Неприятности с любовью (ЛП) - Мэйсен Кэт T.

Не задумываясь, ручка падает на стол, а я медленно поднимаю голову и встречаюсь с безжалостным взглядом человека, который дергает за все ниточки.

Того самого человека, которого Амелия выбрала вместо меня.

Ее отец.

Лекс Эдвардс.

Новый акционер моей скоро ставшей миллиардной компании.

Не говоря ни слова, я поднимаюсь с кресла и выхожу из зала заседаний. Вместо того чтобы отправиться в свой офис, я бесцельно брожу по улицам, отчаянно пытаясь унять эту боль. Пытаясь хоть как-то контролировать ситуацию, я возвращаюсь в свою квартиру, чтобы собрать вещи.

В гостиной я вижу только ее. Лежа на кровати, я вижу только ее. Куда бы я ни посмотрел, воспоминания становятся такими же болезненными, как и предыдущие. Я топаю к шкафу со спиртным, не удосужившись достать стакан, и пью прямо из бутылки текилы. Отчаянно пытаясь заглушить боль, я занимаюсь тем, что собираю чемоданы и ставлю их возле двери.

Потерянный в своих страданиях, я стучу в дверь.

Все еще одетый в костюм, который был на мне сегодня, я открываю дверь и вижу по ту сторону Амелию.

Как и я, она выглядит изможденной, даже больше, чем в последний раз, когда я ее видел. Мне хочется прикоснуться к ее лицу, но я сдерживаюсь, желая оградить себя от дальнейшей боли.

— Можно войти?

Я полностью открываю дверь, когда она проходит мимо меня, сохраняя дистанцию.

— Уилл, — вздыхает она, опуская взгляд и дергая себя за рукав. — Мне очень жаль.

— За что ты сожалеешь? За то, что выбрала свою плоть и кровь?

Она поджимает губы, по-прежнему избегая смотреть мне в глаза: — Это слишком сложно, нам слишком сложно вместе.

Мои руки сжимаются в кулаки, пока моя голова не падает, повисая с болезненным выражением лица. Правда в том, что нам слишком тяжело вместе. Мы разрываем друг друга на части и боремся за то, на что ни у кого из нас больше нет сил.

— Я уезжаю в Лондон.

— Ты уезжаешь? — ее взгляд то поднимается, то падает на чемоданы у двери.

— Думаю, это к лучшему.

Между нами воцаряется молчание, но потом я позволяю себе еще раз заглянуть ей в глаза.

— Амелия, я никогда не хотел причинять тебе боль и заставлять тебя выбирать. Но мы находимся на разных этапах жизни. Я не могу допустить, чтобы ты отказалась от всего ради меня.

— А я не могу допустить, чтобы ты отказался от всего, над чем упорно трудился, только ради меня.

Наше дыхание эхом отдается в комнате, тяжесть наших взглядов фиксирует нас в кататоническом состоянии. Никто из нас и глазом не моргнул, пока моя рука не потянулась погладить ее по щеке. Она упирается в мою ладонь, и по ее щеке течет слеза.

— Не прощайся, — говорю я ей. — Мне нужно, чтобы ты ушла.

— Но, Уилл...

— Я прошу тебя, — умоляю я, изо всех сил пытаясь контролировать свои эмоции. — Пожалуйста, уйди к жизни, которую ты заслуживаешь.

Кто-то назовет это бескорыстием - уговаривать Амелию жить своей жизнью без меня.

А может, это я эгоист. Как только я ступлю на английскую землю, я стану миллиардером.

Лекс Эдвардс официально выиграл пари.

Но все деньги мира ничего не значат, если у меня не будет женщины, которую я люблю.

Прекрасная женщина, которая все еще стоит передо мной.

Амелия Эдвардс.

 Тридцать вторая глава. Амелия 

Долгое время я считала, что любовь — это чувство всепоглощающего счастья.

Это держание за руки в прекрасный летний день, очаровательные улыбки, когда глаза смотрят друг на друга, как будто остального мира не существует.

Это жест, когда вы приоткрываете дверь или отодвигаете стул в ресторане.

Предложение подвезти, снять пальто, когда другому человеку холодно.

Любовь, на мой взгляд, — самый трудный из уроков, если судьба не на вашей стороне.

