Огонь запретного желания - Дашкова Ольга

– Дим, звучит заманчиво, но я пас, – сказала, поправляя рюкзак на плече. – Завтра зачет по типографике, а я, как всегда, не готова. Если я провалюсь, Саша меня убьет, она уже неделю твердит, что я должна перестать рисовать завитушки вместо конспектов.

Он прищурился, увидела, как в его глазах мелькнуло что-то вроде разочарования. Но Дима, как всегда, не стал давить. Он просто кивнул, теребя рукав своей куртки – его привычка, которая всегда меня умиляла.

– Ладно, Ковалева, но ты мне должна пиццу, – он подмигнул, почувствовала легкий укол вины. Он был таким… настоящим.

А я? Я сидела в кино, думая о другом парне, о том, как он называл меня пингвином, как его татуировка мелькала из-под рукава, как его голос звучал, когда он обещал, что мы сбежим вместе.

Лиза, ты невыносима.

Дошли до остановки, и я уже собиралась попрощаться, когда Дима вдруг замялся. Он переступил с ноги на ногу, как будто решал, сказать что-то или нет, а потом наклонился ближе.

Поняла, что сейчас будет, еще до того, как он сделал движение. Его губы коснулись моих – мягко, неуверенно, как будто он боялся, что я оттолкну его.

Я не оттолкнула. Позволила ему поцеловать меня, но внутри… ничего. Пустота. Как будто кто-то выключил свет, оставив только холод и эхо прошлого.

В моей памяти вспыхнул другой поцелуй. Год назад, у подъезда бабушкиной квартиры. Артем, его кожаная куртка, запах бензина и табака, его рука на моей щеке, теплая, несмотря на декабрьский мороз.

Тогда я чувствовала, как мое сердце взрывается, словно кто-то поджег фейерверк внутри меня. Тогда я думала, что это и есть любовь.

А сейчас? Сейчас я стояла с Димой, хорошим, настоящим Димой, и чувствовала только горечь. Потому что тот поцелуй с Артемом был ложью, а этот – с Димой – был правдой, которую я не могла принять.

– Прости, – Дима отстранился, его щеки покраснели, и я не знала, от холода или от смущения. – Я, наверное, поторопился.

Покачала головой, заставляя себя улыбнуться, хотя внутри все сжималось от стыда. Стыдно было за себя, за то, что я использую его, такого хорошего, такого теплого, чтобы забыть того, кто разбил мне сердце.

Какая ирония, Ковалева. Ты носишь яркие кофты, смеешься громче всех, а внутри – сплошной бардак.

– Все нормально, Дим, – старалась звучать легко, как будто ничего не произошло. – Просто… зачет, знаешь. Моя голова сейчас вся в шрифтах и кеглях. Давай как-нибудь потом, ладно?

Он кивнул, но я видела, что он не поверил. Дима всегда видел больше, чем я хотела показать. Как раз подъехал мой автобус, мы попрощались, и я, бросив ему еще одну натянутую улыбку. Дверь захлопнулась за мной, я прислонилась к поручню, чувствуя, как слезы подступают к глазам.

Лиза, ты идиотка. Ты портишь все, как всегда.

Уже дома я бросила рюкзак, швырнула пуховик на стул, шарф на пол, как будто это могло избавить меня от тяжести внутри. Рюкзак задел край полки, и что-то с грохотом упало.

Выругалась про себя – браво, Лиза, ты теперь еще и мебель ломаешь. Наклонилась, чтобы собрать обломки, но вместо разбитой вазы увидела старый бабушкин фотоальбом. Он раскрылся, и фотографии рассыпались по потертому паркету, как кусочки моей старой жизни.

Села на пол, подтянув колени к груди, и начала собирать снимки.

Вот я лет десять назад, с косичками и дурацкой улыбкой, стою между мамой и папой на каком-то семейном пикнике. Мама смеется, папа держит меня за руку, а я выгляжу такой… счастливой.

Такой, какой я была до Артема, до его лжи, до того, как я научилась прятаться за яркими кофтами и громким смехом. Почувствовала укол вины.

Родители просили звонить чаще, писать, рассказывать, как дела, а я? Я отмахиваюсь, отправляю короткие сообщения раз в неделю, потому что мне проще спрятаться, чем признаться, что я до сих пор не в порядке.

Еще одна фотография – я с бабушкой. Она сидит в своем кресле, я стою рядом, показывая ей что-то на телефоне. Это было за пару недель до того, как она умерла. Ее последние дни.

