Порочные цели - Кейн Мила

— Тебя любят больше людей, чем ты думаешь... твои друзья, брат. Люди заботятся о тебе, Маркус. Не отмахивайся от них.

Он поднял бровь.

— Правда? Думаю, ты путаешь заботу с интересом к тому, что они могут получить от меня… что я могу для них сделать.

Приближалось время следующего занятия, и Маркус выпрямился.

— Но раз уж речь зашла о глубоких и темных признаниях… есть что-то, что ты хочешь мне сказать, именинница? — Он навис надо мной, внимательно наблюдая за моей реакцией.

Я облизала губы, чувствуя себя беззащитной и уязвимой. Маркус бы взбесился, если бы увидел меня без одежды, но меньше всего я хотела, чтобы он узнал о том, что сделал мой брат, и бросился мстить. У Дейла был пистолет, и он не боялся его использовать.

— Нет, ничего. А что? Я должна что-то тебе рассказать? — легко спросила я.

Мышца на сильной челюсти Маркуса дернулась, и у меня было чувство, что он изо всех сил сдерживает слова. Но затем он пожал плечами и лениво усмехнулся.

— Наверное, нет. Увидимся позже, профессор. — Он начал удаляться.

— Ты придешь на презентацию завтра? — настаивал я. — Это необходимо, чтобы получить зачет.

— Правда? Что ж, не хотелось бы тянуть вниз средний балл твоей группы, верно? — Он попятился назад, бросив мне улыбку, которая выглядела чересчур небрежной. Должно быть, он был более расстроен из-за брата, чем казалось.

Я хотела поговорить с ним наедине.

— Маркус, — я попыталась догнать его, но коридор заполнился студентами, спешащими на занятия.

— Не волнуйся, я приду, профессор.

Затем он исчез, уйдя в противоположную сторону.

35.Маркус

Я ненавидел запах больниц. Он напоминал мне о спортивных травмах и о том, как тренер отчитывал меня за провалы. А еще – о тех немногих случаях, когда брат оказывался ранен настолько серьезно, что требовалась настоящая медицинская помощь, а не домашнее «зашивание», как это обычно практиковали «Гончие Харбора».

В отделении, где лежал Коул, меня сразу оглушил звук повышенных голосов. Я дошел до его отдельной палаты как раз в тот момент, когда оттуда вылетел Гейдж.

— Что происходит? — потребовал я.

Гейдж провел рукой по волосам.

— Тупой доктор говорит, что они понятия не имеют, когда он очнется, хотя это, блядь, его работа!

Слова ударили меня в живот, как кулак.

— Он до сих пор не очнулся? — спросил я.

Вчера вечером, когда я приехал в больницу, Коула как раз оперировали. Хирург сказал, что с травмами головы всё непросто. Я заполнил все документы как его ближайший родственник, а потом сидел в приемной, как и все «Гончие». Несмотря на отчаянные попытки охраны очистить этаж, он так и оставался битком набит байкерами, сидевшими в тишине и стерегущими своего лидера.

— Хирург сказал, что операция прошла хорошо, но теперь нужно, чтобы спал отек, — произнес я безжизненным голосом.

— Ага, а еще этот хрен сказал, что было бы идеально, если бы Коул очнулся сегодня… но он не очнулся и никто не знает, когда это произойдет, — зарычал Гейдж. — Это, блядь, что еще за новости?

— Только не психуй, — Мэддокс вышел из палаты и кивнул мне.

— Я не могу сидеть сложа руки, — рявкнул Гейдж. — Как минимум, нам надо разобраться с поставщиками. Что это за «предупреждение», из-за которого през попал на операционный стол? Ублюдки! Отдай им гребаные деньги, или что они там хотят. Мы должны убедиться, что это больше не повторится.

Мэддокс встретился со мной взглядом. Он был единственным, кто знал, что у меня нет денег.

— Давай не будем рубить с плеча. Коул скоро придет в себя и скажет, что делать. Если через пару дней он не очнется, тогда вернемся к этой теме.

Гейдж недовольно фыркнул. Мэддокс хлопнул его по груди.

— Иди со своим нытьем на улицу. Я второй, когда Коул вне игры, так что заткнись и слушай меня.

