Охота на Трясогузку (СИ) - Перова Алиса

— Мам, ты не приболела? — хохотнув, интересуется Сашка.

— Нет, Шурик, я наоборот — выздоровела! Прикинула тут хер к носу да и вспомнила, какой ты у меня раньше была. Мы же этому кобелю блудливому невинный бутончик доверили! Думали, оценит… а он что?

— Что? — уже в голос хохочет Сашка.

Я между тем помалкиваю и с нетерпением жду, когда мне на помощь вынырнет сицилиец.

— А он из тебя змею подколодную сотворил! — яростно выдаёт тёща. — Что называется, ни себе ни людям! А теперь опомнился, ослоёб, шанс ему подавайте! А нате-ка! — она вскидывает руку и суёт мне под нос дулю.

Я отшатываюсь и, давя в себе праведный гнев, скромно напоминаю:

— Так Вы же, Настенька, сами только что призывали нас пожениться.

— А я, может, вас по отдельности имела в виду, — ехидно парирует она. — Потому как не заслужил ты моей доченьки!

— Ну, спасибо, тёть Насть, — я криво улыбаюсь и отвешиваю поклон.

А что ещё остаётся делать? Хер меня принёс на этот пляж.

— Какая я тебе тётя, щенок⁈ Это вон, старую Транду Германовну будешь тётей величать! Её там, кстати, крокодилы ещё не сожрали?

— Хватит, мам! — прерывает Сашка. — Вадик уже обо всём сто раз подумал и раскаялся.

— Как сказал бы мой любимый зять Геночка — свежо питание, да серется с трудом.

Эх, жаль, Геныч не слышит, что он любимый, зато Сашка хрюкает и закашливается от смеха.

— НО!.. — продолжает тёща и многозначительно вскидывает вверх указательный палец. — Как говорил мой бывший муж, да отвалится его дряхлый смычок, не ошибается лишь тот, кто ни хрена не делает.

— Мам, да ты просто кладезь мудрости, — продолжает веселиться Сашка.

— А то! — подхватывает тёща. — И, справедливости ради стоит напомнить, что я в твоего Вадика всегда верила и до сих пор, дура такая, продолжаю верить. Ой, да что уж там, я и сама не без греха… — она игриво отмахивается и, раскрыв объятия, бросается меня обнимать. — Как говорится, кто старое помянет, тому глаз на жопу. Добро пожаловать в семью, сынок! Только смотри уж, не подведи в этот раз, а иначе…

— Я понял — глаз на жопу, — бормочу я и под Сашкин заливистый хохот неловко обнимаю полуголую тёщу. — Какая Вы, однако, противоречивая девушка.

И тут, наконец, из воды выползает Анастасио с улыбкой во всю сицилийскую будку. Он что-то быстро и радостно бормочет, протягивая мне ладонь для рукопожатия, и припадает с поцелуем к Сашкиной руке. А тёща ему в ответ кокетливо курлычет на своём дивном наречии, попутно поясняя нам, непонятливым:

— Я говорю ему, что старшенькую замуж выдаю, пусть тоже порадуется.

— Вообще-то, я пока замуж не спешу, — вредничает Сашка. — А ещё мне помнится, что ты меня представляла, как свою младшую сестру.

— Да?.. Уй, бля, да это ж вы мне все карты попутали! — тёща шлёпает себя по губам, но тут же беспечно отмахивается. — Ай, да ладно, небось, он всё равно ни хрена не понял, с языком-то у меня пока не очень. А ты, Шурик, давай-ка, пошустрее определяйся. А кстати, мы же можем организовать сразу две свадьбы на берегу океана! Прикиньте, как здорово! Да Маринка облезет от зависти, когда я фотки выложу!

Только не это! Я понятия не имею, кто такая Маринка, но смешивать свою свадьбу с тещиной… А хотя похер, лишь бы Сашка была не против.

А Настю уже несёт:

— Я всё уже придумала! Шурочка будет в белом, а я — в красном!.. Хотя нет, Шурик уже дважды была в белом и ничего путного из этого не вышло.

Закатив глаза, Сашка сплетает руки на груди, а тёща увлечённо продолжает:

— Ладно, платья мы ещё успеем обсудить, но праздник надо закатить такой, чтоб весь Занзибар на ушах стоял! Думаю, ради такого дела и Павлик может прилететь, правда? — она в предвкушении приплясывает и вопросительно смотрит на меня.

Ну а я улыбаюсь, как идиот, и помалкиваю. Не говорить же тёще, что отец продинамит любое мероприятие, на котором она будет блистать. К счастью, слово берёт Сашка:

— Мам, очнись, зачем тебе старый горбатый Павлик, когда у тебя уже есть молодой и красивый сицилиец?