Я тогда старалась быть сильной, варила ей суп, приносила лекарства, шутила, чтобы она улыбалась. Но она все равно ушла, а я осталась в той квартире, пропахшей старыми книгами и мятным чаем. И с пустотой, которую не могли заполнить попытками начать все сначала.

Слезы потекли по щекам, горячие, соленые, и я даже не пыталась их остановить. Я сидела на полу, среди старых фотографий, и чувствовала, как все, что я так старательно закапывала, вырывается наружу.

Артем, бабушка, мои родители, Дима – все смешалось в один ком боли, который я не могла проглотить. Я всегда была сильная, всегда справлялась.

Но в этот момент я не справлялась. Я была просто девчонкой, которая хотела, чтобы ее обняли и сказали, что все будет хорошо.

Достала телефон, вытерла слезы рукавом и набрала номер. Гудки казались бесконечными, но наконец я услышала знакомый голос.

– Привет, пап, это я, – голос дрогнул, как будто я снова была той Лизой с косичками, которая верила, что все будет просто. – Я просто… соскучилась.

Глава 6

Лиза. Декабрь. Год назад.

– О, соскучилась, пингвин? Уже и обниматься лезешь? – голос Артема, низкий, с этой его проклятой игривой ноткой, ударил меня, как снежок в лицо, когда я, вылетев из дверей бабушкиной квартиры, чуть не врезалась в него.

Он спускался сверху, с лестницы, и, конечно, выглядел так, будто только что сошел с обложки какого-нибудь журнала для байкеров с идеальным вкусом. Замерла, чувствуя начинаю краснеть.

Лиза, браво, ты опять умудрилась выставить себя идиоткой.

– Обниматься? – буркнула, поправляя свой дурацкий зеленый шарф, который, как назло, сполз на плечо. – Я просто опаздываю, а ты тут под ногами путаешься.

Артем рассмеялся, и этот смех был как сладкий яд, проник под кожу, но я знала: стоит расслабиться, и я пропала. Прошла неделя с нашей первой встречи, когда я позорно растянулась на льду, а он обозвал меня пингвином.

И всю эту неделю я вела себя, как шпион из дешевого боевика: подсматривала из окна, прислушивалась к реву его мотоцикла, чтобы понять, когда он приезжает или уезжает, и старательно избегала встречи. Если видела его байк у подъезда, я могла полчаса торчать в подъезде, притворяясь, что забыла что-то в квартире.

Да, я гений скрытности.

Но сегодня я проспала, будильник предательски не сработал, вылетела из дома, как ракета, опаздывая на лекцию. И вот, пожалуйста, – Артем, собственной персоной, стоит передо мной, а я, как дура, чуть не вцепилась ему в грудь.

Он был так близко, что я впервые разглядела его лицо по-настоящему.

Пушистые ресницы – серьезно, зачем парню такие? Это же несправедливо! Идеальная кожа, легкая щетина, которая делала его еще более… ну, не знаю, опасным?

Растрепанные темные волосы, падающие на лоб, как будто он нарочно не причесывался, чтобы выглядеть еще круче. А его губы – идеальный изгиб, и эта улыбка, от которой у меня подгибались колени.

Сильные руки, с длинными пальцами, небрежно держали шлем, а от него шел аромат какого-то парфюма – что-то древесное, с ноткой резкого, от чего у меня кружилась голова.

Лиза, соберись, ты же не в романтической комедии, ты просто опаздываешь на лекцию!

– Опаздываешь? – прищурился, карие глаза блеснули, словно он знал все мои секреты. – А я думал, ты просто бегаешь от меня. Признавайся, пингвин, ты же меня избегаешь.

Фыркнула, чувствуя, как кровь приливает к лицу.

Ну конечно, Лиза, ты же мастер конспирации, а он тебя раскусил за три секунды.

– Избегаю? – скрестила руки, стараясь выглядеть уверенно, хотя внутри все кипело от смущения. – С чего ты взял? У меня, знаешь, жизнь насыщенная: лекции, зачеты, картошка для супа. Не до тебя.

Артем хмыкнул, шагнув ближе, и я невольно отступила. Его парфюм снова ударил в нос, и я, клянусь, чуть не забыла, как дышать.

Лиза, ты безнадежна.

Он стоял, слегка наклонив голову, смотрел на меня так, будто я была загадкой, которую он собирался разгадать. И я, дура, не могла отвести взгляд. Его улыбка была как магнит, а я – как магнит тянулась к нем.