Искалеченная судьба (ЛП) - Джеймс М.

Она вздрогнула, услышав мой голос, и повернулась на стуле, чтобы посмотреть на меня. На ней снова та же безразмерная футболка, и я чувствую, как мой член напрягается и готов вырваться на свободу при мысли о том, что скрывается под ней или, скорее, чего там нет.

— Я не могла уснуть, — говорит она, кроша между пальцами ещё один кусочек бананового хлеба. — Мне постоянно снятся мои родители. — Она отводит взгляд от меня и смотрит на занавешенное окно над раковиной. — Я больше не могу видеть их лица. Просто тени с мелкими деталями. За исключением лица моего отца, когда он умирал. Я до сих пор вижу его. Это единственное, как я помню, как он выглядел.

Её голос становится всё более напряженным, и к тому времени, как она заканчивает, она начинает задыхаться. Я стою в дверях кухни, замерев, и слушаю. Даже если бы она не сказала мне раньше, что никогда ни с кем об этом не говорила, я бы понял это по звуку её голоса. Она очень похожа на человека, который, наконец, больше не может сдерживаться.

Почему я? Почему, скажи мне, спустя столько времени? Но я уже знаю ответ, когда обхожу остров, чтобы сесть напротив неё. Нас с ней связывает то, чего у неё нет ни с кем другим, за исключением, возможно, Кейна, человека, который вырастил её и, по её мнению, в некотором смысле спас её. Мы связаны законом, близостью, нашей общей плотью... и мы пытались убить друг друга, но потерпели неудачу. Для таких людей, как мы, это тоже своего рода связь, которая существует сама по себе.

— Расскажи мне, что ты помнишь, — тихо прошу я. Мне хочется взять её за руку, но я не делаю этого. У меня такое чувство, что она может отдёрнуть её, и это разрушит момент, который мы разделяем.

Она делает глубокий вдох, а затем начинает говорить. Сначала медленно, запинаясь, а потом всё более уверенно, словно погружаясь в воспоминания. Я представляю, как её отец смеётся, как её мать сажает цветы за домом, как пахнет шоколадное печенье, которое она печёт после школы, и как каждое субботнее утро она смотрит любимый мультфильм.

С каждым её словом моё сердце сжимается от боли, заполняя пустоту внутри. Я понимаю, что Валентина родилась в обычной жизни. По крайней мере, так кажется. Всё, с чем она сейчас связана: преступления, убийства, мир мафии, братвы и наёмных убийц, полностью противоречит образу маленькой девочки, которая смотрела «Винни-Пуха» субботним утром и предпочитала печенье с белым шоколадом молочному.

За всем этим скрывается что-то большее. Я уверен, что так должно быть. Но, думаю, Валентина не знает об этом. И какая-то часть меня ненавидит то, что я собираюсь быть тем, кто откроет ей глаза, кто разрушит часть невинности этих воспоминаний.

Потом она спрашивает меня о моём детстве. Оно не такое невинное и идиллическое, как её. Но я рассказываю ей всё, что могу. Мы разговариваем до тех пор, пока я не замечаю, как за занавесками появляются первые проблески рассвета. После этого мы возвращаемся в спальню, чтобы поспать ещё несколько часов.

Я наблюдаю, как Валентина засыпает, и могу сказать, что часть напряжения покинула её, и она стала более расслабленной. Как будто она очистила какую-то порочную часть себя.

На третий день разразился шторм, настолько сильный, что я решил перестраховаться и убедиться, что не приближается ураган, о котором я не знал. Да, есть система, которая может развиться в тропический шторм, но пока нет оснований для эвакуации. Вместо этого мы сидим в гостиной, слегка приоткрыв занавески, чтобы видеть, как в небе сверкают молнии, а дождь стучит в окна. Лампа, которая у нас горит, мигает, а затем гаснет, оставляя нас в сероватой темноте ненастного вечера.

Я встаю, зажигаю несколько толстых свечей и возвращаюсь, чтобы сесть на противоположный конец дивана от Валентины. Она смотрит на дождь, а я наблюдаю за тем, как она заправляет прядь темных волос за ухо, и мне хочется прикоснуться к ней. Прошло уже три дня, и моё тело жаждет её так, как я никогда раньше не думал, что можно желать другого человека.

