Анатомия «кремлевского дела» - Красноперов Василий Макарович

В тот же день допросили и брата Екатерины Константина, но о Скалове речь не заходила. Следователи Гендин и Бриччи пытались вытянуть из Константина показания о принадлежности сестры к террористической организации, но Константин сопротивлялся. Он даже несколько изменил свои показания, заявив, что террористических намерений ни у кого из собиравшихся на квартирах Ивановых и Чернозубовых не было. Если 16 марта он, например, заявил, что “Владимир Николаевич Чернозубов… буквально кипел злобой и ненавистью к советской власти, заявляя, что охотно отдал бы свою жизнь за дело борьбы с советской властью, и выражал готовность принять участие в контрреволюционном восстании”, то теперь показания стали более нейтральными: “Владимир Чернозубов и врач-венеролог… действительно развивали мысль о том, что враждебное советской власти крестьянство выделит из своей среды людей, которые станут на путь индивидуального террора в отношении руководителей власти и тем самым ускорят ее свержение” [757]. Следователям это не понравилось, и они вынудили Константина признаться в собственной принадлежности к организации антисоветской:

Признал Константин, что в состав организации был введен Екатериной Мухановой в 1929 году, однако поспешил добавить, что с 1931 года от деятельности организации отошел в связи с женитьбой.

На допросе в этот день, 28 марта, побывала, как уже говорилось, и Галина Иванова. В числе прочего Люшков и Каган спросили ее о “связи” с Г. Б. Скаловым и Н. Б. Скаловой. Галина Мариановна ответила:

К этому она смогла добавить лишь то, что Скалова была кандидатом в члены партии. Ничего предосудительного о ней сообщить не пожелала.

102

После того как показания были получены, в чекистском ведомстве выписали ордера на арест Георгия и Надежды Скаловых. Спасти Георгия Борисовича и его сестру от страшной участи уже никто не мог – их земляк, член Политбюро В. В. Куйбышев, под началом которого Скалов когда‐то работал в Туркестане и к которому он теоретически мог бы обратиться за помощью, как назло, совсем недавно отправился в мир иной. За Скаловыми пришли 29 марта 1935 года. Датированный этим днем “протокол обыска и выемки” вещдоков из квартиры Скалова в коминтерновской гостинице “Люкс” сохранился в его коминтерновском личном деле. Оперуполномоченный СПО Глаголев при обыске изъял орден Красного Знамени, записную книжку и “3 коробки с негативом”. Кроме того, изъяты были книги (Зиновьева и Троцкого), документы (стенографический отчет какого‐то заседания) и издания на иностранных языках, а также топографические карты Москвы и области с грифом “секретно” и полевой бинокль [760]. В квартире Надежды Скаловой улов оказался поменьше, но и посерьезнее – в дополнение к нескольким письмам от мужа чекисты изъяли разряженную гранату и банку с порохом [761]. Скаловых доставили на Лубянку, и первой решили допросить Надежду Борисовну. 39‐летняя Надежда до 1917 года училась на Бестужевских курсах в Петербурге. Судя по протоколу допроса, в 1919 году она вместе с братом отправилась в туркестанскую экспедицию и оказалась в Ташкенте. А на момент ареста жила и работала в Москве, в редакции журнала “Литературное наследство”. Как уже говорилось, она была замужем за художником Леонидом Вороновым и имела 16‐летнего сына-школьника, возможно от первого брака – бывший муж Надежды эмигрировал и ныне жил за рубежом.

К допросу Надежды Скаловой 31 марта 1935 года были привлечены лучшие силы СПО – сам начальник отдела Георгий Молчанов, его заместитель Генрих Люшков и ударник чекистского труда Моисей Каган. У Надежды быстро выяснили круг знакомств, в который, разумеется, входили брат бывшей жены Скалова Ксении – будущий нобелевский лауреат Н. Н. Семенов, братья-“белогвардейцы” Александр и Петр Сидоровы (Петр был первым мужем Ксении), бывший одноклассник Георгия Борисовича и сосед по квартире в Армянском переулке А. А. Гардин-Гейер, а также Екатерина и Константин Мухановы, Лидия Перельштейн, Галина Иванова, Чернозубовы и Рудневы. Однако Надежда сумела притвориться человеком нелюбопытным, заявив, что о политических взглядах этих людей, и даже своего брата, ей ничего не известно. Но ей все же пришлось пересказать разговоры с братом, который делился с нею неприятностями по работе – да и как не поделиться, когда любому было понятно, чем все может закончиться!

Речь шла о книге Г. И. Сафарова “Очерки истории Китая”. Совсем недавно, 10 марта 1935 года, на заседании парткома ИККИ Скалова обвинили в том, что он, редактируя эту “контрреволюционную” книгу, не выступил публично с ее критикой (по итогам заседания решено было исключить Скалова из ВКП(б). Но ведь до ареста Сафарова это было бы неуместно. Поэтому Георгий Борисович, увидев при редактировании “подозрительные” формулировки, предпочел предупредить о них Сафарова кулуарно, и тот, как позже утверждал Скалов, эти формулировки исправил. Ну, кое‐что Георгий Борисович, может быть, и проглядел, но с кем не бывает. Но не знал же он, что Сафарова арестуют в связи с убийством Кирова! Выступая 28 декабря 1934 года на общем закрытом партсобрании по случаю исключения Мадьяра из партии, Скалов оправдывался:

Чекистов, однако, не очень интересовали эти подробности, как, впрочем, и фигура Сафарова, который, находясь в тюрьме, за время следствия по делу “Московского центра” превратился в ярого пособника “органов” и настрочил доносы более чем на сто человек, добившись в итоге послабления и получив мягкий приговор ОСО (2 года ссылки). Проще было связать Скалова с Л. И. Мадьяром. Поэтому рыцари плаща и кинжала стали добиваться и добились от Надежды показаний о том, что свои неприятности Скалов связывал именно с Мадьяром.