Еще одна глупая история любви - Дойл Кэтлин

– Значит, больше никаких пикников на пляже? – спрашиваю я. Мне становится немного грустно от того, что этой традиции больше нет.

– На острове больше не разрешается разводить костры, – пожимает она плечами. – Да и мама сейчас много работает, переехала в лучшую часть острова, а у моих теть и дядей поубавилось энергии, и им не хочется приезжать сюда. Они же стареют, понимаешь? Да и пробки.

Жители Флориды яростно ненавидят пробки и запруженные дороги – частично потому, что в городе в разгар сезона теперь появляется очень много туристов и «перелетных птиц» [30], не обладающих особым мастерством вождения. Следовательно, это штат с агрессивным поведением на дорогах.

Я рад, что теперь живу в Чикаго.

Но мне все равно нравится сюда возвращаться.

– Что происходит в Лос-Анджелесе четвертого июля? – спрашиваю я.

– О Боже, Сет! – восклицает она, и в ее голосе слышится что-то совсем для нее нехарактерное, похожее на возбуждение.

Я тоже возбужден, потому что она не называла меня по имени целых пятнадцать лет. Я буквально чувствую мурашки, пробегающие у меня по позвоночнику. Сет. Это звучит как «секс», только произнесенное чуть шепеляво.

– Там так красиво, – продолжает Молли. – Лучший праздник из всех, организуемых в городе, – все буквально сходят с ума, запускают фейерверки. Вся долина освещается этими великолепными огнями, когда стреляют из каньонов. Я не могу это описать. Конечно, немного страшно, потому что есть угроза пожара, и звуки эхом отдаются от гор, получаются акустические удары. Такое ощущение, что ты попадаешь под бомбежку, ты чувствуешь происходящее всем телом, но чувство это совершенно грандиозное и возвышенное.

Совершенно очевидно, что я возбуждаюсь при виде такой Молли, которой она бывает редко, – честной.

– Значит, ты евангелистка четвертого июля в Лос-Анджелесе, Молли Маркс?

– Наверное, да. Это волшебная ночь. Чистая магия! Тебе стоит как-нибудь приехать.

Похоже, она осознает, что только что сказала, одновременно со мной – и ахает, а у меня на лбу выступает пот.

– Я хотела сказать, что тебе нужно когда-нибудь приехать в Лос-Анджелес на четвертое… – быстро добавляет она.

– Да, я все понял, – заверяю я ее.

– Я не хочу показаться грубой, но было бы просто странно…

– Моллс, я все понял, – повторяю я, беру ее за плечи и начинаю говорить тише. – Ты не приглашаешь меня остановиться у тебя дома и отпраздновать Четвертое июля. Все нормально. Без обид. Я в любом случае предпочел бы приехать к тебе в гости на День благодарения [31]. У меня получается невероятный пирог с тыквой.

Она расслабляется.

А затем мы стоим в лунном свете на роскошном пляже, я держу ее за плечи, она смотрит мне в глаза. Она такая красивая!

Я знаю, что должен сделать.

Это закон, а я – слуга закона.

Глава 7. Молли

Сет медленно склоняется ко мне.

Я медленно делаю шаг вперед и касаюсь своими губами его губ.

А затем наши тела вспоминают две тысячи второй год и словно оказываются в нем.

Сет точно знает, как нужно меня целовать. Или, возможно, он сам придумал этот способ, а я теперь воспринимаю его как стандарт и по нему сужу обо всех других поцелуях.

В любом случае он притягивает меня к себе, запускает руки мне в волосы и чуть дергает их так, что дергается и шея, – и все, я пропала.

Для такого чувствительного парня он всегда оказывался странно доминирующим «в постели» – если говорить буквально, то под причалами, на задних сиденьях автомобилей, в пустых гостевых спальнях на вечеринках в домах у друзей.

Грубое обращение всегда хорошо срабатывает в моем случае. Оно заставляет меня «присутствовать», как говорит мой психотерапевт.

Я до сегодняшнего дня ношу длинные волосы, чтобы мужчины могли их дергать так, как дергал Сет.

Я жадно бросаюсь на него, и вскоре мы уже падаем на песок. Он белый, как кости, мелкий, как сахарный, это песок барьерного острова, который сразу же покрывает тонким слоем нашу голую кожу и прилипает к одежде.