Иногда я спрашиваю себя, не привлекает ли меня её смертоносность. Не возбуждает ли меня опасность, когда я занимаюсь любовью с той, кто во всём равен мне?

Между нами словно висит электричество. Я смотрю на неё и наконец задаю вопрос, который до сих пор не давал мне покоя.

— Почему ты вышла за меня?

Валентина пристально смотрит на меня, её зелёные глаза сужаются. Ещё одна вспышка молнии освещает её лицо, делая черты резкими в голубоватом свете.

— Если твоя миссия заключалась в том, чтобы убить меня, то зачем такая сложная подготовка? — Уточняю я. — К чему этот затянувшийся медовый месяц? Теперь я уверен, что именно Кейн предложил это моему отцу. Почему бы просто не подобраться ко мне поближе во время встречи и не закончить всё сразу?

Валентина делает паузу.

— Эта работа была очень важна для Кейна, — говорит она наконец. — Он человек аккуратный. У тебя здесь надёжная охрана… обычно, — добавляет она с лёгким смехом. — Когда ты не в своём пентхаусе и не прячешься здесь. Он подумал, что курорт, куда мы отправились на медовый месяц, будет достаточно уединённым местом, чтобы всё можно было сделать тихо. Легче осуществить, легче скрыть. — Она отворачивается, барабаня пальцами по бедру, в то время как в небе за окном гремит гром. — Он хотел, чтобы я сблизилась с тобой. Чтобы быть уверенным, что ты не заметишь, и у меня не будет шансов на неудачу. После этого я должна была играть роль скорбящей вдовы, а затем исчезнуть.

Я поджимаю губы.

— Но всё пошло не так, как ты планировала, не так ли? Ты была достаточно близко ко мне, чтобы понять, что у тебя ничего не вышло?

Она снова переводит взгляд на меня, и я вижу, как у неё перехватывает дыхание.

— Нет, — тихо признается она. — Не так.

Я понимаю, что это тот самый момент, когда я мог бы действовать. Я мог бы наклониться вперёд, преодолеть разделяющее нас расстояние и коснуться её губ своими. На этот раз это не было бы ложью, не было бы притворством. Я мог бы завладеть ею, и это было бы честно.

Я замечаю, как по её телу пробегает дрожь, и знаю, что она тоже это чувствует. Я вижу, как напрягаются её руки, и начинаю двигаться вперёд, сокращая расстояние между нами. В то же время мой член уже готов, он вытягивается вдоль бедра, жаждая её.

Внезапно небо пронзает молния, и в тот же миг раздаётся резкий стук в дверь, настойчивый и сильный.

Мы оба отскакиваем друг от друга, замерев на месте.

Стук повторяется, и затем я слышу голос, который узнаю:

— Константин, ради всего святого, открой!

23

ВАЛЕНТИНА

На мгновение я перестаю дышать.

Я чувствую, как моё лицо меняется, вся уязвимость исчезает в одно мгновение, сменяясь бесстрастной маской, которую я носила большую часть своей жизни. Я убийца, а не женщина. Я напрягаюсь, оценивая и готовясь ко всему, что может ожидать меня за этой дверью. Если это предательство, то я справлюсь с ним. Если нет...

Я боюсь даже думать о том, что это может быть.

Константин подходит к двери, смотрит в глазок, прежде чем отпереть многочисленные замки. Моя рука сжимается в поисках пистолета, ножа или чего-то, что поможет мне защититься, если этот момент разрушит хрупкое доверие между нами. Когда дверь открывается, я инстинктивно подаюсь вперёд, готовая к прыжку. Я нападу, если мне будет угрожать опасность.

Когда Константин делает шаг назад, в комнату входит мужчина. Его шляпа низко надвинута на глаза, с пальто капает дождь, а под мышкой он держит непромокаемый конверт. Сняв шляпу, он открывает взору влажные, волнистые, густые, тёмные волосы с лёгкой проседью и красивое лицо с резкими чертами. На его подбородке виднеется щетина с проседью. Я откидываюсь назад, наблюдая за ним прищуренными глазами. Я не знаю, кто он, но мне не нравится его расслабленная, беззаботная аура, которую я чувствую. В нашем мире никто с такой аурой не пользуется ею иначе, как для маскировки.