Наша навсегда (СИ) - Зайцева Мария

— Василиса? — слышу я голос Бешеного Лиса, — все в порядке?

— Э-э-э… Да… — растерянно бормочу я, а затем слышу голос отца:

— Вася! — он, в отличие от холодно-вальяжного Бешеного Лиса, взволнован, и это слышится очень даже явно, — дочь, ты как?

— Нормально… — выдыхаю я и почему-то начинаю плакать.

Сама удивляюсь этому факту, вроде как, ничего не предвещало, но слезы не могу остановить, наоборот, плачу сильнее, с всхлипами.

— Вася… — волнуется отец, и его голос очень хорошо слышен всем, кто находится в салоне, — тебе больно? Плохо? Этот скот что-то сделал с тобой? Вася!

— Не-е-е-ет… — всхлипываю я, — я просто… Просто… Испугалась…

Это так глупо и по-детски, жаловаться, уже после всего случившегося. И раньше бы я, наверно, никогда… Потому что меня так мало в этой жизни жалели. Но в голосе отца столько волнения, что не получается быть взрослой.

— Девочка моя… — расстроенно бормочет отец, — все будет хорошо… Тебя сейчас привезут. И ты будешь в безопасности. Я тебя заберу с собой, чтоб ни одна тварь…

— А где Леша и Игнат? — мой голос дрожит, а в голове внезапная мысль, что тот убийца, что стрелял в людей отца, мог все же добраться до моих мужчин!

Это настолько страшно, что даже слезы высыхают.

— Они тебя ищут, — отвечает мне отец, и я судорожно выдыхаю с облегчением, — сейчас им Лис наберет, скажет. Не волнуйся.

— Их… Тошка их… Заказал… — говорю я, взволнованно вспоминая все детали того, что слышала, — в городе где-то убийца. Тот, что стрелял в твоих людей. Они живы?

— Да, — коротко отвечает отец, — оба в реанимации. Но живые пока. Я понял тебя, дочь. Не волнуйся, мы всех найдем. Ты с надежными людьми, они тебя ко мне везут. Не бойся ничего.

Я растерянно киваю, потом спохватываюсь, что отец меня не видит, а только слышит, говорю “да”, и отключаюсь.

Отдаю телефон громиле, он берет, смотрит на меня, чуть прищурившись:

— Дочь Большого?

— Да.

Громила переглядывается с водителем, качает головой:

— А Весов-то — дебил…

— Определенно, — соглашается водитель.

— Даже жаль его, — громила вздыхает, откидывается на сиденье, смотрит в лобовое задумчиво.

— Да, — говорит водитель, — лучше бы мне отдали. Может, быстрее сдох бы.

— И не так жутко, — усмехается громила.

— С другой стороны, туда ему и дорога… — равнодушно пожимает плечами водитель, — это каким дураком надо быть, чтоб прихватить дочь Большого?

— Естественный отбор, мать его, — соглашается громила.

Я отворачиваюсь к окну и смотрю на пролетающий мимо мой родной город.

Боже…

Не хочу ничего слышать. Не желаю ничего знать.

Хочу поскорее избавиться от этих жутких людей! И оказаться в объятиях моих мужчин.

Клянусь, я больше их из поля зрения не выпущу! Клянусь!

Побыстрее бы…

70

— Вася! — я открываю дверь машины, выбегаю и попадаю прямо в руки Лешки!

Он подхватывает меня, обнимает, и я чувствую себя невероятно защищенной. Наконец-то!

Выдыхаю с облегчением и слезами в его ходящую ходуном грудь.

— Малышка… — меня мягко разворачивают ласковые руки, и вот я плачу уже на груди Лиса.

Лешка все так же держит меня за талию, ощупывает, словно пытаясь проверить комплектность, все ли на месте, а Игнат просто гладит по голове, и ладони у него отчетливо подрагивают.

Я только теперь, в их руках, понимаю, насколько была напряжена, насколько страшно мне было!

За них страшно!

Вдруг, что-то случилось? Вдруг, тот, кто стрелял в людей отца, все же нашел и их, моих сумасшедших мужчин, постоянно лезущих на рожон, не сидящих на месте!

Эта мысль терзала меня всю дорогу, пока мы ехали к месту встречи: дому Бешеного Лиса.

И руки от ужаса холодели, а в голове совсем пусто было.

Я, наверно, только сейчас хоть чуть-чуть могу воспринимать реальность, без призмы кошмара, в который превратились последние часы.

