Между строк (ЛП) - Хейл Оливия

— Нет, — шепчет она.

Я откидываю голову на подушку. Желание все еще пульсирует во мне, движимое ее присутствием и моим сном. Воспоминанием, на самом деле – ее тело подо мной на диване.

— Мне это слишком сильно нравится, — бормочу я.

— Что ты... О.

Она снова ерзает, и на этот раз ее предплечье касается моего живота и моей эрекции.

— Не обращай внимания. Пройдет, — сдавленно говорю я.

Шарлотта, конечно же, этого не делает. Потому что ей очень любопытно.

Ее рука скользит по низу моего живота, пока не задевает головку. Мой член дергается, и я закрываю глаза.

— Ты часто просыпаешься таким твердым? — спрашивает она.

— Иногда. Особенно когда на мне лежит красивая женщина.

— О.

В ее голосе слышится улыбка, и ее пальцы легко танцуют по всей длине моего члена. Прикосновение дразнящее, легкое и совершенно недостаточное. Я сжимаю зубы.

— Может быть, я воспользуюсь этой возможностью, чтобы задать тебе несколько... вопросов.

На последнем слове ее рука обхватывает мои яйца, и у меня вырывается шипящий вздох.

— Например?

— Если ты дашь мне ... удовлетворительные ответы, я продолжу. Если будешь увиливать, я остановлюсь.

— Это вымогательство.

Но моя рука продолжает медленно двигаться вверх по ее спине. Я чувствую ее теплую кожу под тканью майки. Она скользит рукой вверх, прижимая ее к моему животу.

— Что было самым худшим в судебном процессе над твоим отцом?

Я стону.

— Если будешь спрашивать об этом, я не смогу кончить, Хаос.

Но затем она скользит рукой под пояс брюк. Мне требуется вся моя выдержка, чтобы лежать неподвижно на спине и позволить ей мучить меня.

Ловкие пальцы расстегивают пуговицу и тянут вниз молнию моих брюк. Я задерживаю дыхание.

Жду.

А затем она полностью берет мой член в руку. Кожа к коже.

Меня охватывает жар. Но она просто держит руку там, крепко сжимая меня, как в самой сладкой пытке. Черт.

— Ладно, — выдавливаю я из себя. — Что я ненавидел больше всего? СМИ. Каждый день, когда меня линчевали за какую-то мелочь. Когда люди делали ставки на то, знал ли я об отцовском мошенничестве или нет, основываясь только на цвете моей чертовой рубашки.

Я закрываю глаза и запрокидываю голову. Теперь она гладит меня от основания до кончика, медленно и умело.

— Это хорошо. Это здорово, правда.

Я смотрю на нее, прищурившись.

— Кажется, мое эго умело поглаживают.

— Не только эго.

Она выглядит великолепно – растрепанные волосы, мягкие, сонные глаза, светящиеся азартом от новой игры.

— Ладно. Ты с ним общаешься?

Я сжимаю одеяло подо мной обеими руками. Сосредоточиваюсь на вдохе. И выдохе.

— Я почти не общаюсь с ним в последнее время.

Она немного ускоряется.

— Да?

Он пишет из тюрьмы как часы. Мне, Мэнди и моей матери. Но я давно не отвечал ни на одно письмо.

Я поднимаю голову и подкладываю руки под голову. Мне нужен лучший обзор.

— В последний раз, когда я писал, письмо кто-то перехватил и слил его в прессу.

Ее рот открывается, и рука бессознательно дрожит.

— Что? Правда?

— Да. Я замял статью. Пришлось заплатить за это кучу денег.

— Черт. Мне так жаль.

— Зато это избавило меня от необходимости иметь с ним отношения, наверное. Хаос, твоя рука.

— Ах. Точно.

Она смотрит вниз, туда, где у меня все твердое и ноющее, и мягко улыбается. Ее рука ускоряется, а хватка становится крепче.

— Это было прямо перед Зайоном, — говорю я.

Ее движения замедляются.

— Когда твое письмо... перехватили?

— Да.

В этой комнате слишком жарко.

— Мне нужно было... уехать из Лос-Анджелеса ненадолго. Прочистить голову. Но вместо этого я нашел тебя.

— Я не помогла?

— Помогла, — мрачно говорю я. — Но с тех пор моя голова не прояснилась.

Другая ее рука тянется ниже, чтобы схватить меня за яйца.

— Черт, — выдыхаю я.

