Между строк (ЛП) - Хейл Оливия

Моя улыбка становится шире.

— Добавить это на повестку дня?

— Да.

Он наклоняется и целует меня в щеку.

— Отличная инициатива для третьего квартала.

Я целую его в ответ и отдаюсь мягкому теплу его губ. Мне нравится, когда он целует меня вот так – медленно и размеренно, как будто он мог бы делать это всю ночь.

— Мне нравится, когда ты говоришь мне бессмысленные деловые термины, — говорю я.

— Хммм. А что, если я скажу...

Он целует меня в шею.

— Что я разрабатываю новое предложение... которое будет трудно не принять.

Невозможно думать, когда его губы находятся прямо под моей челюстью.

— Думаю, нам стоит обсудить это. Пригласить... других людей... для максимальной синергии.

Он стонет мне в кожу.

— Пригласить других?

— Да. Где-то пять-десять бесполезных сотрудников, которые одобрительно кивают в ответ на твои предложения, — говорю я, и он отстраняется, чтобы смерить меня взглядом.

Я хихикаю.

— Что? Именно так и выглядят ваши совещания.

— Ты говоришь то, что я думаю?

— Что тебя окружают подхалимы?

Мои глаза широко раскрыты, само воплощение невинности.

— Конечно, нет.

— Ладно, хватит.

Он хватает меня и притягивает к центру кровати, в свои объятия.

Я снова смеюсь.

— О нет. Я тебя расстроила?

— Я так понимаю, — говорит он, устраиваясь рядом со мной, — что мне не удалось сделать из тебя подхалимку.

Я обнимаю его за шею и чувствую, как тревоги последнего часа тают. Даже если они связаны с ним, он так мастерски заставляет их исчезнуть.

Он всегда умел заставить меня почувствовать себя в безопасности. Даже когда это казалось бессмысленным кому-то другому, даже когда это казалось бессмысленным мне.

— Ты собираешься меня переубедить?

Мои пальцы играют с его скулой, поднимаются к виску, зарывшись в его волосы. Он наклоняется ближе.

— Нет. Мне нравится, когда ты такая непокорная.

— Непокорная, да? Значит, я твоя.

Он касается моих губ своими.

— А ты моя?

Я не отвечаю. Вместо этого я целую его, мои пальцы запутываются в его волосах, и притягиваю ближе. Я обнимаю его ногами, и это не вербальный ответ, но он тихо стонет, словно все равно услышал.

Глава 57

Шарлотта

Город вокруг меня оживает, но я чувствую себя посторонней среди его суеты. Как будто меня накрыло прозрачным куполом, и жизнь вне его кажется мне потусторонней и недосягаемой.

Я еду час, прежде чем сворачиваю на Малхолланд Драйв и останавливаюсь на живописной смотровой площадке, которую показал мне Эйден.

Но я не могу усидеть на месте.

Поэтому я возвращаюсь в машину и катаюсь вокруг Беверли-Хиллз. Когда и это не срабатывает, я еду по бульвару Сансет к океану до самого пересечения с шоссе Тихоокеанского побережья.

Солнце садится за моим лобовым стеклом. Я вижу, как оно исчезает вдали, ныряя за бескрайний горизонт. Я могла бы смотреть на это вечно и не уставать.

В кармане звонит телефон. Один раз, потом второй. Я знаю, кто это, еще до того, как смотрю на экран. Эйден. Он, наверное, уже вернулся с работы и интересуется, где я. Я останавливаюсь на красный свет и оглядываюсь на океан. Он такой огромный, что может поглотить меня целиком. Я могу исчезнуть там и стать никем. Неузнаваемой, невидимой. Одна волна среди тысяч подобных.

Родители не одобрили мою работу. Они спросили, знаю ли я, что делаю, взявшись за эти мемуары. Почему я не рассказала им сразу? Почему не нарушила дурацкое соглашение о неразглашении?

— Дорогая, — мама с тревогой смотрит на папу, — ты так много работала последние несколько лет. Сделай перерыв.

— Мне не нужен перерыв.

— Все это звучит нехорошо. Мне это совсем не нравится, — говорит папа, скрестив руки на груди, с сердитым беспокойством в глазах.