Я поворачиваюсь на бок и вижу Уилла, который спит рядом со мной. Его тело выглядит изможденным, уставшим после нашего эмоционального прощания, которое привело к правдивым признаниям, а затем к последней ночи вместе — без секса, без занятий любовью, просто в объятиях друг друга.

Мы оба хотим друг для друга самого лучшего, но ни один из нас не является лучшим для другого.

Я наслаждаюсь его видом, зная, что это в последний раз. Его губы, которые целовали каждую частичку моего тела. Его переносица, расположенная между голубыми глазами. Над ними так естественно завиваются его темные ресницы. На фоне черной атласной наволочки его волосы кажутся светлее обычного темно-каштанового оттенка. Его привычная укладка — не что иное, как дикий беспорядок, заставляющий меня мягко улыбнуться.

Мой взгляд падает на его плечи, широкие и подтянутые, на его идеально вылепленную грудь. Мне хочется провести кончиками пальцев по его коже, но прикосновение к нему разбудит его. Мне нужно наслаждаться этим моментом как можно дольше.

Что-то притягивает мой взгляд к его груди, наблюдая за тем, как она вздымается и опускается, причем так легко. Под этим движением скрывается его сердце. Я так отчаянно хочу стать всем, за что оно борется, единственным, что заставляет его биться. Но чем дольше я сижу здесь и смотрю, тем глубже плачет мое собственное сердце. Каждый сантиметр меня словно открытая рана, боль настолько заметна, что вы не в силах скрыть ее тяжесть.

Я не могу так поступать — притворяться, что это не больно, когда ни одна часть меня не затронута.

Уилл рядом со мной тихонько шевелится, а потом широко распахивает глаза, и голубой океан терзает мое и без того ослабевшее сердце.

— Я должна идти, — шепчу я, опуская голову. — Пора.

Он делает глубокий вдох и поворачивается так, что оказывается на спине. Он смотрит в потолок, его скулы напряжены, а губы прикушены.

— Это не обязательно должно быть так, — в его словах чувствуется неуверенность, и я знаю его достаточно хорошо, чтобы понять, что он боится неизвестности.

— И любовь не должна быть такой трудной, — говорю я ему.

Его взгляд меняется, и, возможно, слово «любовь» было преждевременным. Наши чувства сильны, наши эмоции глубоки, но любовь не заканчивается прощанием.

— Значит, это все, — скорее констатирует он, чем спрашивает. — Мы идем разными путями. Притворимся, что этого никогда не было.

— Я никогда не смогу забыть, Уилл, — я качаю головой.

Моя рука тянется к пиджаку, который так небрежно лежит у изножья кровати. Я любуюсь тканью в своих руках, но, конечно, этот пиджак будет еще одним воспоминанием о нем среди всего остального.

— Не знаю, чего ты ждешь от меня, Амелия.

Я встаю, надеваю пиджак, не обращая внимания на боль, сковывающую мои простые движения. Поправляя юбку платья, я нахожу на земле свои сапоги и хватаю их.

Я принужденно улыбаюсь, так сильно, что у меня болит рот, а мои глаза стараются следовать этому примеру. Я позволяю себе еще раз взглянуть на мужчину, по которому плачет мое сердце.

— Я ничего не жду, Уилл, — говорю я, пока мой голос не дрогнет. — Лондон — это правильное решение.

Когда я поворачиваюсь обратно, позади меня раздается шарканье, и Уилл останавливает меня на моем пути. Его рука ласкает мое лицо, и боль проникает в него, пока я умоляю себя не плакать. Медленно он поднимает мой подбородок, и наши глаза встречаются.

— Я бы хотел, чтобы все было по-другому, — задыхается он.

Как бы мне хотелось, чтобы мы не чувствовали себя вынужденными лгать своим близким, чтобы эти отношения почти разрушили наши семьи и чтобы у нас была свобода выражать свою любовь без ограничений возраста или того, что общество считает уместным.

Если у нашей любви есть шанс продлиться вечно, все эти препятствия будут на втором месте, а не на первом.

— Если бы они были другими, —шепчу я, не в силах смотреть ему в глаза. — Гарантий все равно нет.

Он подается вперед, прижимаясь своими губами к моим. В нашем поцелуе нет спешки, нет сексуального удовлетворения.

Этот поцелуй исходит из другого места, и, несмотря на мою готовность скрыть боль, я так близка к тому, чтобы рассыпаться перед ним.