Разрушенные клятвы (ЛП) - Маура Катарина

Я опускаю взгляд на ногти, покрытые лаком цвета Ты — тот оттенок, что я хочу, и позволяю этой глупой детали придать мне решимости. Осторожный шаг вперед — и воздух наполняется запахом роз. Он возвращает меня в наши счастливые дни, и, может быть, если повезет, хорошее со временем перевесит плохое.

Тихий, мелодичный смех раздается в саду, и я резко поворачиваюсь, удивленная и немного встревоженная. Мой взгляд останавливается на Зейне, и я делаю еще один шаг к нему, но мгновенно замираю на месте, осознавая, что он не один. Я вижу знакомую блондинку, одетую в удобные садовые брюки, похожие на те, что носит Зейн, и мое сердце болезненно сжимается, когда я понимаю, кто она — это та самая женщина, с которой он танцевал на Гавайях.

Я прикусываю губу, наблюдая, как мой муж улыбается — широко, беззаботно, так, как не улыбался мне уже долгие годы. Она что-то говорит, и он смеется, этот звук наполнен радостью, той самой, что раньше принадлежала мне. Теперь, когда он смотрит на меня, в его взгляде всегда есть оттенок горечи, будто он уже не может видеть во мне только меня. Не после всего.

Я делаю шаг назад, и что-то во мне трескается. Это ради нее он не хотел, чтобы я приходила сюда? Зейн всегда говорил, что этим местом он хочет делиться только с женой. Он даже для родных делает исключения крайне редко. А она ему кто?

Мои руки дрожат, когда Зейн задирает подол футболки и вытирает лицо — привычным, чертовски знакомым жестом, который он всегда использовал, зная, что у меня от этого срывает крышу. Я помню, как мы часами сидели в этом саду, разговаривали, пока он ухаживал за розами. И каждый раз, когда он поднимал футболку вот так… Через несколько минут я уже стонала его имя.

Глаза наполняются слезами, легкие сжимает огнем, словно я забыла, как дышать. Кто она? Почему ей можно быть здесь, а мне — нет? Я все еще помню, как он смотрел на нее на свадьбе Диона — с надеждой. С тем же восхищением, что теперь озаряет его взгляд. Как долго это длится? Он встречается с ней? Приводит ее сюда, в наш дом?

Я делаю еще один шаг назад и неуклюже спотыкаюсь, случайно роняя цветочный горшок, который выскальзывает из моих дрожащих пальцев. Он с глухим стуком ударяется о землю, и хрупкий терракотовый материал разлетается на мелкие осколки, а земля рассыпается вокруг. Взгляд Зейна резко поднимается, и его глаза расширяются от удивления, когда он замечает меня. В его глазах мелькает беспокойство, и на мгновение мне кажется, что я вижу отблеск вины. Он явно не ожидал моего появления здесь.

Я делаю глубокий, дрожащий вдох и опускаюсь на колени, чтобы собрать остатки розового куста, который я так тщательно выращивала в течение нескольких недель, но вместо этого режу пальцы об острые осколки разбитого горшка. Я шиплю от боли и прижимаю окровавленную руку к груди, чувствуя, как рыдание подступает к горлу. Кровь стекает по моей руке, и я смотрю на нее, ощущая, как моя грудь сжимается от боли. Почему мне потребовалось так много времени, чтобы понять, что осколки чего-то разбитого нельзя склеить и превратить во что-то прекрасное, как надеялась Фэй? Если Зейн и я продолжим цепляться за разбитые части друг друга, мы оба истечем кровью, пытаясь их соединить.

— Селеста… — Зейн уже передо мной, его ладонь осторожно накрывает мою раненую руку. Его прикосновение мягкое, заботливое. — Ты в порядке?

Я поднимаю на него заплаканные глаза, сердце разрывается.

— Кто она? — Голос дрожит от боли. — К-как давно… Как давно это длится?

Его лицо тут же темнеет, он отдергивает руки.

— Она ботаник, Селеста. Она здесь, чтобы помочь мне разобраться, почему умирают розы.

Я смотрю на него, не зная, верить или нет. Так ли все началось? Из-за нее он не хотел, чтобы я приходила сюда? Из-за нее не повел меня в сад на мой день рождения?

— Не надо, — он проводит рукой по волосам, напряженно выдыхая. — Не наказывай меня за то, чего я не делал, Селеста.

Глава 89

Зейн

Селеста молчит, готовясь ко сну, но воздух между нами тяжел от невысказанных слов.

Я пропускаю пальцы через волосы, сидя на кровати — злой, растерянный, раздавленный этой ситуацией. Я даже не знаю, что хуже: это удушающее молчание или те времена, когда мы разрывали друг друга на части в яростных ссорах, пряча свои изломанные сердца за стеной злобы.

Она даже не смотрит на меня, когда ложится в постель, укутанная в алый шелк ночной сорочки — ту самую, что медленно, но уверенно становится моей любимой.

— Просто спроси, — выдыхаю я, не выдержав.

Ее взгляд встречается с моим, но она колеблется, прежде чем повернуться ко мне полностью. Глаза заплаканные, уставшие, полные боли и сомнений. Она выглядит так же, как я себя чувствую. Это убивает меня, особенно когда я ничего не сделал, чтобы заслужить это.

— Это она? — спрашивает Селеста, голос дрожит. — Та женщина со свадьбы Диона?

Я медленно киваю, сам не понимая, почему чувствую себя виноватым. Все это безумие, и оно напоминает мне то, что было после смерти Лили. Она тогда тоже задавала вопросы без конца, а я боялся сказать что-то не так, даже будучи невиновным.

— Почему ты никогда мне о ней не говорил?

Я тяжело вздыхаю, скрещиваю руки на груди, и ее взгляд тут же падает на татуировку у меня на груди.

— Честно, Селеста? Просто не было случая. Когда она только начала работать в саду, мы с тобой едва разговаривали. А потом? Мне и в голову не приходило говорить тебе о чем-то, что я считал незначительным. Она не совсем садовник, но для меня — а он и есть. Она просто человек, которого я нанял, как и нашу домоправительницу, как и тысячи сотрудников Windsor Hotels.

Она смотрит так, будто не верит мне, и я не знаю, что с этим делать. Ненавижу это чувство беспомощности. Ненавижу видеть этот недоверчивый взгляд, когда-то полный безоговорочной веры. Раньше я был уверен, что нас ничто не разлучит. Даже моя бабушка. Но чем больше времени проходит, тем яснее становится — назад дороги нет.

— То есть все это время, пока мы были женаты, ты проводил с ней время в обсерватории? — ее голос ломается, глаза теряются в мучительных образах. — Я думала… Я не…

Я закрываю глаза, запрокидываю голову, в груди ноет от того, что мы потеряли.

— Не надо, — тихо прошу я. — Пожалуйста, Селеста. Я не выдержу этого снова.

— Просто скажи, что не изменял мне, Зейн.

Я поворачиваюсь к ней, сердце свинцом падает вниз.

— Я уже говорил это. Тогда тебе было плевать. Почему должно стать важно сейчас? — Я провожу ладонями по лицу, сдерживая ярость и боль, прежде чем снова посмотреть на нее. — Я не изменял тебе, Селеста. Никогда. И никогда не изменю.

Она кивает, подтягивает колени к груди.

— Прости, — шепчет она. — Я не хочу быть такой… Просто… Годами я думала, что пропустила знаки. А когда увидела тебя там…

Я отвожу взгляд.

— Понимаю, — тихо говорю я. — Но знаешь, о чем я подумал, когда увидел твой взгляд? Что ты снова найдешь способ заставить меня заплатить за то, чего я не делал. Как и тогда. В голове всплыли все моменты, когда я умолял тебя поверить мне… А ты каждый раз вонзала нож в спину. И это при том, что все, что я когда-либо делал — это любил тебя.

— Зейн… — ее голос ломается.

Я закрываю глаза, выравниваю дыхание, странно опустошенный, хотя в груди ноет тупая боль.

— И что теперь, Селеста? — выдыхаю я. — Я не могу больше так жить. И, черт, больно это признавать, потому что я не хочу, чтобы это было правдой. Но мы с тобой… Честно, Селеста, мы несчастливы.

Она всхлипывает, и я тут же тянусь к ней. Она падает в мои объятия, и я держу ее, чувствуя, как мое собственное сердце ломается вместе с ее.

— Просто стараться не быть несчастными — это не то же самое, что быть счастливыми, — шепчу я, и она кивает, зарываясь в меня, обнимая крепче.

Мы сидим так, не в силах встретиться взглядом.

— Скажи мне, Селеста, ты правда веришь, что мы можем вернуть ту любовь, что была? Когда-то мы были единым фронтом… А теперь? Ты увидела меня с ботаником всего на пять секунд — и уже уверена, что я тебе изменяю. А я сижу здесь и боюсь, что ты найдешь способ отомстить за это.