Нам плевать. Мы наслаждаемся друг другом.

– Подожди, – выдыхаю я, прерывая поцелуй, чтобы глотнуть немного воздуха.

Сет мгновенно прекращает делать то (невероятное, огромное удовольствие!), что вытворяет своими пальцами, забравшимися ко мне в трусики.

– Это противозаконно. А ты адвокат. Тебя могут лишить права адвокатской практики.

– Но оно того стоит, – хрипло произносит он.

Я сажусь на песке.

– Гостиница, – говорю я. – Нам нужно перебраться в гостиницу.

– Молли Маркс! – В его голосе слышатся все выпитые «Фламинго». – Ты приглашаешь меня в свой номер?

– Используй или потеряешь, Рубс.

Он вскакивает на ноги (потрясающая внутренняя сила) и протягивает мне руку, чтобы помочь мне встать.

– По моему виду похоже, что меня только что тискали на пляже? – спрашиваю я, пытаясь вытряхнуть песок из волос, изрядно спутавшихся после того, как их столько раз так приятно дергали.

– Да, – кивает Сет. – Но не беспокойся. Уже поздно. Все сейчас уже так сильно напились, что не заметят.

Мы проскальзываем в шатер и идем по периметру, держась в тени, подальше от бара, а затем вызываем Убер.

«Больше мне не выдержать», – пишу я сообщения Деззи и Элиссе, когда такси отъезжает. В некотором роде это ложь, но в некотором роде правда.

Мне больше не выдержать это сексуальное напряжение.

Мы целуемся на всем пути в город.

Глава 8. Сет

Вас не должно удивить, что я на самом деле получаю наслаждение от занятий любовью.

Пусть на меня кто-то нежно смотрит, на заднем плане играет что-то из «Шаде» [32], пахнет массажным маслом – дайте мне все это, и я уже сексуально возбужден. (Насчет «Шаде» я пошутил [33]. Давайте будем честны: я предпочитаю более интимные саундтреки с придыханием.)

Я знаю, что сентиментален, но мои предпочтения практичны. Способность заниматься сексом медленно, думая только о том, что происходит сейчас, и при этом не расхохотаться – это проверка на вшивость, на то, можешь ли ты влюбиться.

Но я не хочу заниматься любовью с Молли Маркс.

Сегодня вечером во мне бурлит сексуальная энергия подростка.

Во мне бурлит энергия двух девственников, которые наконец решили уединиться и сделать это.

Мы на этом как раз остановились пятнадцать лет назад, в тот вечер, когда она порвала со мной.

Но не будем об этом. Разбитое сердце не очень хорошо для мужской силы.

Поэтому нет.

Я не хочу зажигать свечи.

Я не хочу растягивать прелюдию и делать все неторопливо. Мой мужской орган уже готов прорваться сквозь штаны во время этой чертовски долгой поездки в такси к гостинице. Это и будет прелюдией.

Теперь я хочу оттрахать эту девчонку до потери чувств.

Стягиваю с нее платье, спускаю вниз трусы. Там у нее все влажное.

– Ты готова? – спрашиваю я, потому что согласие сексуально, даже когда ты заново переживаешь то отчаянное желание, которое испытывал в шестнадцать лет.

– Давай входи в меня скорее, – отвечает она и откуда-то достает презерватив.

Она просто прочитала мои мысли. Я вхожу в нее.

Хорошо…

Больше, чем хорошо.

Больше, чем хорошо, получается три раза перед тем, как мы отключаемся.

Я просыпаюсь в гостиничном номере Молли Маркс, где пахнет ее духами и еще стоит запах той невероятной штуки, которую она втирает себе в волосы.

Молли слегка похрапывает, и я нахожу это восхитительным.

Все было бы просто идиллично, если бы у меня с похмелья не раскалывалась голова. У меня фантасмагорическое похмелье.

Я вылезаю из постели Молли (постели Молли!), звоню, чтобы заказать еду в номер: принесите всего и побольше и запишите на мой счет. Роюсь в мини-баре и нахожу пакетик с четырьмя таблетками тайленола [34], их продают по восемнадцать долларов. Я сам принимаю две таблетки и оставляю две Молли, подготовив вместе с ними стакан холодной воды.