Между строк (ЛП) - Хейл Оливия

— Хорошо. А что будет потом? Они продолжат жить своей жизнью. А тебе придется жить своей.

Эсме обнимает меня за плечи.

Я рада, что она здесь. Сейчас она живет в Элмхерсте, вернувшись домой несколько лет назад. Тогда я не понимала ее решения. Зачем менять Сиэтл на маленький городок?

Вдали высоко в кронах деревьев поют птицы. Двое мальчишек перебрасываются футбольным мячом на поле.

— Нельзя принимать жизненно важные решения, основываясь на мимолетных мыслях других людей, — говорит она мне.

Я долго молчу.

— Ты права. Просто... так страшно быть уязвимой.

Она тихонько усмехается.

— Конечно. Думаешь, у остальных все иначе?

— Почему... вы все так делаете?

— Потому что цена бездействия слишком высока.

Она смотрит на свою руку, лежащую на коленях. Обручальное кольцо блестит на солнце.

— Мне потребовалось очень много времени, чтобы открыться Тиму. Каким-то образом у него хватило терпения дождаться меня.

— Прости, что я была никудышной подругой, — признаюсь я.

Она резко выпрямляется.

— Что? Конечно, нет.

Я киваю ей.

— Да, я такая. И наверняка ужасная дочь. И кузина, и внучка. Я столько лет убегала и навещала родных только тогда, когда мне было удобно. А не тогда, когда я могла бы быть им действительно нужна.

— Ты слишком строга к себе, — говорит она мне.

Моя прекрасная лучшая подруга, та, которая помогла мне пережить столько жизненных невзгод.

Меня охватывает неистовое желание быть рядом с ней. Ее жизнь прекрасна, она счастлива и в безопасности, но я все равно хочу быть рядом, даже если что-то изменится.

— Прости меня.

Я хватаю ее за руку и делаю глубокий вдох.

— Думаю, ты можешь быть права.

Глава 65

Шарлотта

Мы с родителями играем в «Уно» в гостиной. Я не делала этого уже много лет. Но раньше мы часто коротали вечера за настольными играми, особенно на каникулах у бабушки с дедушкой.

Последние несколько дней были...

Даже не знаю, как это назвать. Я совершенно опустошена. В воздухе витает напряжение. И я вижу, как устали мои родители. Нам пришлось поговорить о вещах, которые все мы предпочли бы никогда не затрагивать.

Я рассказала им об Эйдене. О том, какой он человек и как много он стал для меня значить.

И я извинилась перед ними за то, что случилось много лет назад. Снова. Я не могла отделаться от чувства вины, представляя, как папины ученики смеются надо мной за его спиной, а мамины коллеги засыпают ее бесконечными вопросами.

Я плакала. Мама превратилась в статую, а папа вытирал слезы тыльной стороной ладони. И вот мы здесь, в состоянии временного перемирия, играем так, будто мне все еще четырнадцать, и сейчас летние каникулы.

— Отлично, — говорит папа маме.

В его голосе звучит недовольство, когда он тянется за картами, которые она ему сдала. Она тихонько усмехается и откладывает карты.

— Хотите что-нибудь? Я принесу еще чаю.

— Я выпью еще чашку, — говорю я. — Спасибо.

— Я пас, — ворчит папа.

Мама уходит на кухню, и я просматриваю свои карты. Все такое знакомое и в то же время такое необычное, что меня дурманит ностальгия. Сейчас в это ожившее мгновение из прошлого мне может быть сколько угодно лет – восемь, двенадцать или тридцать. Это кажется неважным, пока мы играем в старую-добрую настольную игру.

— Машина едет, — говорит мама.

В наш тупик нечасто заезжают посторонние автомобили.

— Да? — спрашивает папа.

Это заставляет меня улыбаться. Они делают это по несколько раз в день.

— Огромная. И очень шикарная. Какой-то джип.

Потом я слышу, как она ставит чашку.

— Он остановился у нашего дома.

Мои карты падают на стол так, что родители могут их видеть.

— Боже мой.

— Дорогая? — спрашивает папа.

— Из него выходит мужчина, — продолжает мама. — Кажется...

Я уже спешу к двери.

— Пожалуйста, оставайтесь внутри. Хорошо?