Я уже видела его таким в первые месяцы после выхода на экраны «Риска», когда наша жизнь перевернулась с ног на голову.

— СМИ вцепятся в это, когда твою книгу опубликуют.

Я сказала отцу, что у меня другая фамилия. Они не смогут сложить два плюс два, ведь раньше этого никто не сделал.

Глаза мамы сверкнули.

— СМИ всегда обо всем узнают! Эта компания не заслуживает ни капли твоего времени и уж точно не твоих творческих усилий! Милая, чем ты вообще занимаешься?

Ничего из того, что я сказала, не имело значения. Это было глупое решение. Опять. Мама использовала это как повод, чтобы разжечь во мне чувство вины за то, что я не хочу возвращаться в Айдахо. А папа попросил меня прочитать контракт на случай, если я что-то упустила, какую-нибудь лазейку в мелком шрифте. Они оба пытались вытащить меня из лап «Титан Медиа». Опять.

Глупая маленькая Шарлотта совершает еще одну глупую ошибку.

Трудно представить, насколько хуже все могло бы быть, если бы я еще и сказала им, что живу с генеральным директором «Титан Медиа», а не просто пишу его мемуары.

Не говоря уже о том, что сплю с ним. Что «парень», которому они так радовались всего день назад, это тот самый мужчина.

Теперь они видят в нем того, кто не дает мне расторгнуть контракт, злодея в этой истории.

Гнев сменяет оцепенение. Он медленно проникает внутрь, и я не могу от него избавиться. Он нарастает и нарастает, пока не пронизывает каждую конечность. Пока я не сжимаю руль так сильно, что становится больно.

Может быть, я не совершаю ошибку. Может быть, я выросла.

Потому что я поняла, что Эйден не слишком тесно связан с шоу, которые производит канал. Он занимается общими вопросами. Он стал генеральным директором всего два года назад, ради всего святого, а до этого работал в стратегическом отделе «Титан Медиа». Он не имел никакого отношения к моему опыту в «Риске».

Я еду, пока гнев медленно не вытекает из меня. Наверное, я превышаю скорость, так же как я делаю на пробежках. Может быть, мне как раз стоит немного побегать. Ночью в Лос-Анджелесе гораздо прохладнее.

Я возвращаюсь к Эйдену в Бель-Эйр. Уже поздно, почти полночь, когда я подъезжаю к дому. Во мне теплится слабая надежда, что он уже лег спать.

Но когда я открываю входную дверь, свет все еще горит и слышны его шаги.

— Шарлотта.

Волосы Эйдена взъерошены, словно он постоянно проводил по ним руками. Брови нахмурены.

— Ты выходила?

— Каталась.

— Очень долгая поездка, — говорит он. — Ты была в безопасности?

— Да. Я всегда в безопасности.

Я прохожу мимо него, направляясь на огромную кухню, чтобы налить себе стакан воды.

— Что случилось? — спрашивает он.

В его тоне слышится настороженность, которую я редко замечала раньше. Как будто он думает, что я вот-вот взорвусь.

Это просто смешно. Я само воплощение спокойствия.

Я слишком резко ставлю пустой стакан на мраморную столешницу.

— Сегодня родители прочитали мне лекцию после того, как я рассказал им о твоих мемуарах.

Он скрипит зубами.

— Они не одобряют.

— Одобрение – хорошее слово. Они не из тех людей, которые используют подобные выражения. Но да, они сомневаются в моем здравомыслии, что еще хуже.

Я закрываю глаза, борясь с волной вины и разочарования.

— Они беспокоятся, что я снова принимаю глупые решения.

— Нет, — говорит Эйден.

Это заставляет меня улыбнуться.

— Но ты бы так сказал. Не так ли?

Он прищуривается. На нем темные брюки и серая футболка, обтягивающая его широкие плечи, и я думаю, беспокоился ли он обо мне, расхаживал ли он по дому в ожидании моего возвращения. К уже бурлящему внутри меня водовороту неприятных чувств добавляется еще больше вины.

— Может, мне стоило быть там, — говорит он.

Я всплескиваю руками.

— Боже мой, Эйден. Что бы это изменило?

— Они могли бы разозлиться на меня, а не на тебя.

— Они бы разозлились на нас обоих.

Он опирается руками на кухонный остров.