Селянин (СИ) - "Altupi"

— Ну ты, блять, даёшь, — протянул Данил. — Герой, сука. За это надо выпить! Эй, бухарик, ёб! — крикнул он Никитосу и, дотянувшись, пнул его по колену. — Пить пошли!

Никита проснулся, ошалело вращая глазами, но скоро понял, где находится и зачем, и без разговоров пошёл на кухню. Данил пересказал ему историю с путёвкой. За рюмкой нашлись другие темы, полусонные пацаны быстро пьянели. Вышли на улицу курить и разгорланились на всю деревню — мяукали, подражая соседским кошкам, которые сцепились в кустах. Кирилл опять пропустил несколько тостов, но его сморила усталость. Хотя первым отключился Паша — на своей кровати в спаленке без окон.

36

Кирилла разбудили холод и ползающая по голой ляжке муха. Муху он, дрыгнув ногой, согнал, а одеяла ни под руку, ни под ноги не попадалось. Вечером, вернее, ночью, оно точно было, Кирилл помнил, как накрывался им. Когда вернулись с улицы, когда на кухне остались Дано с Никитосом.

Кирилл вспомнил как прошёл вечер. Памяти помог гадкий привкус во рту, отдававший протухшими огурцами, с другими последствиями пьянки привыкший к частым возлияниям молодой организм прекрасно справился, даже сушняка по ощущениям не имелось.

Очень хотелось к Егору.

Кирилл открыл глаза, повёл взглядом по комнатухе — штору на окне он вчера завесил, она немного сдерживала слепящее солнце. Шторы на двери, наоборот, висели нараспашку, в проёме был виден диван со свернувшимися на нём, спинами друг к другу, Ребровым и Жердевым, спящими прямо в одежде. Ребров негромко подсвистывал, дыша через рот. В Пашиной комнате стояла тишина.

Футболка и штаны валялись на полу возле кровати. Там же нашлось и одеяло.

Очень хотелось к Егору. Увидеть одним глазком.

Кирилл осторожно, боясь разбудить приятелей, сел на кровати. Зевнув, тщательно прикрывая рот ладонью, надел футболку — всю мятую и воняющую — и штаны. На цыпочках вышел из спаленки, прошёл через горницу на кухню и сморщился от творящегося там бардака. То, что не было съедено, закисло в духоте, над тарелками летали мухи, лакомились объедками. Воняло тошнотворно, пепельницу наполняли окурки — видимо, последние из могикан не утруждались выходом на улицу и смолили за столом. Три бутылки были пусты и одна отпита на четверть.

Очень хотелось к Егору. К счастью, вчера удалось избавить его от визита алкашни, но надо было убедиться, что с ним всё в порядке. Пьяные вопли он наверняка слышал, как и вся деревня их слышала, и лишний раз утвердился во мнении, что его воздыхатель не больше, чем быдло.

Кирилл открыл форточку, едва не вырвав трухлявую раму с корнем. Мочевой пузырь просил опорожниться как можно скорее, благо, пьянка отменила утренний стояк. Калякин с радостью выскочил на свежий — по-настоящему свежий — воздух, успев только обуть шлёпки, и добежать до нового сортира. Струя ударила точно в дырку в шатком полу. Кирилл представлял, что ссыт на своих приятелей — ненавидел их, не понимал, как раньше водил с ними дружбу, считал их нормальными чуваками и был таким же, как они.

Да что там — он и сейчас, блять, такой.

Кирилл заправил член в трусы, которые носил уже три дня, подтянул штаны и вышел из сортира. Опустился на влажную от росы землю, прислонился спиной к стенке туалета и расплакался, обхватив голову руками. Это были слёзы обиды и напряжения — он опять всё испортил! Наорал вчера на Егора, обозвал пидорасом! Всю ночь расписывал быдлу, как ебал его и в рот, и в зад, выставлял Егора в унизительном свете! Трус! Голову бы себе разбить за это! Продвигался бы и дальше маленькими шажками, навоз поганый помог бы ему убрать, пока он к матери сходил бы, или бы картошку поросятам варил — но нет, благородное величество оскорбилось отказом! Благородное величество испугалось отстаивать свои чувства перед кучкой долбоёбов! Доказывал Егору, что изменился, что готов быть рядом, несмотря ни на что, а на деле с пеной у рта заявлял, что «просто ебал». Егор никогда не отступился бы от своей правды, какая бы опасность за это ни грозила.

