Хрупкое убежище (ЛП) - Коулс Кэтрин

Я уловила предупреждающий тон:

— Ты собираешься быть моим надзирателем, да?

Уголок его губ дернулся:

— Уже договорился с Шепом об отпуске.

Я простонала. С Энсоном я точно никуда не денусь.

Мысль снова метнулась к Шепу. Помимо переживаний за меня, он ведь наверняка завалился с графиком — эти задержки, отсутствие Энсона на пару недель, потеря Оуэна. Тот, как оказалось, так и не сделал выводов и успел нагрубить новому начальству, за что его и оттуда выкинули.

— Вот и моя девочка! — раздался с крыльца голос Лолли, вырывая меня из мыслей. — Тебе что-нибудь нужно? Может, моего снадобья? Маковый чаек вылечит любую болячку.

Трейс захлопнул дверцу своего внедорожника:

— Ты сейчас серьезно призналась в изготовлении опиумного чая при мне?

Лолли пожала плечами:

— Я его не продаю. Семена-то легальные.

— Господи… — Трейс сжал переносицу.

— Тетя Ро! — раздался визг Кили, выбежавшей из-за Лолли. — Ты дома! Тебе больно? Можно расписаться на гипсе? Я нарисую красивую картинку!

Трейс подхватил ее на руки:

— Килс, солнышко. Дай Ро немного времени прийти в себя.

Я улыбнулась:

— Можешь разрисовать весь гипс, как захочешь.

Глаза Кили загорелись:

— Правда? У меня маркеры с собой. Мы с Супербабушкой рисовали. Только ее цветочки странные.

Лолли расплылась в довольной улыбке:

— Очередные цветочки-члены для тебя, девочка моя.

— Лолли! — хором закричали все.

Нора смерила ее осуждающим взглядом, вытерла руки о фартук и подошла ко мне:

— На плите суп, в морозилке несколько запеканок. Я купила имбирный эль, если от обезболивающих будет мутить. Все убрала, постелила свежие простыни. Завтра еще еду принесу, и...

— Нора, — перебила я ее.

Она остановилась прямо передо мной.

— Спасибо, что ты стала для меня лучшей второй мамой, о которой только можно было мечтать, — прошептала я.

Глаза Норы наполнились слезами, и она осторожно обняла меня:

— Это самая большая честь — быть рядом, помогать тебе расти. Любить тебя.

— Я тебя очень люблю, — едва выговорила я.

— Больше, чем звезд на небе, — ответила она, вытирая глаза. — Давай-ка устроим тебя поудобнее.

И она устроила. Я позволила Норе заботливо усадить меня на диван, который она уже обложила пледами и подушками. Братья и сестры устроили вокруг тихий хаос: ели, болтали, но старались держать разговоры легкими.

Энсон устроился рядом со мной, между нами свернулся Бисквит, уже мирно посапывая. Энсон почесал его за ушами:

— А что ты скажешь, если оставить Бисквита насовсем?

Вопрос был гораздо глубже, чем просто завести питомца. Он спрашивал, готова ли я к чему-то постоянному — к тому, чего раньше боялась. Я провела пальцами по мягкой шерсти:

— Я еще из больницы написала Нэнси и спросила, можно ли.

Уголок губ Энсона дернулся:

— Правда?

— Правда.

Он накрыл мою руку на спине Бисквита своей ладонью, его взгляд проникал в самую душу, словно он пытался прочитать каждую эмоцию:

— Ты все еще хочешь здесь жить? Все еще хочешь восстановить дом? Или хочешь начать с чистого листа?

Я задумалась. Здесь было много боли. Но еще больше — радости. В этом и суть жизни. Только пройдя через низы, по-настоящему ценишь вершины.

— Я не позволю ему отобрать у меня волшебство этого места. Не позволю.

— Вот моя девочка. — Пальцы Энсона переплелись с моими. — А как тебе идея, если я перееду сюда? Будем вместе возвращать магию.

У меня защипало глаза:

— Ты хочешь жить со мной?

— Дом — это там, где ты. — Голос его стал тихим. — Ты — мое убежище. Мой покой. Ты видишь меня по-настоящему. Больше мне ничего не нужно.

— Да, — прошептала я. — Хочу, чтобы ты переехал. — Улыбка сама растянулась на лице сквозь слезы. — Правда, тебе придется мириться с цветами-членами и кучей цвета.

Энсон рассмеялся и наклонился ко мне, едва касаясь губами:

— Небольшая цена за жизнь с тобой.