Моя мошонка чертовски чувствительна, и вот она ласкает ее. Постоянный электрический импульс пробегает по мне.

Каждое уверенное движение ее руки вызывает дрожь в моих конечностях.

— Ты скучаешь по отношениям с отцом?

— Это самая странная дрочка, которую я когда-либо получал.

Хватка на моих яйцах становится крепче, но ее рука на моем члене замирает. Я чуть не дергаюсь в ее ладони, нуждаясь в трении. Черт, я возбужден до предела.

— Мне нравится делать для тебя странные вещи, — говорит она.

— Ага. Точно. Все сложно.

Я смотрю на ее руку, обхватывающую мой член. Длинные пальцы, короткие ногти, никакого лака. Не знаю, почему мне это нравится.

— Я злюсь на него. Злился много лет. Честно говоря, еще до того, как за ним приехало ФБР.

Мой голос срывается между хриплыми вздохами.

— Он был не очень внимательным отцом и мужем.

— Прости меня за это.

Мне почти больно от того, насколько я возбужден и как отчаянно хочу еще. Она снова обнаженная, лежит подо мной, прижимаясь ко мне. Ее тугое, влажное тепло окутывает меня.

— Есть моменты, по которым я скучаю. Когда мы всей семьей проводили лето в загородном доме. Редкие вечера, когда он разжигал гриль, и я ему помогал готовить ужин. Когда он отдавал короткие приказы, пока мы катались на лодке. Но это всего лишь моменты, наверное... а не все, что есть в человеке. Так что нет. Я не скучаю по нему.

— Он взвалил на тебя кучу всего, когда сделал то, что сделал.

Ее голос мягкий, в отличие от хватки на моем члене. Она перекатывает мои яйца в руке и крепко сжимает головку, и единственное, что я могу сделать, это кивнуть. Мои челюсти сжаты, пока я пытаюсь не кончить на ее красивые пальчики.

— Да, так и есть, а еще он лгал. Все это время он всем лгал – инвесторам, членам совета директоров, мне.

Я откидываю голову на подушку.

— Черт, Хаос, я сейчас кончу, если ты продолжишь в том же духе.

— Думаю, ты это заслужил. За последние десять минут ты дал мне больше, чем за предыдущие недели.

Она начинает наклоняться, ее губы опасно близко к сочащейся головке моего члена. Я знаю, как это будет приятно. Ее горячие губы растянуты вокруг моего члена, влажный жар ее рта...

Но я кладу руку ей на плечо.

— Нет.

Ее взгляд оказывается на моем лице.

— Что?

— Наш уговор. То, что ты делаешь со мной, я делаю с тобой, помнишь? И ты не хочешь, чтобы я делал тебе куннилингус. Так что никаких минетов.

Это адская агония – произносить эти слова.

Но это стоило того, чтобы увидеть, как она распахнула глаза.

— Ты невероятен.

— Скажи мне, почему тебе это не нравится, и я отменю правило.

— Ни один мужчина никогда не отказывался от того, чтобы ему отсосали.

— Может быть, это те мудаки, которым все равно на взаимность. Но я не такой.

Удовольствие, смешанное с болью, так яростно пляшет по моему телу, что трудно подобрать слова.

Ее реакция, когда я хотел ей отлизать, преследовала меня. Видеть ее, прикасаться к ней, ласкать ее пальцами... но не пробовать на вкус.

Она вся напряглась – это реакция страха, если я хоть что-то понимаю в психологии.

Я хочу узнать, почему она так отреагировала... и убить, искалечить или подвергнуть жестоким пыткам того, кто за это в ответе.

Потому что нетрудно догадаться, что есть мужчина, который когда-то заставил ее чувствовать себя дерьмово.

Шарлотта вытягивается рядом со мной. Ее руки ускоряют темп, сжимая меня так крепко, что я на мгновение теряю сознание. Ее рот останавливается у моего уха. Губы касаются моей щеки, и я так близок к тому, чтобы взорваться.

— Почему тебе позволено использовать свой рот на мне, а мне нет, а? — спрашиваю я.

Мой голос еле слышен.

Она поворачивает лицо к моему плечу.

— Я не думала, что ты будешь против.

— Я близко.

Я касаюсь губами ее шелковистых волос. От них исходит цветочный и теплый, как солнце, аромат.

— Я представлял, как лижу твою киску, так много раз, что и не сосчитать.