Ее место не рядом с ним. Ее место – в моей постели, связанной, полностью отданной мне.
Я опустил взгляд на ее трусики и провел пальцами по тонкой ткани.
Они были влажными.
Они вообще не должны были быть в моей руке.
Их место – на полу в моей комнате, разорванными, потому что я бы просто не смог дождаться.
Мой член дернулся от боли, которую невозможно было игнорировать.
Боже, Моник... что бы я с тобой сделал.
Я сжал кружево сильнее, представляя, как оно облегало ее мягкую киску, как впитывало ее тепло.
И тут я услышал это – глухой, приглушенный стон.
Я застыл. Все чувства обострились, будто тело резко перешло в режим охотника. Я повернулся к палатке.
Звук повторился. Тихий, но однозначный.
Моник.
Грудь сжалась, а кровь в венах зашумела громче, чем ручей у меня за спиной.
И, наплевав на здравый смысл, я пошел к задней части палатки.
Там не было никакого входа, чтобы подсмотреть, что там творится, но я мог слушать... и пытаться понять.
Сухая хвоя хрустела под ногами, пока я подкрадывался ближе.
Жаркое напряжение развернулось в животе, будто внутри завелась раскаленная пружина.
Еще один тихий стон сорвался с губ Моник.
Приглушенный, но я расслышал его. Это был стон удовольствия. Одобрения. Того самого, которое должно было принадлежать мне, но его вырвали, прежде чем я успел хоть что-то взять.
Бред, Лэй. Тебе же не нужна Моник.
С самого детства твое сердце принадлежало Шанель. Она была для тебя всем.
А теперь ее нет. Ее вырвали из жизни жестоко и бессмысленно.
И я знаю, ты просто тонешь. У тебя нет ни сил, ни инструментов, чтобы выбраться из этого.
И, черт побери, мне по-настоящему больно за тебя.
Но исчезновение Шанель выжгло Лэя изнутри.
Остался человек, который цепляется за все подряд – за все и за всех, лишь бы хоть как-то заткнуть дыру, что она оставила.
Я понимал его боль, правда.
Но это не значит, что я готов стоять в стороне и смотреть, как он использует любую женщину, чтобы отвлечься.
Особенно – эту.
Для меня Моник, не просто очередная тень в толпе.
Не мимолетное утешение, которое пришло и ушло.
Нет.
Моник – другая.
Это все – другое.
Потому что… я хочу ее.
Я оказался прямо у палатки.
И тут она простонала:
– О боже…
Что он с ней делает? Блядь.
Я сжал челюсть.
Стоит ли это остановить?
Я хотел влететь внутрь, разорвать все, что там между ними происходило, но ноги будто приросли к земле.
Моник вскрикнула:
– Ах!..
Я сжал ее трусики, пальцы сжались в кулак.
– О-о-о-о!..
Я остался стоять у палатки.
Она тяжело вздохнула, а потом ее дыхание стало прерывистым, коротким.
Я закрыл глаза, и вспомнил тот момент, когда впервые понял, что Моник может быть… чем-то большим для меня.
На балконе отеля Моник выскользнула из моих объятий и сделала шаг назад.
Что-то в ее взгляде скрутило мне желудок, смесь отчаяния и решимости. Она уже все для себя решила. И мне это точно не понравится.
Губы ее двигались быстро, слова срывались с них обрывисто, сумбурно, она говорила о сестрах, о каких-то планах на будущее.
Я попытался что-то ответить, но она, кажется, даже не услышала.
Вместо этого она указала на остальных, что были внутри, и я машинально обернулся.
А потом ее голос дрогнул – и резко вернул меня обратно.
– Спасибо тебе, Дак, – сказала она тихо. Голос у нее был печальный, будто прощалась.
Прощалась?..
Это осознание ударило в живот. Жестко.
Прежде чем я успел что-то сделать, Моник развернулась и побежала к краю балкона.
– Моник, подожди…
Паника взорвалась внутри, и тело рванулось вперед раньше, чем разум успел осознать, что происходит. Я бросился за ней, сердце колотилось так яростно, будто само хотело вырваться из груди и остановить ее.
– Моник!
Она бежала быстро. Но я тоже. Ее ноги коснулись перил, и в следующий ужасный миг она зависла в воздухе, над городом, невесомая.
Все замедлилось.
Я не думал.
Я просто прыгнул.
В тот короткий миг, пока мы сближались, я обхватил ее за талию, и мир исчез.
Под нами больше не было города.
Никаких «Четырех Тузов», врывающихся на балкон.
Никаких криков Лэя.
Была только Моник.
Солнечный свет, скользящий по линии ее скулы.
Ее тело в полете – словно созданное для ветра.
И боль в груди, будто ее кто-то разрывал изнутри, от страха потерять ее.
Я почти не знал Моник. Но знал точно, если спасу ее, она станет для меня кем-то важным.
Она ахнула.
Я крепче прижал ее к себе, оттолкнулся ногой, борясь с инерцией, тянущей нас вперед.
Она врезалась в меня своим теплым телом, а потом резко подняла на меня взгляд.
Ее губы дрожали, по щекам катились слезы.
И в этих глазах я увидел все, что хотел от жизни – утро, в котором мы просыпаемся вместе… ее лицо, затуманенное оргазмом… нас, настоящих.
Я увидел, как наш смех озаряет самые темные закоулки моей души.
Увидел нас – седых, старых, но все так же держащихся за руки, потому что отпустить ее... я бы просто не смог.
– Дак, – прошептала она.
– Я держу тебя.
Земля неумолимо приближалась, но мне было плевать.
Я лишь сдавленно выдохнул, приняв весь удар на себя.
Сейчас… для меня существовала только она.
В отличие от Лэя… то, что я чувствовал к Моник, было не просто вожделением.
Это было глубже. Темнее.
Что-то, что гнило внутри меня с того самого момента, как она впервые посмотрела на меня так, будто я что-то значу.
Я открыл глаза и уставился на палатку.
И, в отличие от Лэя, мне нужна была не только ее плоть.
Мне нужна была ее доверчивость, ее улыбка, те части себя, которые она прячет от всего мира.
Стоны Моник стали громче.
Из груди вырвался низкий звериный рык.
Мой член дернулся в штанах.
Я поймал себя на том, что хочу быть на его месте.
Чтобы она стонала ради меня.
Чтобы это был мой язык… или мой член, доводящий ее до этой сладкой музыки.
Мне не стоило тут стоять.
Если бы Лэй узнал, он бы меня убил.
Черт, даже мой брат прикончил бы.
Но я не мог уйти.
Ее стоны держали меня на месте, сковывали, как паутина, из зависти, из желания.
Более того... я подобрался еще ближе.
Голос Лэя стал громче:
– Скажи мне кое-что, Моник.
Я приподнял брови.
Никогда еще голос кузена не звучал так… хрипло. И так по-ебливому.
Он продолжил:
– Хочешь еще моего языка?
Я прикусил губу.
Ага. Он вылизывает ей.
Оставался один вопрос: действительно ли ей это нравится?
Если нет… я бы без колебаний ввалился туда, отшвырнул бы Лэя и показал ей, как надо ласкать киску.
И вот она ответила:
– Ты прекрасно знаешь, ч-черт возьми, что я хочу еще.
Блядь. Звучит так сексуально. Я хочу ее выебать.
И именно в этот момент я осознал, что рука уже в штанах, сжимает мой член.
Я даже не заметил, когда это началось.
Лэй хрипло усмехнулся:
– Тебе нравится, как я целую твою киску?
Я моргнул.
Это что, кто-то вселился в моего кузена?
Не может быть, чтобы это говорил Лэй, о чьей-то киске, кроме Шанель.
Я знал, что пару раз он опускался на своих из гарема, но только для одного, натренировать язык ради Шанель.
А теперь он использует все, чему научился, на Моник?
Я сжал член крепче, он наливался в руке.
Жар прошелся по всему телу.
– Господи, да, – прошептала Моник. – Только не останавливайся.