Эпилог

Роудс

ШЕСТЬ МЕСЯЦЕВ СПУСТЯ

Я свернула на подъездную дорожку к Викторианскому дому — теперь машина не подпрыгивала и не тряслась. Дорогу полностью переделали: Энсон не стал довольствоваться тем, чтобы просто подровнять гравий — он заказал полноценное асфальтирование. После того как я решила остаться и продолжить восстановление, он посвятил себя тому, чтобы сделать все… идеально.

Голова Бисквита показалась из-за перегородки, он положил морду мне на плечо и, как и я, разглядывал все вокруг. Я ожидала увидеть кучу рабочих машин — Шеп последние две недели гнал сюда всю свою бригаду, чтобы наконец закончить ремонт.

Они столкнулись с бесчисленным количеством проблем, но не сдавались. И последние три недели меня вообще не подпускали внутрь — хотели устроить сюрприз. Но теперь на стоянке осталась лишь одна машина — Энсона.

Вместо того чтобы поехать к гостевому домику, который стал нашим домом на последние полгода, я направила внедорожник к главному дому. Остановилась у клумб перед крыльцом. Сейчас, перед самой зимой, они выглядели пустыми, но я знала, что под землей уже заложено обещание буйства красок весной.

Эта мысль согревала меня, пока я выходила из машины. Обошла к задней дверце, чтобы выпустить Бисквита. Поводок ему теперь не требовался — Энсон как-то ухитрился научить его идеальной дисциплине.

Я огляделась, пальцы так и чесались заглянуть в окна, но тут взгляд зацепился за лист бумаги, приклеенный к двери:

Заходи, Безрассудная. Все равно уже подглядываешь.

Из меня вырвался смешок. Чертов профайлер — как всегда, читает меня, как открытую книгу.

Сердце забилось быстрее, когда я положила руку на дверную ручку. Вот он — тот момент. Сейчас я впервые за почти пятнадцать лет увижу свой дом. Наш дом. Энсона и мой. Он не только помог восстановить его, но и стал для меня поддержкой, дал силы пройти через все это. Он был рядом, пока я исцелялась — и физически, и душевно. Так же, как и я была рядом с ним.

По-другому и быть не могло. Это было наше безопасное место. Наше убежище. Наш дом.

Бисквит ткнулся в мое бедро, будто подталкивая:

— Ладно, дружок.

Я повернула латунную ручку — дверь легко распахнулась. Я затаила дыхание. Все вокруг было потрясающе. Блестящие деревянные полы, роскошная люстра… И вдруг взгляд наткнулся на обои.

Глаза защипало. Феи с мерцающими крылышками. Те самые обои, которые когда-то выбрала мама.

— Как? — хрипло выдохнула я. Когда мы пытались их найти, производитель сообщил, что партия давно распродана.

В тишине раздался низкий голос Энсона:

— Я связался с производителем, взял список всех магазинов, где раньше продавалась эта марка, и начал звонить. Один магазин в Огайо еще держал остатки. Я выкупил все, что у них было.

Я перевела взгляд на него. Он был не в рабочей одежде — уже вымылся, на нем была фланелевая рубашка… с розовыми нитями в узоре.

— Сколько магазинов ты обзвонил? — прошептала я.

— Триста тринадцать.

Конечно, Энсон знал точное число. Конечно, он не остановился после всех этих отказов.

— Я тебя люблю, — выдохнула я.

Уголок его губ дернулся:

— Я знаю.

— Придурок, — фыркнула я со смехом.

— Хочешь посмотреть дальше? — его улыбка стала шире.

— Я не уверена, что выдержу больше. Я еще даже из прихожей не вышла, а уже вся в слезах.

Энсон покачал головой:

— Моя девочка справится. Ты сильнейшая из всех, кого я знаю.

Я шагнула к нему и обняла:

— Вся перепачкаю тебя, но не могу не обнять.

Он убрал волосы с моего лица:

— Плевать на грязь. — Его губы нежно коснулись моих. — Соскучился.

Он говорил это каждый день, когда я возвращалась с работы в Bloom. Данкан сохранил для меня место, Тея помогала, подхватив лишние смены. Когда я была готова вернуться — меня приняли с распростертыми объятиями.

И Энсон встречал меня этими словами. Соскучился. Я чувствовала, как в груди откликается место, которое принадлежало только ему. Потому что мы не теряли ни одного дня. Проживали каждый по-настоящему.