Между строк (ЛП) - Хейл Оливия

— Сначала мне нужно ее найти. Есть одно место, куда она могла отправиться... но это довольно сложно.

— Тогда чего ты ждешь? — спрашивает она. — Садись в машину.

Я начинаю собирать страницы, снова складывая листы мемуаров в аккуратную стопку. Этот черновик – кульминация многих недель упорного труда Шарлотты. Она превращает разрозненную кашу человеческой жизни в нечто, что можно продать как захватывающую историю. Мне нужна эта книга, но она, возможно, уже жалеет, что согласилась ее написать.

— У меня есть идея, — говорю я.

Глава 64

Шарлотта

Во время долгой поездки из Лос-Анджелеса обратно в маленький городок, который я когда-то называла домом, я думаю обо всем, что узнала из мемуаров людей, о которых писала. Чьи жизни я видела своими глазами.

Факты не лгут. Лгут люди.

Холод причиняет боль, только если ты ему позволишь. Мнения людей – как воздух.

Я должна была победить. Для меня была только победа или смерть.

Большинство людей боятся неудач. Я боюсь, что так и не попыталась.

Обычно я слушаю подкасты или аудиокниги за рулем. Но по дороге в Айдахо я решаю остаться наедине со своими мыслями.

Теперь мои родители знают. Их беспокойство было ощутимо по телефону, особенно когда я подтвердила, что действительно встречалась с Эйденом.

Их реакция оставила зудящее чувство, как рана, как заноза, которую я никак не могла вытащить. Я снова сделала их объектами пересудов среди соседей и на работе. Я снова дала им повод для беспокойства за свою бестолковую дочь.

Моим родителям пришлось пережить телевизионные сцены, где мы с Блейком занимались сексом. Ничего откровенного. Лишь намеки. Глупые улыбки и подмигивания.

Я была так влюблена... А потом меня предали.

Я ошибалась, доверяя ему. Пошла на поводу у своих эмоций, всецело отдавалась им, и позволила чувствам затмить разум.

Я отклоняю все звонки во время долгой поездки. Последний – от журналистки «Нью-Йорк Глоуб» Одри. Я сохранила ее номер на днях, чтобы мне было проще ее игнорировать.

Чуть позже приходит сообщение. Я читаю его, когда останавливаюсь заправиться, избегая остальных СМС, в том числе от Эйдена.

Одри: Я сегодня видела новости в таблоидах. Хочу, чтобы ты знала, что это ни на что не влияет. Я все еще думаю, что тебе стоит рассказать свою историю. Или просто поболтать со мной, не для протокола. Решать тебе.

Какая ирония! В этой ситуации от меня уже ничего не зависит. Я ничего не контролирую, как и много раз до этого. Как и десять лет назад.

Тогда по телевизору показали ту версию меня, которой я на самом деле никогда не была. Но многие другие увидели в этом настоящую историю.

Эйден звонит снова, как раз когда я въезжаю в Элмхерст. Я снова игнорирую его. Каждая вибрация в подстаканнике эхом отдается в моей маленькой машине. Каждый раз как крошечный ножевой порез.

Элмхерст выглядит точно так же, как и всегда. От волнения у меня сжимается живот.

Дом моих родителей, дом, в котором я выросла, находится в конце тупика. Крашеное в белый цвет дерево, красный кирпич, зеленый газон.

Мама посадила ромашки в цветочных ящиках у входной двери.

При виде этого дома у меня наворачиваются слезы. Я храню столько хороших воспоминаний об этом доме. И плохих тоже. О том, как я пряталась в его стенах, словно раненый зверь, зализывая раны.

После этого я возвращалась сюда только между заказами. Чтобы разобрать коробки с вещами, которые папа до сих пор хранит в гараже, и собрать все необходимое для следующего приключения.

С тех пор, как я покинула родительский дом, у меня нет своего дома.

Я никогда не оставалась здесь достаточно долго, чтобы обосноваться, никогда не покупала собственную мебель, никогда не вписывалась в привычный распорядок жизни маленького городка. В каком-то смысле я бежала и от своего прошлого, и от этого места. От необходимости встречаться лицом к лицу с людьми, которые знают, что произошло.

Я паркую свою старую Хонду рядом с блестящим родительским внедорожником. Мама выбегает из двери еще до того, как я глушу двигатель. На ней очки для чтения, волосы собраны с помощью большой заколки, на ногах резиновые сандалии.

Я открываю дверцу машины.

— Привет.

— Дорогая.

Она обнимает меня, и от нее пахнет духами, которыми она пользуется уже больше двадцати лет. Я закрываю глаза, и слезы текут по щекам.

— Я не знаю, что делаю, — шепчу я.

— Понимаю, милая, — говорит она. — Но все будет хорошо. Заходи. Я оставила для тебя еду.

На следующий день я встречаюсь с Эсме. Я предложила прогуляться по Элмхерсту. Мне лучше думается, когда я нахожусь в движении.

Я прошу ее не осуждать меня.

— Шарлотта, — говорит она, широко улыбаясь. — Я никогда тебя не осуждаю.

— Знаю. Но... все же. Мне нужно было это сказать.

Затем я делаю глубокий вдох и рассказываю ей все, с самого начала. Каждую деталь, каждую мелочь.

— Я не могу допустить, чтобы это повторилось, — я тереблю потертость на джинсовой куртке. — Как только он ответит по поводу черновика и я получу добро на его отправку Вере, пожалуй, попрошу ее дать мне еще один заказ на мемуары.

Эсме хмурится.

— А как насчет того предложения, о котором ты мне рассказывала? О собственной научно-популярной книге?

Я смотрю мимо нее на центральный сквер Элмхерста. Я много раз бывала там, на праздновании Дня независимости, на школьных ярмарках, на матчах детской бейсбольной лиги и даже на цирковом представлении.

Я не сказала Эсме, что уже написала начало книги.

— Знаю, но я хочу куда-нибудь поехать. Исчезнуть на время.

— Как ты делала это годами, — тихо говорит она.

Я вздыхаю.

— Да. Наверное.

— Этот парень... он хотел, чтобы ты рассказала свою историю?

— Да. Он меня почти что вынудил.

Я откидываюсь на спинку скамейки и смотрю в небо. Голубой цвет проглядывает сквозь пушистую пелену быстро движущихся облаков. Они тоже никогда долго не задерживаются на одном месте.

— Он был неправ, — говорит Эсме. — Никто не должен заставлять тебя давать откровенное интервью или что-то в этом роде. Даже парень, с которым ты встречаешься. Но я думаю... И не обижайся на меня за эти слова, хорошо?

— Хорошо, — говорю я. — Не буду.

— Этот парень может быть плохим выбором или любовью всей твоей жизни, я правда не знаю. Но, Шарлотта, ты многое вытерпела, не высказав ни слова.

Я смотрю на нее.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты никогда не пыталась изменить ход событий.

— Потому что я не могу. Не могла тогда, не могу и теперь. Люди уже все решили.

— Люди могут изменить свое мнение, — говорит она. — Не то чтобы оно имело значение. Не особо. Скорее... люди на съемках манипулировали событиями, чтобы шоу лучше продавалось. Но все это неправда.

— Я прекрасно это понимаю, — мой голос звучит удрученно. — Просто, чем это мне поможет, если я расскажу свою версию событий? Это только привлечет ко мне еще больше внимания.

— Да, привлечет, — соглашается она.

Эсме неумолимо логична, как и всегда.

— В данный момент. Но потом ажиотаж утихнет, и тебе станет легче.

Она толкает меня локтем.

— Может быть. Не знаю...

Я криво усмехаюсь.

— Вот так ты и осторожничаешь с советами.

— Я всегда так делаю, — говорит она. — Даю кому-нибудь очень прямой, потенциально судьбоносный совет, а потом добавляю: «Хотя откуда мне знать?». Чтобы мне не вменяли в вину, если что-то пойдет наперекосяк.

— Умно.

— Знаю.

Она снова толкает меня локтем.

— Это не как в прошлый раз.

Я поднимаю брови.

— Правда? Потому что моим родителям уже звонили две мои тети и один дядя, интересуясь, все ли у меня хорошо и понимаю ли я, что творю. Зачем мне встречаться с человеком, который руководит продюсерской компанией, выпускающей «Риск»?