Анатомия «кремлевского дела» - Красноперов Василий Макарович
Разговор с Мадьяром действительно имел место, и не совсем понятно, зачем Скалов вообще стал рассказывать о нем публично (неужто хотел помочь утопить Мадьяра? или сам Мадьяр где‐то проговорился?). Следует также учесть, что чекисты, как всегда, изрядно привирали в своих протоколах для утяжеления “вины” Скалова – на самом деле тот как минимум дважды рассказывал о разговоре с Мадьяром еще до ареста последнего – 26 (или 27) декабря 1934 года на партгруппе Романского лендерсекретариата и 28 декабря на вышеупомянутом общем закрытом собрании парторганизации ИККИ (где присутствовал и выступал и сам Мадьяр).
Как и ожидалось, следователи перешли к вопросам о Мухановой. Сначала Надежда Борисовна заявила, что с Мухановой политических разговоров не вела, но, сдавшись под нажимом следователей, в конце концов призналась:
Муханова действительно была настроена озлобленно к соввласти, у нее в разговорах сквозила вражда к существующему строю. Она с восхищением рассказывала мне об исторической роли, которую сыграла в дореволюционной России русская интеллигенция, о том, что эта интеллигенция была гордостью России, что такой интеллигенции нигде в мире не было. По утверждению Мухановой, при советской власти интеллигенция фактически уничтожена, а новая интеллигенция не создана. Жалкие остатки дореволюционной интеллигенции обречены на политическое вымирание. Муханова мне передавала контрреволюционную клевету в связи со смертью Н. С. Аллилуевой, заключающуюся в том, что Аллилуева покончила самоубийством и довел ее до этого Сталин [765].
Чекисты поинтересовались у Скаловой, при каких обстоятельствах она узнала об аресте Екатерины. После того как Скалова заметила, что сочла этот арест недоразумением, последовал вопрос:
Как вы могли считать арест Мухановой недоразумением, когда вы сами показываете, что она вам высказывала свои контрреволюционные взгляды? [766]
Можно было ответить по‐разному. Например: не всех же, кто в разговорах высказывается против властей предержащих, обязательно арестовывают. Но Скалова дала ответ, отнюдь не увеличивающий правдоподобия той картины “преступной деятельности” обвиняемых, которую успело нарисовать следствие:
Я считала ее неспособной на какие‐либо активные действия [767].
Тут следователи подтянули тяжелую артиллерию. Насупив брови, они сообщили Надежде Борисовне, что Муханова арестована за террор и уже показала о том, что информировала Скалову о своих враждебных намерениях. На возражения Скаловой следователи припомнили конфискованные во время обыска гранату и порох. Не слушая жалкий лепет подследственной о том, что разряженную гранату принес домой сын, а порох принадлежит мужу-охотнику, следователи давили и давили:
Вы все время пытаетесь ввести следствие в заблуждение и скрываете вашу и ваших соучастников контрреволюционную деятельность. Предлагаем правдиво ответить на поставленные следствием вопросы [768].
На этом допросе Надежде удалось каким‐то образом от них отбиться. Однако троица следователей с этим мириться не собиралась. 3 апреля был оформлен еще один протокол допроса Надежды Скаловой. Неизвестно, какими методами чекистам удалось ее переубедить (хотя переубедить человека, находящегося в беспомощном положении, – не такая уж сложная задача), но она уже в самом начале допроса призналась, что в прошлый раз дала ложные показания о том, что якобы не вела с Мухановой контрреволюционных бесед. Теперь “выяснилось”, что она такие беседы вела:
Е. К. Муханова по своим политическим убеждениям – белогвардейка. В наших беседах мы обе откровенно высказывали к.‐р. взгляды, направленные против Советского государства. И я, и Муханова считали, что в Советском Союзе хорошо живется только небольшой категории населения и в первую очередь лицам, находящимся у власти. Коллективизация сельского хозяйства, по нашему мнению, обрекла часть крестьянства на голод и нищету. Мы считали, что соввласть создала в стране обстановку исключительного зажима населения; в частности, под таким углом зрения мы рассматривали введение паспортной системы. Короче говоря, мы являлись противниками всей политики советской власти и с озлоблением реагировали на ее мероприятия. Муханова утверждала, что виновником создавшегося положения в стране является Сталин, и всячески его поносила [769].
