Анатомия «кремлевского дела» - Красноперов Василий Макарович

Упомянутый инженер ЦАГИ В. Л. Александров (1894 года рождения) тоже впервые был назван Екатериной Мухановой на допросе 28 марта 1935 года. Судя по его официальной биографии, он был арестован “органами” в 1938 году, но уцелел, работал в “туполевской” шарашке и в 1941‐м был освобожден. Александров пережил Сталина и умер в 1962 году.

Что касается Татьяны Александровны Дерюжинской (экономиста по образованию, работавшей в тресте “Геологоразведка”), то дополнительных сведений о ней разыскать пока что не удалось. Ни Дерюжинская, ни Зальманова в число фигурантов “кремлевского дела” не включались.

В конце допроса Скалов выделил Муханову и А. И. Сидорова как особо “озлобленных” по отношению к Сталину.

Похоже на правду, тем более что Скалов повторил это показание на следующем допросе. Тем не менее он все же добавил, может быть и по инициативе следователей:

Чего не отнимешь у советской власти – так это успехов в борьбе за равенство полов – хрупкая женщина-библиотекарша более пригодна для совершения теракта, нежели мужчина – бывший офицер-летчик! Есть чем гордиться Стране Советов! Впрочем, здесь сказывалось и наследие Софьи Перовской, Веры Засулич, Фанни Каплан и Марии Спиридоновой.

Под конец следователи зафиксировали связь “белогвардейской организации” с партийными оппозиционерами:

Таким образом, удалось окончательно оттеснить на задний план “английский след” (в лице переводчицы консульства Н. К. Бенгсон), наличием которого следователи ранее пытались обосновать “террористическую деятельность” Мухановой; вместо него прочно утвердился след белогвардейский. Однако полностью от английского следа все же не отказались – о нем, как уже говорилось, глухо упомянул Ежов на июньском пленуме ЦК. Объяснялось это смещение акцента, скорее всего, оперативными соображениями – ведь Бенгсон продолжала работать в английском консульстве и ее фамилию и подробные данные о ней ни в коем случае нельзя было публично оглашать.

104

Как уже говорилось, содержание некоторых протоколов допросов наводит на мысль, что чекисты в какой-то момент решили – а не попробовать ли выдать недавнюю смерть Куйбышева за теракт. Эта мысль получила дальнейшее развитие на “бухаринском” процессе 1938 года, когда в смерти Куйбышева обвинили самого Ягоду, врачей Л. Г. Левина и Д. Д. Плетнева, а также В. А. Максимова-Диковского, секретаря покойного члена Политбюро. Но зародилась идея в разгоряченных чекистских головах явно гораздо раньше – вероятно, в конце марта 1935 года. Кроме уже упоминавшегося допроса Н. А. Розенфельд 22 марта 1935 года, посвященного “террористическим намерениям” Екатерины Мухановой в отношении недавно скончавшегося члена Политбюро, стоит обратить внимание на протокол допроса библиотекарши-комсомолки А. И. Коновой от 23 марта 1935 года. Допрос проводил коллега Гендина по Особому отделу ГУГБ следователь Н. Н. Бриччи. Он заинтересовался работой Анны в личной библиотеке В. В. Куйбышева. Конова показала, что ее на эту работу направила заведующая библиотекой Е. Д. Соколова. К Куйбышеву в библиотеку в разное время направлялись Е. О. Симак, Л. Е. Буркова, А. А. Нелидова и К. И. Синелобова. Первые дни за работой библиотекарш наблюдал военный от комендатуры Кремля, но потом, как обычно, у военного нашлись дела поважнее, и женщины работали одни. Конова показала, что, работая в библиотеке Куйбышева вместе с Симак и Бурковой, слышала, как Симак о чем‐то сплетничала с одной из домработниц. Как выяснилось на допросе, содержание сплетен сводилось к тому, что “Куйбышев ведет развратный образ жизни” [783]. Также Конова показала, что ее работой в библиотеке члена Политбюро ЦК интересовалась Лёна Раевская:

При этом Конова добавила, что Раевская дружила с Розенфельд, а та давала о ней лучшие отзывы, называя ее “кладом библиотеки”. Тем не менее связать Раевскую с “террористками” оказалось непросто – та наотрез отказывалась сознаваться. И тут чекистам – либо следователю Особого отдела ГУГБ Семену Гендину, либо кому‐нибудь из руководства СПО – и пришло в голову попытаться создать новый “заговор” – персонально для Раевской. Гендин допросил ее 4 апреля, настойчиво добиваясь ответа на вопрос, почему это Лёна интересовалась наличием у Куйбышева домработниц и процессом приготовления для него пищи. Лёна, подтвердив сам факт расспросов, объясняла их простым любопытством (чему легко верится):

Лёна Раевская действительно была бы не прочь подзаработать, устроившись в библиотеку Куйбышева вместо Симак, которая временно уехала из Москвы, но никого просить об этом не решалась, понимая, что с ее княжеским происхождением проявлять инициативу в подобном деле не стоит. Больше Гендину добиться толком ничего не удалось. Следствие попробовало зайти с другой стороны и арестовало обеих семейных домработниц Куйбышева – Е. С. Мельникову и Н. С. Жукову. Не совсем понятно, почему в итоге Сталину направили лишь протокол допроса Мельниковой [786] – ведь, по показаниям последней, именно Жукова сплетничала с библиотекаршами. Мельникова же ничего путного показать не смогла, да и библиотекарш толком не знала – помнила лишь, что одну из них звали Клава. Наверное, от Жуковой вообще ничего добиться не удалось, и версию о “заговоре” пришлось потихоньку свернуть. По окончании следствия Ягода сперва вообще намеревался освободить домработниц [787], но в итоге их все‐таки пропустили через ОСО, которое назначило им по два годы ссылки, – и это означало слом всей их прежней устроенной жизни. А Лёне, как и раньше, инкриминировали связь с “террористками” Мухановой и Розенфельд, с которыми она близких отношений не поддерживала просто из‐за разницы в возрасте.

105

Еще в начале марта на допросе Н. И. Бураго, давая показания о своей коллеге З. И. Давыдовой, упомянула другую библиотекаршу – Е. И. Лакиду. 46‐летняя Екатерина Ивановна не числилась в штате Правительственной библиотеки, а ко времени возникновения “кремлевского дела” уже уволилась из Кремля и работала заведующей библиотечно-справочным отделом редакции газеты “Правда”. В Кремль она поступила в 1923 году по рекомендации партийного деятеля А. И. Свидерского, брата своего земляка и будущего мужа, беспартийного Андрея Свидерского. Лакиде доверили важную работу по разбору библиотек Надежды Крупской и самого Сталина (впоследствии ее муж в письме в Прокуратуру СССР и НКВД утверждал, что Екатерина Ивановна работала и в личной библиотеке Ленина, а к Сталину попала по приглашению Надежды Аллилуевой). Показала Бураго, что с Лакидой была в хороших отношениях проходящая по “кремлевскому делу” библиотекарша Зинаида Давыдова: