Селянин (СИ) - "Altupi"

Егор тем временем поставил, перевернув донышком вверх, третью банку огурцов на пол возле двери и заглянул Кириллу через плечо. Калякин подождал, пока он насмотрится на себя мелкого и вернётся к маринаду, и быстро перелистал несколько фотографий школьного периода.

— Вот она! — остановил его Андрей.

Кирилла постигло разочарование: на фотографии Егор был один. В пиджаке, галстуке и белой рубашке, всё с теми же короткими волосами, наверно, тоже первого сентября после поступления. Но служивший фоном вуз он узнал — очень престижный институт при правительстве России. Туда берут только избранных, конкурс высокий, попасть на бюджет нереально. Сам он туда не рыпался, потому что там надо учиться.

— Егор, ты на юридическом учился?

— Да, — не отрываясь от закатывания четвёртой банки, кивнул тот.

— Адвокатом собирался стать? Или просто юристом?

— Нет.

— Егор хотел стать прокурором или судьёй, — услужливо пояснил за брата Андрей. Мальчишка был настоящей находкой для шпиона, в отличие от своего старшого. Егор на это и ухом не повёл, с помощью полотенца относил горячую банку к двери. А у Кирилла вырвался непроизвольный возглас:

— Ого! Ты — прокурором или судьёй?

Егор поставил перевернутую банку, разогнулся и как-то по-особенному, с прищуром, посмотрел на Калякина. «Что в этом невероятного?» — как бы спрашивал его взгляд, и Кирилл подавил вознамерившийся раздаться за собственным вопросом смех. Да, предположение об адвокатской карьере лежит прямо на поверхности и кажется оправданным — Егор добренький, захочет всех защищать. Но Егор не только добрый — прежде всего он справедливый, и справедливость — единственное, что он хочет отстаивать и защищать. Проживший много лет в прогнившем обществе, угнетаемый со всех сторон, Егор не даст спуску злу.

Кирилл не просто понял помыслы своего любимого — был уверен, что, приди Егор к своей мечте, он стал бы принципиальным обвинителем или судьёй. Одним из тех, про которых снимают фильмы — не идущих на сделку с совестью, рискующих жизнью во имя торжества закона. История с коноплёй это доказывает.

Трахнуть прокурора — о, боги, какой соблазн!

Рахманов опять принялся заливать маринадом огурцы, а Кирилл стал листать дальше. Андрей молчал, потому что и без пояснений было всё ясно — братья на речке, Андрей на мотоцикле, потом Егор на мотоцикле, потом в саду, потом на лавочке с бабой Липой. На этом фотографии кончились, хотя в альбоме оставались пустые страницы.

— А это у нас фотоаппарат сломался, — заговорил, заметив удивление, Андрей. — Он дешевый был. И плёнку продавать перестали. И негде стало печатать.

Последней была фотография, где братья вместе с мамой возле дома. Наверно, сделанная за несколько месяцев до парализации. Красивая даже без косметики черноволосая женщина обнимает разных по росту и возрасту сыновей, улыбается в объектив. На ней летнее платье, а вокруг лето. Кириллу сделалось не по себе, ещё и Андрей, глядя на фото, сопел над ухом, и слышалось шуршание закаточного механизма.

Калякин отложил современный альбом расстроенный, что не нашёл урода Виталика. Подтянул к себе второй — толстый, с картонными, немного обтрёпанными страницами — и открыл. Чёрно-белые фотографии в нём вставлялись в прорези. На каждой странице размещалось по три-четыре карточки. Ни одного лица Кирилл не узнавал.

— Это бабушка и дедушка, — комментировал Андрей. — Это бабушкина старшая сестра. Это я не знаю, кто. Это бабушкина подруга. Это мамка маленькая. Это у мамки был брат, но он умер, когда в школе учился. Это медичка местная. Это собака у мамки была большая, овчарка. Это опять мамка.

Кирилл просматривал быстро, не концентрируясь на запоминании давно почившей родни. Но, похоже, все фотокарточки были старыми, из прошлого века.

— А вот Егор, — хихикнув, Андрей указал на фотографию голенького младенца, лежащего на подушке. Кирилл остановился, внимательно присмотрелся, даже приподнял альбом. А Егорушка-то при рождении был пухленьким! И писюнчик немаленький такой!

— Прикольный.