Кирилл метался. Слёзы быстро прошли, а вот тревога нарастала. Он сходил за смартфоном и шагал по двору из угла в угол, воевал с кошками, с мухами, галками, даже пробовал молиться своими словами, вспоминая образ икон из святого уголка в горнице. Аппетит пропал, способность сидеть на месте тоже, но и делать ничего не мог — собрался серпом порубить траву во дворе, а нервозность не давала работать, словно выкидывала из бытия, мысли вращались только вокруг достойного премии Дарвина поступка и возможностей его исправить. Радовался, что пьянь дрыхла и не докучала идиотскими разговорами. Калякин не знал, будет ли сегодня способен заткнуть им рты и прояснить реальное положение вещей, если речь снова зайдёт о Егоре. Боялся, что зассыт признаться.

Он всё время думал над последним монологом Егора, пытался вспомнить его в точности. Тот говорил, что никогда не сможет уехать из деревни. Это было понятным как день — Егор прикован к матери-инвалиду. По крайней мере, пока она жива.

Кирилл ужаснулся своих мыслей — он только что неосознанно пожелал смерти хорошей женщине. Просто для того, чтобы беспрепятственно трахаться с её сыном.

Ещё Егор говорил что-то про неожиданности. Кирилл не мог дословно воспроизвести эту фразу и не помнил, какой она несла смысл. Зато он помнил, что натурал, бегающий за геем, это сказки. Наверно. Если рассудить, то так и есть, ведь обычно все натуралы боятся стать объектами повышенного внимания пидоров. Блять, ну могут быть исключения? Он ведь влюбился в гея?

И получил отказ. Вот хохма. Миф о том, что пидоры не прочь трахнуть всех, кто имеет член, развеян! Аллилуйя! Вручите за это Нобелевскую премию! Уроды!

Кирилл злился на всех и на себя. Идти к Егору и просить прощения он трусил. Кишка была тонка явиться к нему с повинной и открыто признать свои ошибки, покаяться. Было очень стыдно за свою бесхребетность. Решил переждать несколько дней, пока вспышка дурного гнева не забудется, пока всё не рассосётся само собой. Потом попробует поговорить снова, попросит прощения. Он боялся даже выйти за калитку и посмотреть на дом Рахмановых, словно и от этого ситуация ухудшится. Но он не знал, как будет обходиться без Егора эти несколько дней. Сука, он проснулся два часа назад, а уже сошёл с ума без него!

Внутри дома заскрипела и громко хлопнула дверь, ведущая из прихожей на веранду. Под тяжестью человека заскрипели половицы. Стиснув зубы, сидящий на завалинке лицом к забору Кирилл обернулся — он не хотел никого видеть. Заспанный Паша всовывал босые ноги в кеды.

— Здорово, — зевнул он. — Пиздец, уже три часа… Все дрыхнут.

Кирилл промолчал. Паша обулся и, закуривая на ходу, пронёсся в сторону дальних сараев и старого туалета. Через несколько секунд из-за угла донёсся его насмешливый голос:

— Ебать, Кирюха, это ты соорудил?

Калякин сжал челюсти так, что зубы едва не крошились. Принялся считать, глядя прямо перед собой, но блядский листок куриной слепоты у сарая, на который падал взгляд, шевелился, выводя из себя. Когда раздались шаги, и появился радостный Пашка…

— Кирюх, что за скворечник ты там слепил?

… Кирилл поднялся с завалинки, вышел за калитку и направился прямиком к Рахмановым. Он не хотел никого больше видеть, не хотел никого больше слышать. Шёл на негнущихся ногах, как терминатор. В ушах стоял гул, зрение не фокусировалось. Дорогу он помнил наизусть, мог бы дойти и с закрытыми глазами.

Увидел только мотоцикл — красное пятно на фоне серого забора. Замедлил шаг, почувствовав под ногами пружинящую колкую траву. Напряжение в мышцах, в мозгах внезапно схлынуло, сменившись необыкновенной лёгкостью — будто часовая бомба в груди обезврежена в последний момент перерезанием нужного проводка.

— Кирилл! — Калитка распахнулась, из неё выскочил улыбающийся Андрей с рукой в самодельном слинге и перепачканными чем-то жёлтым губами. Не успела калитка закрыться за ним, как распахнулась во второй раз, и на улицу вышел Егор. Отодвинул брата ближе к «Юпитеру» и, хмуря брови, сделал несколько шагов навстречу.