Анатомия «кремлевского дела» - Красноперов Василий Макарович

На следующий день (3 марта) о Лакиде были получены еще более “компрометирующие” показания от Полины Гордеевой:

Непонятно, почему чекисты в протоколах использовали настоящее время, устанавливая факт работы Лакиды в Кремле – ведь на самом деле Лакида уволилась из Кремля еще весной 1933 года. Видимо, делалось это для актуализации показаний – у читателя должно было создаться впечатление реально существующей угрозы. Так или иначе, но, как и в других похожих случаях, полученных показаний вполне хватило для санкционирования ареста Лакиды. Чекисты пришли за ней 6 марта.

А 7 марта оформили протоколом показания З. И. Давыдовой о Е. И. Лакиде:

С оформлением показаний самой Лакиды не спешили – ничего интересного для следствия получить от нее, видимо, не удавалось. Протокол допроса для отправки наверх составили лишь 17 апреля 1935 года. Но как ни старался оперуполномоченный 2‐го отделения СПО Яхонтов, получить серьезный компромат ему не удалось. Лакида призналась, что через Давыдову познакомилась с Розенфельд в 1932 году, но это произошло в связи с тем, что Зинаида Ивановна порекомендовала Нину Александровну для временной работы в библиотеке редакции “Правды” (она и сама в то время подрабатывала в издательстве “Правда”, в редакции журнала “Книга и Пролетарская революция”). Дружбу с Давыдовой Лакида отрицала, уверяя, что с Зинаидой Ивановной “сталкивалась только по делам библиотеки”; при этом все разговоры между ними “ограничивались вопросами библиотечной работы”. Если и говорили о библиотеке Сталина, то лишь с точки зрения “постановки работы” в ней. Пришлось задавать глупые вопросы вроде того, кого из работников Правительственной библиотеки Лакида считает “чуждыми”. Лакида назвала Давыдову, Бураго и Петрову, добавив:

Все это, как говорили чекисты, была сплошная беллетристика. С горя Яхонтов вспомнил о найденных при обыске у Лакиды книгах:

Следователь рассчитывал как следует пристыдить Лакиду и добиться от нее хоть какого‐нибудь компромата на себя или других. Но та отказалась признать даже такую “малость”, как факт ведения ею контрреволюционных разговоров с другими библиотекаршами. На том допрос и закончился.

По окончании следствия Лакида получила от ОСО три года ссылки и отправилась в Туруханский край.

Двадцать шестого марта 1936 года муж Лакиды А. И. Свидерский обратился с заявлением в Прокуратуру СССР и НКВД, умоляя “проверить ее обвинение, сопоставить обвинительный материал с ее характеристикой и вновь решить вопрос, можно ли считать ее виновной в контрреволюции”. О Екатерине Ивановне муж писал следующим образом:

Заявление последствий не возымело. Через три года после ареста Екатерины Ивановны по “кремлевскому делу” ее вновь арестовали. В базе данных репрессированных указано, что судила ее “комиссия НКВД СССР и Прокурора СССР”, то есть пресловутая “двойка”, рассматривавшая дела в рамках “национальных операций” НКВД. Видимо, Лакида стала жертвой “греческой операции” – она имела фамилию греческого происхождения и точно подпадала под категорию греков, “находящихся на оперативном учете и разрабатываемых”. 14 апреля 1938 года “двойка” вынесла ей смертный приговор.

106

Седьмого апреля 1935 года состоялся небезынтересный допрос бывшего преподавателя Военно-химической академии РККА Г. Б. Либермана. Будучи профессором военной химии, автором книг “Льюсит (Хлорвинилхлорарсины)” и “Химия и технология отравляющих веществ”, Григорий Борисович давно состоял на учете у органов. Неудивительно поэтому, что следователи проявили к нему интерес уже 9 февраля во время допроса В. И. Козырева [794]. Козырев ответил, что знает о таком преподавателе, который, по слухам, был когда‐то троцкистом (следователь, фиксируя показания в протоколе, заменил прошедшее время настоящим), и добавил, что в разговоре с ним Михаил Чернявский тоже почему‐то интересовался Либерманом, точнее, конфликтом последнего с начальником академии. Больше ничего путного Козырев не сообщил. К расспросам о Либермане вернулись 19 марта на допросе А. М. Сосипатрова [795]. Алексей Максимович подтвердил сведения о конфликте профессора с руководством академии, в котором тот оказался проигравшей стороной; при этом выяснилось, что сам Сосипатров участвовал в травле профессора на стороне руководства. 21 марта о Либермане расспрашивали и Михаила Чернявского. Тот подтвердил, что Либерман – “троцкист”, однако связь с ним отрицал. На допросе 1 апреля Чернявский вновь упомянул Либермана (якобы тот еще в Ленинграде “втянул” начальника научно-исследовательского отдела академии К. Д. Гвоздикова в троцкистскую работу – со стороны чекистов, зафиксировавших эту чушь в показаниях, имела место попытка криминализации служебных взаимоотношений). Уж очень хотелось чекистам арестовать Либермана, поэтому следователи Дмитриев и Черток на том же допросе заставили Чернявского “изменить свои показания” от 21 марта. Теперь Чернявский, уже давно вступивший на путь сотрудничества со следствием, показал, будто со слов Гвоздикова знал о том,