Надежда объяснила следователям, что на предыдущем допросе скрыла все это от следствия, боясь ответственности (теперь, посидев пару дней в тюремной камере, видимо, привыкла к своему положению и бояться перестала). Чекисты спросили ее о муже. Как ни подавлена была Надежда, она все же не готова была с ходу донести на супруга и заявила, что тот‐де – человек аполитичный. Но чекисты предъявили ей изъятые во время обыска личные письма, в которых муж “откровенно высказывал свои контрреволюционные взгляды”, и Надежда вынуждена была признать, что опять солгала:
Да, предъявленные мне письма свидетельствуют о том, что Воронов контрреволюционно настроен… Его контрреволюционные убеждения мне известны также из ряда бесед, которые я с ним вела [770].
Допрос продолжился, и через некоторое время следователи вернулись к вопросам о терроре. И опять Надежде пришлось опровергать предыдущие показания:
В своих показаниях от 31/III я отрицала, что Муханова меня осведомляла о своих террористических настроениях. В действительности же дело происходило следующим образом. После убийства Кирова Екатерина Муханова имела со мной разговор у меня на квартире об этом событии. В этом разговоре Муханова заявила, что только убийство Кирова не может изменить положение в стране, что решающей фигурой является Сталин и террористы должны были убить его. Тут же Муханова сказала, что за убийство Кирова большевики ответят красным террором, погибнет много людей, а цель не достигнута. Я Мухановой не возражала [771].
Так что ж тут возразишь, если Муханова была кругом права!
В конце допроса Надежда рассказала о том, что было после того, как она узнала об аресте Мухановой.
После ареста Ек. Мухановой я встретилась с Галиной Марьяновной Ивановой, которая сказала мне следующее: “Катюша накануне ареста приходила ко мне и очень тревожно была настроена. Она опасалась своего ареста”. В дальнейшей беседе Иванова мне сообщила, что Катя Муханова ожидала своего ареста в связи с арестом ее сослуживицы по Кремлю Н. А. Розенфельд (жены брата Каменева) и сына последней. Из разговора с Ивановой я сделала заключение, что Муханова была связана в своей контрреволюционной деятельности с Ниной Розенфельд [772].
После этого настало время для оформления протокола допроса самого Георгия Борисовича Скалова.
103
Всем ходом предыдущих событий Скалов был в какой‐то мере подготовлен к тому, что произошло на допросе. Еще в 1933 году на партийной чистке в ИККИ Скалов рассказал однопартийцам о своем меньшевистском прошлом, об участии в вооруженной борьбе с большевиками осенью 1917‐го и во время ижевского восстания [773]. С тех пор он находился под подозрением, хотя внешне это до поры до времени никак не проявлялось. Наоборот, его восхождение по карьерной лестнице продолжилось, хотя и медленно, и в конце концов в 1934 году он занял пост заведующего лендерсекретариатом (в 1933‐м во время прохождения чистки он числился лишь “временно исполняющим дела”). Но стоило политической ситуации в стране измениться, и все подозрения мгновенно вышли наружу. Скалов думал, что он играет важную роль в советской политике, занимаясь подготовкой революций в странах Латинской Америки (в первую очередь в Бразилии). Но руководство отнюдь не считало его незаменимым и с готовностью пожертвовало им по прихоти НКВД. В принципе, при удачном раскладе Скалов мог бы дотянуть на своем посту до конца 1936‐го или даже начала 1937 года, но чекисты решили усилить “группу белогвардейцев”, придуманную ими во время следствия по “кремлевскому делу”, а Георгий Борисович оказался чрезвычайно подходящим кандидатом на роль “заговорщика”.
Похожие книги на "Анатомия «кремлевского дела»", Красноперов Василий Макарович
Красноперов Василий Макарович читать все книги автора по порядку
Красноперов Василий Макарович - все книги автора в одном месте читать по порядку полные версии на сайте онлайн библиотеки mir-knigi.info.