Разрушенные клятвы (ЛП) - Маура Катарина

— Зачем?

— Потому что я люблю тебя, Зейн. Несмотря на все, что случилось, я не смогла тебя отпустить, не смогла стереть наши воспоминания. Каждый раз, когда пыталась, меня разрывало от слез, и я прижимала эту коробку к груди, желая вернуться назад.

Она осторожно забирает у меня розу и кладет ее обратно с таким трепетом, что у меня сжимается сердце. В ее глазах — целый мир, и я не знаю, что с этим делать.

— Это еще не все, — тихо говорит она, протягивая руку.

Я смотрю на нее, не зная, стоит ли брать ее ладонь. В конце концов, вздыхаю и сдаюсь, сцепляя наши пальцы. Она кивает, пытаясь улыбнуться, и ведет меня дальше. Я не понимаю, к чему все это. Она так тщательно хранила наши воспоминания, и это только больше сбивает меня с толку.

— Дело не только в цветах, Зейн, — говорит она, входя в спальню.

Я отпускаю ее руку и отступаю, привалившись к стене. Воспоминания о нас здесь всплывают слишком ярко, слишком болезненно. Селеста оборачивается и распахивает шкаф, вытаскивая десятки моих футболок и бросая их на кровать.

— Я украла их у тебя и хранила. Каждый раз, когда приходила сюда, надевала одну из них, хотя от этого меня разрывало на части от вины.

Я стискиваю зубы, когда она опускается на колени и вытаскивает из-под кровати один из наших старых коллажей. Черт. Я помню, как мы вырезали картинки из свадебных журналов по воскресеньям, когда я приходил к ней после ужина у бабушки, ощущая себя полным ничтожеством. Мы мечтали о нашей свадьбе, спасаясь от боли настоящего в иллюзиях будущего.

Она поднимает на меня взгляд, ее глаза блестят от слез.

— Зейн… несмотря ни на что, я никогда не переставала тебя любить.

Я отталкиваюсь от стены и подхожу ближе. Не могу видеть ее такой. Никогда не мог вынести ее слез. Она дрожит, когда я опускаюсь перед ней на колени. Мое сердце, и без того разбитое, просто разлетается на куски.

— Я тоже никогда не переставал любить тебя, Селеста. Но любви недостаточно. Любовь не может это исправить.

Ее глаза закрываются, слезы текут по щекам. Она словно собирает силы, чтобы сказать что-то важное.

— Ты не понимаешь, — ее голос срывается.

Руки дрожат, когда она достает еще одну коробку и протягивает ее мне. Судорожный вдох, пронзительный всхлип, и она открывает ее.

— Я всегда любила тебя, Зейн… но ты был не единственным, кого я любила.

Я наблюдаю, как она вытаскивает фотографии Лили, их общие коллажи с мечтами о путешествиях, о будущем в Harrison Developments. Она уже не просто плачет — слезы льются потоком, но она все равно улыбается, глядя на нераспечатанную бутылку розового вина. Затем отставляет ее в сторону и берет в руки письмо. Протягивает мне. Мое дыхание застывает в груди, когда я понимаю, что это. Предсмертное письмо Лили.

— Ты должен понять, — умоляет она. — Она была мне как сестра. Я стояла с ней на том мосту, когда она призналась, что встречалась с тобой. Лили посмотрела мне в глаза и сказала, что не вынесет, если я выйду за тебя. Она боялась, что я прощу тебя за то, что ты сделал. Для нее ваши отношения были реальными. И для меня тоже. Меня накрыло горем, я не могла ясно мыслить. Все, о чем я тогда думала, — это исполнить ее последнюю волю. Я хотела, чтобы ты почувствовал то же, что чувствовала я. Чтобы ты знал, каково это — быть преданным, потерянным и абсолютно одиноким.

Она приподнимается на коленях и тянется ко мне, ее рука, дрожа, касается моей щеки. В ее глазах бездонная пропасть боли, и, черт побери, как бы я хотел забрать ее себе.

— Но несмотря ни на что, я любила тебя так сильно, что не смогла избавиться ни от единого напоминания о нас. Я была уверена всем своим существом, что ты изменил мне с моей лучшей подругой… И я простила тебя за это. Потому что люблю тебя больше, чем себя. Больше, чем когда-либо любила ее.

Она зажимает мое лицо в ладонях, и ее тело сотрясают рыдания. Я притягиваю ее к себе, крепко прижимая, пытаясь удержать на плаву, пока она тонет.

— Неземная — шепчу я, зарываясь пальцами в ее волосы. Черт, я бы отдал что угодно, чтобы знать, как поступить правильно. Но я не могу дать ей ложных надежд.

— Я люблю тебя, — ее руки сжимаются у меня на шее, голос ломается. — Я так сильно тебя люблю, Зейн… и я… я не знаю, как… Я так стараюсь… Пожалуйста…

Я усаживаю ее к себе на колени и обнимаю, сердце сжимается так болезненно, что перехватывает дыхание.

— Я тоже люблю тебя, Селеста Виндзор, — говорю я, откидываясь, чтобы заглянуть в ее глаза. — Я люблю тебя всем сердцем. Всегда любил и всегда буду. Я не знаю, что делать дальше, богиня. Черт, я не уверен, что мы вообще сможем восстановить доверие, которое разрушили. Но мы попробуем, ладно? Давай попробуем.

Она смотрит на меня, будто не верит, и я заставляю себя улыбнуться для нее. Я не знаю, как обратить вспять этот хаос, который мы создали вместе, но если это в моих силах — я сделаю для нее все.

Я знаю, что, в конечном счете, пожалею об этом. Но я никогда не мог вынести ее слез.

Глава 88

Селеста

Я улыбаюсь, осторожно поднимая терракотовый горшок с миниатюрной розой, которую вырастила для Зейна, — его слова все еще звучат у меня в голове.

Я люблю тебя всем сердцем. Всегда любил и всегда буду.

Какое-то время я начинала сомневаться, что он еще любит меня, и мои бесконечные попытки заслужить прощение уже казались мне обузой для него. Я почти потеряла надежду, но он дал мне именно то, что было нужно, чтобы держаться крепче.

Я довольно улыбаюсь, глядя на крошечные розы в своих руках, предвкушая, как покажу их мужу. Из всех подарков, что я дарила ему, этот — самый особенный. Я просто знаю, что он полюбит его. Когда Сиерра узнала, что я дарю Зейну растения и цветы, она чуть не разрыдалась, вновь и вновь убеждая меня, что это правильно, что я не должна сдаваться.

Мы с девочками вместе решили, что мне стоит продолжать, показывать Зейну свою преданность, пока он снова не сможет поверить в меня. Я бы хотела, чтобы был другой путь, но даже они согласились, что только время сможет залечить наши раны.

Я крепче прижимаю горшок к груди, бродя по дому в поисках Зейна, но мое воодушевление сменяется разочарованием, когда я нахожу его кабинет пустым. Пальцы крепче сжимают керамику, пока я иду к обсерватории, и по спине пробегает дрожь тревоги. Опустив взгляд на крошечные красные розы, я кусаю губу, вдруг ощущая неуверенность. Когда мы только поженились, он сказал, что обсерватория для меня закрыта. Потом, на мой день рождения, взял свои слова обратно. С тех пор многое изменилось, и теперь я уже не знаю, где границы.

Я глубоко вздыхаю, делая шаг в сторону сада. Он больше не отталкивает меня так, как сразу после моего дня рождения, но я не уверена, что он хочет видеть меня здесь. Зейн только-только начал мириться с тем, что я захожу в его кабинет, а последнее, чего я хочу, — это снова нажать не ту кнопку.

Я осматриваюсь в огромном пространстве, ноги сами ведут меня по знакомой тропинке. Сад изменился за эти годы, и сердце сжимается, когда я замечаю отсутствие лилий. Сначала я думала, что он просто не может смотреть на них, не вспоминая ее. Но теперь понимаю — дело не в Лили. Они напоминают ему обо мне. О том, как я разрушила нас. О моих обвинениях. О том, как он умолял меня верить в нас.

Тогда я не понимала, почему он выглядел таким раненым, когда я сказала, что прощаю его. Теперь удивляюсь, что его реакция не была сильнее. Боль в его глазах, когда он сказал мне, что я не могу простить его за то, чего он не делал, должна была сказать мне все, что я тогда не хотела видеть.

Я вздыхаю, останавливаясь у тропинки, ведущей к розовому саду. Почему-то я уверена, что найду его там, в его любимом месте. Стоя здесь, не зная, хочет ли он вообще видеть меня в саду своей матери, я только сильнее осознаю, что мы застряли в этом хрупком пузыре, который вот-вот лопнет. Я хочу чего-то настоящего, чего-то, что останется. И мне кажется, он тоже. Но как этого достичь?