Гейдж выглядел так, словно хотел возразить. Они втроем были лучшими друзьями вот уже лет двадцать, но это не значило, что парни не спорили. Спорили – и часто. Но не так, как сейчас. Гейдж дрожал от злости, и я понимал его чувства. Эта злость была построена на страхе. Страхе потерять Коула. Я и сам едва мог функционировать, настолько тяжелой была тревога о нем.

— Пойду прослежу, чтобы его не упекли за решётку, — сказал Мэддокс и поднял бровь. — Ты узнал что-нибудь о пропавших деньгах?

Я покачал головой. Что я мог сказать ему? Что я знал, кто взял деньги, но уже было слишком поздно, чтобы вернуть их? Что они пропали навсегда? Что пока я влюблялся… Я оборвал мучительные мысли об Ари и заставил себя встретить взгляд Мэддокса.

Он вздохнул и ушел, а я направился в палату Коула. Брат был совсем не похож на себя – бледный на фоне белых простыней.

— Всё валяешься, ленивый ублюдок? Когда ты уже наконец встанешь и возьмешь ответственность за своих людей? Гейдж с ума сходит, — сказал я его бессознательному телу и опустился на стул рядом с ним.

Вопрос Мэддокса не давал мне покоя. Нет. Я не узнал ничего нового о сумке. Мне не и не нужно было. У меня была вся важная информация. Ари отдала ее своему брату. Она оказалась в Хэйд-Харборе, потому что изначально украла у него. Я даже не знал ее настоящего имени. Я думал, что у нее нет семьи. Теперь, оглядываясь назад на время, проведенное вместе, я не понимал, что было правдой, а что ложью.

Арианна Спенсер. Профессор Спенсер. Как будто вообще другой человек, кто-то, кого я никогда раньше не встречал. Я не мог сопоставить образ моей именинницы с той, кем она, очевидно, была на самом деле.

Почему я не спросил ее про сумку, хотя Мэддокс явно ждал, что я это сделаю?

Потому что я боялся.

Столкнуться с ней – значило потерять единственного человека, который когда-либо беспокоился обо мне. Тогда она бы стала просто еще одной в списке тех, кто использовал меня. И даже если история ее брата была искаженной, суровая правда заключалась в том, что он забрал деньги… а Коул заплатил цену. И я позволил этому случиться, ведомый своим членом и слабым, чертовым сердцем. Я втянул его в это, играя с сотней тысяч баксов, и теперь не имел ни малейшего понятия, как вернуть долг.

Я сделал глубокий, дрожащий вдох. Это было реально больно. Будто иглы вонзались в грудь. Ебаный ад.

Вот почему нельзя подпускать к себе людей. Потому что они разочаровывают. Потому что используют тебя. Потому что, в конце концов, каждый думает только о себе, хранит свои тайны, бережет свое сердце – и Ари не была исключением.

Нет, это только я позволил ей увидеть мои жалкие и сломленные части… а взамен… она подставила меня и Коула.

Я взял его мозолистую руку. Страх и боль сменились гневом. Я жалел, что вообще встретил ее, влюбился в нее и ее таинственность, втянул в это Коула. Удаление с игры из-за того, что она позволяла профессору Казанове вешаться на нее, было только началом. Мне и в голову не приходило, что все может стать гораздо хуже. И я был идиотом, который допустил это.

Но больше нет. Одну вещь я усвоил с детства: если кто-то причиняет тебе боль, ты причиняешь боль в ответ.

Всегда.

Презентации по музыкальной теории были темой номер один в группе последние пару недель. Я давно всё сделал, но в то утро – после ночи на больничном стуле и десятка пропущенных звонков от Ари, – добавил еще пару слайдов. Мне нужно было, чтобы она перестала звонить. Чтобы перестала притворяться, что ей есть до меня дело. Она должна была оставить меня в покое, и я уже знал, как этого добиться.

Я чувствовал онемение к тому времени, как приехал в университет. Шок от вида Коула, только что со стола хирурга, превратился в ледяной холод, который, казалось, проникал в мою грудь, прямо до сердца.

Когда я вошел в аудиторию, там было шумно – все занимали свои места, сжимая заметки и распечатки слайдов. Я сел сзади и стал наблюдал за Ари. Она возилась с ноутбуком, то и дело проверяя время. В какой-то момент наши взгляды встретились, и она тепло улыбнулась мне.