Я распахиваю дверь и бегом спускаюсь по ступенькам.

Эйден стоит у своего огромного джипа, руки свободно свисают по бокам, взгляд устремлен на меня. На нем та же кожаная куртка, которую он носил в Юте. Темные джинсы, и никакого костюма.

— Что ты здесь делаешь? — спрашиваю я.

Он окидывает меня взглядом. Как будто проверяет, все ли со мной в порядке.

— Мне нужно было с тобой поговорить, — говорит он. — Я хочу поговорить с тобой. Есть вещи, которые я не успел сказать тебе.

Я обнимаю себя за плечи.

— Эйден...

Он делает шаг ближе.

— Я знаю, что последние два дня были просто безумными, с тех пор как таблоид опубликовал эту историю. Знаю, тебе хотелось сбежать. Но, Шарлотта, тебе не нужно бежать от меня.

Вечерний воздух теплый. Солнце начало садиться, но еще не полностью скрылось за горизонтом. Оно мягко освещает знакомую улицу, где я выросла. Высокие деревья служат пристанищем для сверчков, которые поют нам серенады.

Я ни на секунду не сомневаюсь, что родители наблюдают за нами из окна кухни.

— Я знаю одно место, где мы сможем поговорить.

Он идет за мной по узкой тропинке к ручью. Она тенистая, и с нее открывается отличный вид на луг.

Я спиной ощущаю тяжесть присутствия Эйдена. Его шаги, его дыхание... Я сажусь на скамейку, которую отец поставил здесь, когда я еще ходила в детский сад.

— Как ты меня нашел? — спрашиваю я.

Он криво улыбается.

— Ты рассказывала мне об этом месте. Рассказывала о белом доме в тупике у ручья. В Элмхерсте не так уж много тупиков.

У меня отвисает челюсть.

— Что? — спрашивает он.

— Наверняка их здесь не меньше дюжины.

— Я перебрал несколько вариантов.

Он кладет руку на спинку скамейки.

— Шарлотта... Я пытался связаться с тобой, когда появились новости в таблоидах. Я не хотел, чтобы тебе пришлось справляться со всем этим в одиночку. Все эти звонки, вопросы.

Я не могу встретиться с ним взглядом. Гораздо безопаснее смотреть на текущую воду.

— Ты дал комментарий «Стар Базз», что мы не пара.

— Да, я подумал, что ложь поможет утихомирить домыслы. Ты говорила, что боишься, что твоя семья, твои друзья, весь твой мир возненавидит меня. Что это усложнит тебе жизнь.

В его голосе слышится горечь, и он качает головой, словно пытаясь избавиться от неприятных чувств.

— Я хотел защитить тебя. Снова.

Дыхание вырывается из меня со свистом.

— О.

— Но это не правда. Конечно, мы встречаемся.

Он поднимает руку, словно хочет коснуться меня, но оставляет руку на расстоянии в несколько сантиметров от моего плеча.

— Черт, я все испортил. Шарлотта...

Он делает глубокий вдох.

— Прости. Мне жаль, что из-за меня твое имя снова оказалось у всех на слуху. Мне жаль, что твоя семья узнала об этом, таким образом, а не от нас. Что тебе пришлось столкнуться со всем этим в одиночку.

Он снова качает головой, и его глаза сужаются.

— Больше всего я сожалею, что вообще связался с Одри по поводу статьи. Я говорил серьезно. Но я понимаю, что действовал совершенно неправильно. Это должен быть твой выбор. Когда ты будешь к этому готова.

— Да, — говорю я.

Это правда.

Он кивает, и его лицо напряжено.

— Я позвонил Одри и попросил ее приостановить публикацию.

У меня перехватывает дыхание.

— Ты это сделал?

— Да.

Он сжимает челюсти, а затем выдыхает.

— Она была недовольна, но она...

— Нет. Не стоит, — отвечаю я ему.

Эти слова удивляют нас обоих.

— Шарлотта?

— Может быть... Пока не знаю. Если смогу с ней поговорить. Но я не хочу, чтобы она прекратила расследование. Она казалась... — пожимаю я плечами. — Не знаю. Искренней? И она собирается не просто пересказать мою историю. Я думала об этом, и это объективно правильное решение. Ты был прав.

Его взгляд серьезен.