Анатомия «кремлевского дела» - Красноперов Василий Макарович

А вот зачем Розенфельд это выясняла, Клавдия не знала, хоть убей, а спрашивала об этом именно Клавдию потому, что брат Клавдии – Алексей Синелобов связан с охраной Кремля. Следователи пустили в ход все свое “чекистское обаяние”, перед которым трудно было устоять, и Клавдии пришлось добавить:

Но следователи пошли дальше и прямым текстом заявили Синелобовой, что она уклоняется от дачи искренних показаний. Ведь на самом‐то деле Розенфельд не просто расспрашивала Клавдию, а хотела через нее “установить связь” с Алексеем и привлечь его к своему чудовищному заговору против вождя. При этом следователи зачитали Клавдии фрагмент из эпохальных показаний Мухановой от 8 марта 1935 года о террористических группах в Кремле:

Чекисты сами же придумали пять “террористических” групп, заставили Муханову подписать выдуманные ими показания, угрожая расстрелом, а теперь использовали эти фантазии для давления на других подследственных. Но выдумка их была настолько нелепой, что Синелобова давлению не поддалась и наотрез отказалась признавать свое содействие в привлечении брата к участию в подготовке теракта. Следователям также не удалось добиться определенного ответа на вопрос о том, знала ли Розенфельд о “связи” Синелобовой с уборщицей Корчагиной. Чувствовалось, что фантазия следствия иссякает, а само следствие постепенно заходит в тупик, хотя на этот раз для чекистов в этом не было никакой трагедии – открытый процесс не планировался, дело носило характер “соцзаказа”, а заказчик особой придирчивостью и щепетильностью не отличался и в детали вникать не желал. Нужно было создать лишь видимость существования заговора, а то, что чекистский замысел противоречил здравому смыслу, – никого не волновало.

100

В конце марта произошло еще одно событие, которое придало новый заряд энергии “кремлевскому делу”. 29 марта на своей квартире (в номере 38 гостиницы “Люкс” на улице Горького) был арестован заведующий лендерсекретариатом Южной и Центральной Америки Коминтерна Георгий Борисович Скалов (использовавший в своей нелегкой и ответственной работе псевдоним Синани). В Февральскую революцию сын разорившегося помещика и прапорщик-артиллерист Георгий Скалов оказался в Петрограде и был избран в члены Исполнительного комитета Петросовета, примкнув к меньшевикам. После большевистского октябрьского переворота он первое время участвовал в вооруженной борьбе против новой власти и в декабре 1917 года был арестован и посажен в Петропавловскую крепость. В январе его освободили, и он скрылся из Петрограда в провинцию. Принял участие в ижевском антибольшевистском рабочем восстании, а после этого, поняв, что выгоднее перейти на сторону победителей, стал советским служащим, поступив по протекции Д. Б. Рязанова, с которым был знаком с прежних времен, в архивное ведомство. Позже в Самаре он, заручившись поддержкой Ш. З. Элиавы, которого знал по совместной работе в Петросовете, поступил на военную службу и в качестве члена Турккомиссии был направлен в Туркестан для советизации Хивы. В Ташкенте, где никто (кроме таких же, как он, бывших меньшевиков) не знал о его меньшевистском прошлом, Скалову удалось без затруднений вступить в партию. Последовали несколько лет работы в Туркестане; побывал Скалов и делегатом Х съезда РКП (б) и получил орден Красного Знамени за участие в подавлении Кронштадтского восстания. В конце 1922 года Скалов приехал в Москву, где был на год назначен ректором Института востоковедения. Затем вновь Туркестан, потом командировка в Китай в качестве военного советника, учеба на Восточном факультете Военной академии РККА, работа в Разведупре Штаба РККА, командировка в Монголию и, наконец, 16 сентября 1930 года зачисление в штат Коминтерна – сначала инструктором орготдела, а затем одним из тройки ответственных секретарей Латиноамериканского лендерсекретариата. На пике карьеры, безжалостно прерванной арестом, Скалов единолично заведовал этим лендерсекретариатом, переименованным по его же инициативе в Лендерсекретариат Южной и Центральной (или Караибской) Америки.

101

В преддверии ареста Г. Б. Скалова была в очередной раз допрошена Екатерина Муханова. Важным для следствия допросом руководили начальник СПО ГУГБ Молчанов и его заместитель Люшков, а вел его, как всегда, опытный следователь Каган. Для начала он обвинил Муханову в том, что та скрывает от следствия участие своих родственников в Белом движении. Судя по протоколу, Муханова сначала отказалась давать показания на родственников, объясняя это тем, что они, мол, не имеют отношения к ее “контрреволюционной” деятельности. Но затем признала, что покойный отец служил офицером-артиллеристом в армии Колчака, а брат Константин и сестра Мария были бойскаутами до прихода белых и во время их пребывания в Самаре [746]. Кстати, сама Муханова, похоже, без всякого пиетета относилась к скаутскому движению. Как вспоминал впоследствии ее знакомый Алексей Симуков,

– Знаю, знаю! Делать добрые дела на улице и гадости дома… Слыхали! [747]

Пришлось рассказывать и о женихе Б. С. Бузкове, после чего последовал заранее приготовленный вопрос следователя:

И Муханова дала подсказанный чекистами ответ:

Речь в первую очередь шла о Скалове. Из ответа Мухановой нельзя понять, каким образом следствие узнало о ее знакомстве с Георгием Борисовичем. Можно предположить, что она показывала о нем и раньше, просто чекисты воздерживались от занесения фамилии Скалова в официальные протоколы. Но это предположение кажется маловероятным, так как Скалов, несмотря на его относительно высокое служебное положение, отнюдь не был для чекистов фигурой неприкосновенной. Вообще, в протоколах “кремлевского дела” фиксировалось множество фамилий, но далеко не все, попавшие туда, были арестованы. Однако Скалова никто и не брался любой ценой уберечь от ареста. О его меньшевистском прошлом стало широко известно после партийной чистки 1933 года. А окончательно тучи над ним сгустились уже 1 января 1935‐го, когда на заседании парткома ИККИ Скалова обвинили в “гнилом либерализме и политической бесхребетности” за политически неосторожный, предосудительный и даже, можно сказать, крамольный разговор с только что арестованным ответственным работником ИККИ Л. И. Мадьяром [750]. Череда арестов в Коминтерне была спровоцирована убийством Кирова. После выстрела Николаева, как известно, аресту подверглись бывшие ленинградские зиновьевцы, а затем было взято под стражу все руководство бывшей зиновьевской оппозиции. Одновременно с Каменевым и Зиновьевым 16 декабря 1934 года был арестован и коллега Мадьяра по ИККИ, бывший сторонник зиновьевской оппозиции Георгий Сафаров. И Людвиг Игнатьевич Мадьяр, который тоже в прошлом был сторонником Зиновьева, руководствуясь соображениями “буржуазного гуманизма”, передал домработнице Сафарова деньги на поездку в Ленинград, куда Сафарова этапировали для проведения следственных действий по делу “Московского центра”. Это стало поводом для его собственного ареста в ночь с 29 на 30 декабря 1934 года. В ночь на 16 января 1935 года были, как уже упоминалось, арестованы бывший сотрудник Коминтерна югослав В. Д. Вуйович и его жена Р. Л. Будзинская (Вуйович был уволен из ИККИ с поста референта Балканского лендерсекретариата еще 1 мая 1933 года и отправлен на работу в Ташкент). Следующей костяшкой домино, которой предстояло упасть, стал Скалов. Муханова продолжала: