Развод. Предатели (СИ) - Дюжева Маргарита

Оказывается, это тошно, когда от тебя ничего не ждут. Когда ты готов исправлять свои ошибки, а никому этого уже и не надо.

Опоздал. Так торопился что-то поменять в своей солидной жизни, обновить антураж и окружающих людей, что опоздал на самое главное.

— Вер… — начал было он, но не договорил.

Почему-то, когда надо, чертовы слова не лезли наружу, застревая поперек горла.

А она спокойно продолжала:

— К тому же тебе нельзя пить. Герман ведь предупреждал, что изжога обострится, будешь мучаться. Не забудь принять таблетки.

Ланской зажмурился.

Он выдворил ее из своей жизни, а она до сих пор помнила об этой дурацкой изжоге. О наставлениях лечащего врача. О таблетках.

Почему?

Почему Вероника только морщила нос, если речь заходила о здоровье и беспечно переводила разговор на что-то другое? А Вера до сих пор помнила о проблемах бывшего мужа?

Ответ ведь был на поверхности. Все это время он был на самом виду, но Ланской, уверенный в своей неотразимости, предпочитал этого не замечать.

Вере никогда не было все равно. Она заботилась, берегла, окружала теплом и уютом. А Веронике было плевать. И на него самого, и на его здоровье, и на его проблемы. Она просто использовала его, вот и все.

Как там она сказала? Обычные постельно-денежные отношения? На это он променял семью и женщину, которая его любила?

— Не забуду, — прохрипел он, отчаянно жалея, что нельзя повернуть время вспять.

Он уже не понимал самого себя, не помнил тех мотивов, которые заставили сломать прежнюю жизнь. Зачем это было нужно? Ради красивой картинки? Ради задницы в стрингах, и завистливых взглядов таких же старых пердунов, как и он сам? Какой во всем этом был смысл?

Он силился вспомнить хоть одну адекватную причину, своего поступка и не мог. Не было их. Просто банальное «я хочу» и охреневшее «я достоин». Он выкидывал из жизни детали, которые считал устаревшими, наивно позабыв о том, что они и есть жизнь.

А теперь все…

Теперь поздно…

Наслаждайся, Ланской. Хлебай большой ложкой последствия своих «хочу» и «достоин». Кругом засада, и нет никого, кто был бы искренне и бескорыстно на его стороне.

Вере он больше не нужен. Время, когда что-то еще можно было исправить – безнадежно упущено. Дороги обратно нет.

Вот так красиво жизнь все расставила по своим местам. Дала ему испытание, проверку на прочность, поманила красивыми фантиками, а потом со всего маха и носом в дерьмо.

— Коля, — тихо позвала она, и ее голос мучительным эхом отозвался где-то глубоко-глубоко внутри. В том месте, где раньше было теплое пульсирующее ядро, а теперь осталась лишь стылая пустота, — то, что ты вчера сказал…это правда? Ты действительно все…

Она проглотила последнее слово, но Ланской сказала за нее:

— Просрал? Чистая правда.

— Я не понимаю.

Ее недоумение было настолько искренним, что у Ланского снова заболело. Несмотря ни на что она верила в него, считала профессионалом, человеком, который все и всегда держит под контролем, который может решить любую проблему, а если и совершает ошибки, то не успокоится, пока все не исправит.

Не было сил ни юлить, ни придумывать какие-то объяснения своему провалу, поэтому он рассказал все как есть. Про продажного юриста, коварно затаившегося в тени, про проходимцев, готовивших захват не один год. Про то, как он сам, своими собственными руками преподнес им все на блюдечке с золотой каемочкой.

Ланскому хотелось, чтобы Вера спросила про Веронику. Тогда бы он сказал, что вторая жена оказалась банальной корыстной девкой, стремящейся пристроить свою задницу в теплое место. Но вопроса так и не последовало. Веру больше не интересовала его личная жизнь. И в свою пускать его не собиралась.

Вместо этого она строго произнесла:

— Ты должен исправить это. Ты всю жизнь положил на развитие своего дела. Это наследие твоих детей.

— Я постараюсь, — пообещал он и мысленно поклялся, что сделает все ради того, чтобы сдержать это обещание. А у получится или нет – время покажет.

Глава 30

Бывший муж был очень странным.

Настолько странным, что после разговора с ним, я сидела и долго смотрела в одну точку. Думала.

И нет, мысли мои не были ни о нашем прошлом, ни о каком бы-то ни было будущем. В них не было ни тоски, ни «как же там бедный Коленька, надо бежать, спасать, помогать, ведь ему так плохо». А ему и правда было плохо. Только почему-то меня это больше не трогало. Да, жаль чисто по-человечески, и тревога присутствовала, как за отца моих детей, с которым эти самые дети остались. Но на этом все.

Я больше не испытывала моральных терзаний и потребности что-то исправлять, во что-то впрягаться и быть верным оруженосцем.

Осенью Ланской освободил меня от этой должности, списав в утиль, как нечто старое и изрядно потрепанное. Но теперь я освободилась сама. Сбросила оковы сожалений, печали по прошлому и могла с уверенностью сказать, что готова к новой жизни.

Да, еще немного грустно. А кто бы обошелся без грусти в такой ситуации? Но это уже не то неудержимое чувство, которое разрывает легкие в клочья, выворачивает наизнанку ребра и превращает сердце в кровавое месиво. Это ностальгия о временах, когда в принципе было неплохо и привычно, щедро приправленная пониманием, что обратно не вернуться.

Брак умер, дети выросли и не нуждаются в постоянном присутствии матери, мужчина, с которым бок о бок прошла большую часть жизни, стал просто эпизодом из прошлого. Знакомым, в разговоре с которым возникали неуютные паузы, потому что и сказать-то было нечего.

Жаль? Жаль.

Надо ли что-то исправлять? Уже нет.

Мне этого не нужно, а вот Ланскому… Ланскому, кажется, пришла в голову бредовая идея о том, что надо что-то возвращать.

Я была готова положить всю жизнь к его ногам, отказывалась от мечты и своих желаний ради него. Всегда впереди муж, его цели, стремления, а я так… потихоньку, позади, на вторых ролях. Домохозяйка, которая должна обеспечивать уют и покой. Мать, которая должна следить за тем, чтобы дети не доставляли хлопот. Жена, которая должна во всем поддерживать и не имеет права на собственную слабость.

Я примерно исполняла все эти роли, уверенная в том, что так и надо, что у меня крепкая семья, в которой все друг за друга горой. А в итоге оказалась за бортом, ненужная ни мужу, возжелавшему свежего мяса, ни детям, которые тоже посчитали мать устаревшей моделью, оскверняющей антураж их хорошей жизни.

Что поделать, судьба распорядилась так. Мне не повезло, а может и сама где-то была не права, чего-то не додала, а может, наоборот слишком растворилась, позабыв о себе.

В любом случае это уже не важно.

Обратного пути нет.

Я больше не хочу быть удобным придатком, берегущим комфорт других и получающим в ответ нож в спину и пренебрежение. И не важно, кто это муж или родные дети. Хватит. Если кто-то ждет, что я добровольно впрягусь в прежнюю колею, то у меня для него плохие новости.

Я уже другая. Спасибо Ланским за болезненный урок.

На встречу с Артемом я шла с тяжестью на душе, и уже догадывалась в какую сторону свернет наш разговор.

Еще одно маленькое сражение, которое мне предстояло пережить.

Сын уже ждал в кофейне. Сидел, обхватив кружку двумя руками, и бессмысленно таращился на кофейную гладь.

Красивый парень. Не обделен ни внешностью, ни ростом, ни обаянием. Только набалованный до одури и уверенный, что все вокруг должно вращаться возле него.

— Привет, — я села напротив него и жестом подозвала официантку, — мне пожалуйста, американо и немного молока.

— Здравствуй, мам, — сконфуженно сказал сын.

Вблизи стало видно, что выглядел он не так уж и хорошо. Посерел, обзавелся синяками под глазами и весь облик был какой-то помятый.

— Как дела? — спросила я.

Он замялся, будто не зная, что говорить, а потом сник и обреченно выдал: