Отпускай (СИ) - Сурмина Ольга

Все внутри разъедали черви. Она легко пошла домой к другому мужчине, принимала с ним душ. Целовалась, спала с ним. Позволяла себя ласкать, трогать. Слушала от него комплименты, и была счастлива.

Злоба.

Хотелось разбить все, на чем свет стоит. Разнести в спальне этот милый балдахин, вышвырнуть в окно телевизор, но сперва отодрать его от стены. Соскрести бледными пальцами обои, вплоть до штукатурки, и сидеть в белой, ничем не примечательной коробке, которая раньше была комнатой.

«Не смей» — все ещё повторял Штайнер.

«Не смей, ты все уничтожишь. Все».

Он раз за разом представлял, как её неловкое нежное лицо корежит от оргазма. Они с Нейтом так редко занимались сексом, что он даже не помнил, какое оно. Он не смотрел на него, и не стремился запомнить, а теперь разъедала тяга это увидеть.

Сейчас то милое лицо видел кто-то другой. Кто-то, кому она отдавалась, а его, Штайнера, отталкивала и говорила: «уйди». Любимая. Любимая его не хочет и не любит.

«Не смей» — как мантру повторял он.

«Я люблю тебя. Я тебе все готов отдать, а ты даже не думаешь о том, что мы можем быть вдвоем. Даже не мыслишь дать нам шанс. Я люблю тебя. Люблю, и, как идиот, жду, когда ты вернёшься от другого мужчины. Вернешься ко мне. Позавтракать. Съесть салат с сёмгой, который я тебе приготовил. Почему ты не хочешь дать нам шанс? Ты хоть когда-нибудь меня любила вообще?!»

Ревность выворачивала наизнанку.

«Не смей» — повторял Нейт смазанному отражению в оконном стекле. «Ты не имеешь на это право. Ты потерял это право. Просто предложи ей еду, и сделай вид, что принял это спокойно. Терпи. Терпи. Терпи. Поговори с ней, если она захочет. Сделай ей сладкий кофе к салату, олень-неудачник».

«Делай что угодно, но не смей. Не смей говорить об этом. Не смей её трогать, не смей лезть. Не смей разрушать то, что осталось. Не вздумай. Держи себя в руках. Можешь сказать ей, что волновался. Что скучал. И все на этом. Или хрупкому миру придет конец».

Внизу хлопнула входная дверь, и мужчина жутко покосился на выход из комнаты. Отдаленно послышалось его имя. Вот и повод… протестировать силу воли.

Посмотреть ей в глаза после ночи с другим мужчиной, улыбнуться и кивнуть. Потому что так было надо. Только так.

* * *

— Наверно, моя вина, что ты хочешь секса с ним, а не со мной, да, любимая? — Он рваными, тяжелыми движениями поглаживал волосы на её голове. — Я понимаю это. Но знаешь, иногда лучшая реклама — проба. Попробуй со мной, и тебе расхочется идти к кому-то еще. Попробуй. Но сначала… сначала тебе нужно позавтракать. — Свободной рукой он стал расстегивать ширинку на черных джинсах, и тут же почувствовал, как в предплечье впились две холодные, влажные ладони, и сильно сжали.

У лестницы раздавались отрывистые, рыдающие всхлипывания. Девушка держалась за грань гордыни и рассудка, чтобы не разрыдаться совсем, не схватиться за лицо руками, и не начать умолять его так не делать. Тряпка. Что может сделать тряпка против спортивного, стокилограммового мужчины? Казалось, если попытается ударить, будет только хуже. Руки дрожали от нервов.

Тряпка на то и тряпка, чтобы терпеть. Открыть рот, смиренно позволить ему сделать то, что он хотел. Позволить вытереть об себя ноги, ей же не привыкать, да?

Фастер чуть-чуть обернулась. Сзади лестница, зубы сжимались сами собой.

— Я не хочу есть. — Сквозь стиснутые челюсти, сквозь животный страх прорычала она. — Если ты сделаешь это, я буду ненавидеть тебя всю свою жизнь.

Эмма подняла взгляд. В зрачках «брата» мелькнуло замешательство, почувствовав это, она схватилась за пояс его джинсов и рывком потянула на себя, прижимаясь к стене. Тот, вытаращив глаза на ступени, начал падать. Попытался схватиться за поручень, но не успел. Через мгновение послышался грохот, скрип и треск.

Девушка с ужасом смотрела на лежащее вдоль лестницы тело, волосы, которые разметались в стороны и закрывали лицо. Она вскрикнула. Прикрыла ладонью губы, пыталась отдышаться, пока от ужаса темнело в глазах. Слезы оставляли на щеках красные полоски, бесконтрольно падали вниз. Её трясло. Мужчина не шевелился. Ударился головой?

«Нейт» — тихо, наивно спросила Фастер в воздух, глядя в район его шеи. Раз за разом по тело проходили волны озноба, кожа покрылась мурашками.

«Нейт?» — вновь повторила она. Надо бы вставать, бежать. Может, вызвать ему скорую, но уже будучи подальше отсюда, однако Эмма все не бежала. «Нейт, ты жив?» — она поползла на четвереньках вниз, взяла в ладонь запястье хаотично лежащей руки, и стала судорожно искать на нем пульс. «Бедовый» — дрожащим голосом прошептала девушка. От мысли, что он мог сломать шею, вновь темнело в глазах. «Я так переживала, что ты места себе не находил, оттого что я пропала. Так переживала, так боялась» — продолжала она. «А ты… ты…»

Пульс мерно стучал под нажатием пальца, и Эмма облегченно выдохнула, оперевшись на стену.

«Почему ты — такая беда, Нейтан?!!» — хрипло закричала она, все еще неуверенно глядя на его шею.

Что если бы сломал все-таки? Что если на самом деле… повредил её?

Фастер схватилась за лицо руками и тяжело, горько разрыдалась. Дурак. Несостоявшийся насильник. Злой, печальный ревнивец. Ей в пору его ненавидеть, но… но.

«Я съем твой гребанный салат!!!» — в истерике крикнула Эмма. «Съем!!! Хватит валятся здесь!!! Я съем, если принесешь, у меня после твоих выходок ноги не ходят!!» — голос слегка осип. «Нейт… ну приди же ты в себя, господи. Пожалуйста…».

Ей в пору его ненавидеть. Дать очередную пощечину, такую, чтобы зазвенело в ушах, но дать пощечину лежащему вниз лицом человеку нельзя, да и не хотелось. Он был для нее самым родным человеком. Бедовым, но родным. Человеком, который пёк ей конверты со сгущенкой. Искренне заботился, покупал ей всё, что она просила. Вытащил из детского дома. Спас ей жизнь.

«А три месяца назад я была готова четверть жизни отдать за то, чтобы ты смотрел на меня такими же глазами, как сейчас» — хрипло продолжала Фастер. Влюбленными, слегка безумными, нежными. А не снисходительными и пустыми. Но всё течет, все меняется. Даже мечты, со временем, могут сгореть в огне боли, предательств, неисполненных ожиданий. В огне стонов за соседней стеной. Всему свое время и место. Все имеет срок хранения, и срок годности. Почти все.

«Моя беда» — девушка обреченно посмотрела на его голову, затем, осторожно положила на неё руку, стараясь не давить. Горячая. В мыслях скользили идеи с нашатырным спиртом, с вызовом скорой. Нужно было что-то сделать, но тело ощущалось ватным, словно его ударили высоковольтным током. Эмма вновь периодически брала его руку, и под пальцем стучал пульс. Размеренно и спокойно.

Через пару мгновений мужчина пошевелился, отчего Фастер вздрогнула, отодвигаясь чуть назад. Он не издавал никаких звуков, лишь медленно приподнимался на локтях. Напрягаясь, слегка повернулся в сторону, и сквозь волосы едва были видны два лиловых глаза.

Девушка нервно сглотнула. Штайнер тяжело выдохнул, и попытался сесть на лестницу.

— К-как ты? — У неё чуть дрожали губы. — Нужно скорую вызвать.

— Нет необходимости. — Тихо ответил Нейт, тяжело выдохнув. Непонимающий взгляд менялся. Брови с сожалением ползли вверх, а уголки губ вниз.

Она вновь схватилась за лицо, и вновь разрыдалась, отвернувшись в сторону. Шея цела. И он… цел. Её несостоявшийся насильник цел, и почему-то Фастер ощущала только больное счастье и облегчение.

А еще боль. Боль, потому что всё это вообще произошло. Боль, потому что он — беда. А она — тряпка. Не тряпка спустила бы его с лестницы и ушла, вызвав скорую. Слезы стекали по рукам, и падали мятый сарафан. Тряпка. Что теперь с этим сделать? Ей больно за себя, за то, что Штайнер такой, а еще оттого, что больно ему. Самому близкому человеку — больно.

— Эмма. — С ужасом глядя на девушку, сказал Штайнер. Голос дрожал. — Почему ты так плачешь? Я, я... тебе салат приготовил, с сёмгой, как ты любишь. Все хорошо, родная, успокойся. Прости меня. Не знаю, что на меня нашло, я просто не сдержался. Сорвался. Я все понимаю, прости. Такого больше не повторится. — Он попытался подсесть ближе, обнять, но девушка вздрагивала от его прикосновений. — Прошу, не плач.