— Вася! — голос отца совсем близко, я поднимаю мокрое от слез лицо и встречаю внимательный теплый взгляд Большого.

И настолько он тревожный, что невольно тянусь, желая успокоить эту тревогу в глазах.

Ощущаю, как нехотя размыкаются стальные канаты рук моих мужчин, передавая меня в объятия отца.

Он большой. Необъятный просто.

И пахнет незнакомо. Пока еще. Но я могу привыкнуть. Я уже привыкаю.

— Черт… Я последних темных волос лишился, похоже… — бормочет он мне в макушку, и я смеюсь сквозь слезы.

А отец Игната, спокойно стоящий рядом и наблюдающий эту картину, философски бормочет:

— Это только начало, друг. И радуйся, что у тебя девчонка… Я-то давно уже седой, блядь…

Я слышу, как за спиной хлопают дверцы машины братьев Жнецов.

Поворачиваюсь, наблюдая, как они подходят к нам.

— Мы в расчете, Бешеный, — громила, светя обнаженным торсом и белой повязкой на шее, смотрит, как я обнимаюсь с отцом, улыбается, показывая острые зубы. Ох. Оскал, словно у волка.

— Да, Черный, — кивает Бешеный Лис, — я твой должник.

— Разберемся, — продолжает улыбаться Черный, тянет ладонь, отец Игната пожимает ее.

Затем так же жмет руку второму Жнецу.

Тот невозмутим, глаза за стеклами очков ледяные, мерзлые. Бр-р-р… Жуть жуткая.

Я вздрагиваю, и чуткий Лешка тут же ревниво тянет ко мне свою большую ладонь.

И я, под недовольным взглядом отца, иду к своему мужчине.

К своим мужчинам, потому что Лису, похоже, вообще плевать на всех, кто вокруг.

Едва только я оказываюсь в объятиях Лешки, как Лис тут же кладет свою ладонь мне на плечо, поглаживая и становясь так, чтоб чуть ли не полностью перекрыть на меня обзор Жнецам.

Я как-то сразу оказываюсь в плотном окружении своих горячих мужчин, пылаю от смущения и радости. И вообще не могу контролировать эти эмоции.

Прижимаюсь к груди Лешки, ежусь от счастливых мурашек, когда рука Лиса скользит по спине. И прислушиваюсь к неторопливому разговору старших со Жнецами.

Мне, несмотря на усталость и общий стресс, жутко любопытно.

— Там подарочек тебе, в багажнике, — говорит громила, которого отец Игната назвал Черным, — забери, пока не сдох.

Ладонь Лиса сжимается на моем плече.

— Живой? — хрипит он, и столько кровожадной радости в голосе, что я вздрагиваю. Пугливо и беспомощно. Я не смогу теперь остановить их.

Даже если бы и хотела.

А я… Хочу?

“Я же все ради тебя!” — звучит в голове его сорванный голос. И слезы выступают на глазах.

Он — убийца. Самый настоящий. Он хотел убить тех, кто мне дороже всех на свете. Я ненавижу его… И сама бы, наверно, убила, если б представилась возможность. Я бы его и убила, наверно, если б он попытался выполнить свои угрозы… Но… Боже, какая я слабохарактерная дура!

— Живой, конечно, — смеется Черный, — Серый его чуток помял. Но аккуратно, чтоб выжил. Вообще, мы его планировали целым довезти, но он, походу, тот еще отморозок.

Удивительно слышать это определение от того, кто чисто визуально — совершенный зверюга.

— Стрелял в меня, прикинь? — удивляется Черный, — я прямо не ожидал!

Его брат молчит. Очень выразительно.

Я помню его высказывание по этому поводу в машине.

— Еле увернулся, — продолжает Черный, — а Серый чуть-чуть расстроился.

— Да… — усмехается Бешеный Лис, — удивительно, что этот… живой вообще.

— Ну не надо на моего братишку гнать, — уже не стесняясь, ржет Черный, — он не маньяк же!

Ох, я бы поспорила…

Я слышу, как хлопает багажник, как стонет сквозь кляп Тошка, всхлипываю, прячу лицо на груди Лешки, цепляюсь одновременно в руку Лиса, не пуская его от себя. Боясь, что он сорвется сейчас. Потому что у Лешки — совершенно каменные мускулы. А на лицо его мне смотреть страшно.

Они едва сдерживаются. А я не хочу, чтоб они… Не хочу!

Судя по звукам, Тошку проносят мимо к дому.

— А ты — очень жесткий парень, Серый, — после краткого оглушительного молчания, сопровождавшего это действие, говорит мой отец.