Анастасио, будто поняв, что речь идёт о нём, деликатно касается моего плеча и просит отойти в сторонку на пару слов.

Отходим подальше и…

Твою мать! Бедный мужик! От волнения мешая английский с сицилийским, он признаётся, что влюбился, как мальчишка, и просит, чтобы мы не запугивали его любимую женщину и не отговаривали её от брака и переезда на Сицилию. Он, бедняга, уже и в посольство смотался, и маме своей отзвонился, и кольцо купил… Короче, попал мужик! Мне искренне жаль его, но отговаривать тёщу и мешать сицилийцу — себе дороже! Пусть хоть сейчас сгребает её в охапку и уносит на свой родной остров.

Когда возвращаемся к своим девочкам, по берегу разносится заливистый смех Сашки. Я жестом прошу Анастасио замолчать и, несмотря на приглушённый голос тёщи, слышу её отчётливо:

— Шурка, да что ты ржёшь, как дурочка, думаешь, я шучу? Поверь моему опыту, между вами уже сто лет не было секса, зато твой Вадик времени даром не терял и ему будет, с чем сравнить. Короче, ты просто обязана поразить его в постели!

— Да не вопрос, это я умею — припрячу-ка я бубен под подушкой.

Я затыкаю кулаком рот, чтобы не заржать.

— А тебе всё смехуёчки! Хоть бы раз послушала мать, — сокрушается тёща, а Сашка, заметив наше приближение, резко её прерывает:

— Так, всё! Завтра со Стешкой поделишься своим бесценным опытом. Они с твоим любимым зятем — те ещё затейники, наверняка оценят.

— Ой, молчи лучше! Как представлю свою мою нежную зайку под этим буйволом, сердце кровью обливается.

— Да твоя зайка слона забодает! Ладно, мам, сворачивай лирику и шезлонг заодно, вам с Настиком уже спать пора.

— Конечно, конечно, — игриво воркует мама Настя, поигрывая бровями. — Мы уже уходим. А вам, деточки мои, волшебной ночи!

Обнявшись, мы с Сашкой провожаем взглядом счастливую пару — легко порхающую Анастасию и придавленного шезлонгом Анастасио.

— Ну что, по домам? — провокационно спрашивает Сашка.

— Возвращаться — плохая примета. Может, лучше ко мне? У меня как раз для такого случая бутылка чилийского имеется.

— Не хочу пить, — склонив голову мне на плечо, Сашка проводит ноготками по моей руке, запуская под кожу электрические разряды.

— И ещё конфеты есть, — вспоминаю я, чувствуя себя как на сковороде.

— Не хочу сладкого, — звучит капризно и смешливо, а Сашкины бёдра так тесно прижаты к моим, что соображалка начинает сбоить.

— Аленький, а чего ты хочешь?

— Я хочу горячего отвязного секса, а тебе, Рябинин, только бы нажраться.

— Рыжая стерва! — рычу ей в губы, с силой прижимая к себе и зарываясь пятернёй в непослушные кудри. — Всю душу мне выпотрошила!

Я целую эти сочные капризные губы, как одержимый.

Шатаясь, будто пьяные, и всю дорогу натыкаясь на пальмы, мы добираемся целую вечность.

— Вадь, а где это мы? — Сашка упирается кулачками мне в грудь и растерянно озирается.

Чёрт, от её неожиданно испуганного голоса мне почти физически хреново. Я сколько угодно горбатый мудак, но рядом со мной моей женщине никогда не должно быть страшно.

— Только не пугайся, Аленький, но это и есть мой сюрприз. Не особо романтичный, конечно, но такое уж мне досталось бунгало… прости.

— Ты правда здесь ночевал? — она с недоверием осматривает мой убогий сарайчик.

— Да… — сейчас я и сам понимаю, что пригласить её сюда — совершенно идиотская идея, но отступать уже некуда, и я привожу единственный стоящий аргумент в пользу моего жилища: — Но здесь чистая постель… — И последний аргумент в собственную пользу: — Я люблю тебя, Аленький.

Молчание.

— Ты веришь мне, Аленький?

В ожидании ответной реакции, я прижимаю Сашку теснее и почти не дышу…

— Не знаю… не хочу больше загадывать, но очень хочу узнать, что такое рай в шалаше.

— Да чтоб я сдох, если это не самое райское место на земле!

Очумевшие и изголодавшиеся, мы не осматриваемся в поисках места для сброшенной одежды и уже не тратим время на ласки. Обнажённая и дрожащая от нетерпения Алька — это взрыв всего моего организма. Она настолько готова меня принять, что я напрочь забываю о нежности и осторожности, а она, как безумная, несётся по встречке, разбиваясь вдребезги и выплёскивая всю обиду, ярость и боль… кусается, плачет, кричит до хрипоты… и совершенно обессиленная затихает в моих руках.