Подросшая фотомодель собственной персоной снова подошла, посмотрела через плечо и ушла. Кирилл взялся листать дальше, находя Егора на других снимках под ёлкой, у печки, на игрушечной лошадке, с надувным телефоном, с бабушкой, дедушкой, с молодым мужчиной… На этой фотографии, сделанной в фотоателье, Кирилл остановился, присмотрелся. Лицо мужчины в свитере с ромбами, державшего на коленях мальчика лет четырёх-пяти в матросском костюмчике с бескозыркой, было смутно знакомым. Мальчик-то, естественно, Егор.

— А это кто? — спросил Калякин, потому что Андрей в кои-то веки молчал, хотя пояснение было нужно как никогда.

— Это наш отец, — неохотно, спустившись со стола на стул, ответил младший и искоса кинул взгляд на брата. Егор не повернулся, он закручивал последнюю шестую банку.

— Отец? — задумчиво трогая фотографию пальцами как экстрасенс, будто это могло помочь вспомнить, переспросил Кирилл. Вспомнился только отзыв о нём бабки Олимпиады — гад, который обрюхатил девку, увёз в город, сделал второго ребёнка и бросил. Ясно, почему Рахмановы не хотят про него говорить.

— Отец, — процедил Андрей, всей напряжённой позой моля быстрее переворачивать страницу, пока Егор отвлечён огурцами. Но Кирилл не спешил. У него чесался мозг. Он вспоминал, где мог видеть этого мужика. Тот постарел сейчас, конечно. Может, он кажется знакомым, потому что сыновья частично унаследовали его черты? Нет, Егор больше на мать похож, а вот у Андрея что-то есть от этого кобеля, которого он назвал отцом. Участковый сказал: «Михайлович». Значит, Михаил Рахманов… Нет, Кириллу это имя ничего не говорило. Он дырявил и дырявил взглядом фотографию, перебирая в уме — Михаил, Миша, Мишка, Мишаня… Вдруг всё сложилось!

— Это же Мишаня! — победно закричал он и хлопнул ладонью по фотографии. Егор, не донеся полотенце до горячей банки, резко обернулся. Андрей вытянулся в струну и стрельнул глазами сначала в брата, потом в дверной проём.

— Ой, извиняюсь, — притих Кирилл, догадавшись, что крикнул слишком громко и мог потревожить маму Галю. А возможно, её оберегали от всяких упоминаний имени бывшего распутного мужа. Но двое его детей в доме — куда уж большее напоминание?

— Ты его знаешь? — спросил Егор. Он отвернулся от сидящих, зажал крышку и донышко банки полотенцем, поднял её, перевернул… Действовал, как ни в чём не бывало, не подавал виду, но от него повеяло холодом — не по отношению к Кириллу, а по отношению к отцу. Калякин это заметил и укоротил свою радостную прыть.

— Ну… он похож на Мишаню, который в областной администрации работает. Какая-то крупная шишка… то ли заместитель губернатора, то ли…

— Председатель правительства, — подсказал Андрей, забравшийся на стул с ногами. Сидел на нём, как кура на насесте, обхватив колени руками. Ещё он походил на поджавшего уши и хвост щенка и всё время посматривал на брата, ловил его реакцию. Егор явно не любил отца — заслуженно не любил — и эта тема в доме была под запретом.

— Да, наверно, — не стал спорить Кирилл, он всё равно не знал должность наверняка. — Этого мужика часто по местным каналам показывают в новостях, поэтому я его знаю. И в интернете часто мелькает. Сайт один есть прикольный, типа молодежный и оппозиционный… так они там всех чиновников троллят и с дерьмом мешают. И вот этого, — Кирилл постучал пальцем по фотографии, — тоже. Его там Мишаней называют. Это ваш отец?

Калякин был настолько поражён открытием, что не знал, чему изумился больше — тому, что знает, хотя бы визуально, отца Рахмановых, или тому, что тот один из первых людей в области. Даже маститее его папы с депутатским значком. В голове возникали картинки чёрных тонированных «Мерседесов», на которых разъезжают работники областной администрации, рестораны, в которые они ходят обедать, офисные стулья за сто тысяч, которые они закупают для своих жирных задниц… Пока эти образы не могли увязаться с кухней с покатым полом и дешёвыми обоями в цветочек, с той нищетой, в которой выживали два брата и их мать. Мишаня зажрался и совсем оборзел?