История Великого мятежа - "лорд Кларендой Эдуард Гайд"

Король помнил прежние проступки Уилмота, и в частности, его скверную роль в деле графа Страффорда, и не питал к нему ни малейшей симпатии; однако последующие события заставили короля доверить Уилмоту весьма ответственный пост. Отлично об этом зная, Уилмот предвидел, что если война продолжится, его быстро затмят другие военачальники, и потому желал вовремя положить ей конец. Еще в Бекингемшире он заговорил о необходимости мира и с тех пор беспрестанно твердил, что королю следует послать мирные предложения Парламенту. На марше в Корнуолл, пытаясь осуществить прежний свой умысел, он плел интриги в среде офицеров, убеждая их составить петицию к королю с просьбой еще раз предложить мир Парламенту, а также запретить лорду Дигби и сэру Джону Колпепперу присутствовать на военных советах. При этом авторы петиции давали понять, что если их желания не будут удовлетворены, то они поищут какие-то другие средства. Благоразумие некоторых офицеров удержало их товарищей от подачи петиции, но король был настолько ею разгневан, что твердо решил при первой же удобной возможности избавить себя от этого беспокойного человека. В этом благом намерении его постоянно поддерживал лорд Дигби, и как только пришло известие о поражении на севере и об отъезде маркиза Ньюкасла из Англии, он убедил короля послать за Горингом, после чего Его Величество задумал назначить главнокомандующим своего племянника принца Руперта, а начальником кавалерии сделать Горинга — мера, против которой Уилмот не смог бы возразить (ведь Горинг всегда занимал в армии более высокие посты), и, однако, способная нанести по его самолюбию такой удар, от которого он уже никогда не сумел бы оправиться.

Уилмот почуял что-то неладное (этот подозрительный человек обладал чрезвычайно тонкой проницательностью) или же был просто увлечен своим неугомонным, мятежным духом, но он уже не оставил королю времени для мягких действий, а буквально вынудил Его Величество обратиться к средствам более скорым и суровым. В продолжение всего марша он неустанно твердил, что король должен предложить графу Эссексу действовать сообща, дабы таким образом заставить Парламент согласиться на мир. Уилмот также заявлял, что имеет в неприятельской армии надежных осведомителей, а потому точно знает, что подобное предложение возымеет действие и будет принято графом, который, о чем ему, Уилмоту, доподлинно известно, крайне недоволен тем, как его трактует Парламент. Уилмот оказался настолько опрометчив, что попросил одного джентльмена (который, отнюдь не будучи близким его другом, имел пропуск для поездки на континент и должен был следовать через расположение армии графа) заверить Эссекса, что армия Его Величества столь страстно жаждет мира, что никто из находящихся при особе короля лиц уже не сумеет помешать его заключению, если только его светлость пожелает обсудить разумные условия. Обо всех этих речах и поступках быстро и во всех подробностях короля уведомлял лорд Дигби, а собственная антипатия короля к Уилмоту превращала всякую искру подозрений в пламя глубокого недоверия. А потому, когда король прибыл в Корнуолл, и вся его армия выстроилась в боевой порядок на вершине холма (граф Эссекс, битва с которым ожидалась со дня на день, стоял в низине), и после новых вздорных речей Уилмота, внушаемых ему гордыней и тщеславием (ибо и прежде он не имел в своей душе ничего похожего на твердый и определенный умысел мятежа), Маршальский суд, при содействии Тома Элкиста, обвинил его именем короля в государственной измене, приказал спешиться перед строем его собственных эскадронов, арестовал и приставил к нему охрану. Уилмота немедленно отправили под стражей в Эсксетер, что, впрочем, не повлекло за собой никаких дурных последствий, коих не без основания опасались, ведь он действительно был любимцем армии, а никто из тех, кому, как мнилось иным, Уилмота принесли в жертву, не пользовался в войсках уважением — тем не менее единственным дурным последствием этой меры стал глухой ропот, к тому же быстро утихший.

В день ареста Уилмота король снял с должности еще одного старшего офицера, лорда Перси, в свое время не вполне обдуманно скорее из соображений личного характера, назначенного начальником артиллерии. На этом посту его, к общему удовлетворению, сменил лорд Гоптон: Перси не имел друзей, тогда как к Гоптону все относились с глубокой симпатией. Вдобавок лорд Перси (ставший по ходатайству королевы первым бароном Оксфордом, после чего королю пришлось пожаловать баронский титул многим другим лицам) был по своему нраву таким же смутьяном, как и лорд Уилмот; выражался он еще более дерзко, зато, в отличие от Уилмота, не обладал качествами, способными расположить к нему других людей. Но даже его отставка несколько усилила ропот в армии, и без того слишком склонной по всякому поводу выказывать недовольство и осуждать любые меры. Ибо хотя большинство офицеров терпеть не могли Перси за высокомерие и кичливость, он всегда находился в добрых отношениях и вполне ладил с тремя-четырьмя почтенными и уважаемыми особами. К тому же, не умея привлекать сердца весельчаков попойками, Перси, однако, любил хорошо поесть, чем и завоевал в те скудные времена немало поклонников, и теперь, тяжело переживая потерю столь богатого стола, они недовольно ворчали.

На следующий день после этих перемен армии был представлен Горинг (накануне вечером явившийся на главную квартиру к королю с письмами от принца Руперта); войска выстроились, и Его Величество, объезжая в сопровождении старших офицеров одну кавалерийскую часть за другой, объявлял им, что по просьбе своего племянника принца Руперта и после его отставки он назначил командующим кавалерией Горинга, коему и велит им всем повиноваться; что же до лорда Уилмота, то хотя, он, король, имел веские причины взять его под стражу, Уилмот из армии не уволен. Декларация взволновала кавалеристов сильнее, чем это хотелось бы видеть королю, и уже на другой день большинство офицеров подали петицию, в которой просили Его Величество пролить свет на преступления лорда Уилмота, дабы они, офицеры, так долго исполнявшие его приказы и распоряжения, могли убедиться, что их самих ни в чем не подозревают. Столь явное выражение недовольства армии, находившейся к тому же в виду неприятеля, внушило королю при тогдашних обстоятельствах такую тревогу, что его без труда убедили ознакомить петиционеров с пунктами обвинений против Горинга. В этих статьях упоминалось множество опрометчивых, тщеславных и дерзких поступков обвиняемого, и люди благоразумные и беспристрастные сочли бы принятые в его отношении меры вполне оправданными, однако большинству офицеров его поведения не казалось настолько уж предосудительным. Когда же пункты обвинения были отправлены Уилмоту, он дал на них чрезвычайно убедительный с виду ответ, и многие решили, что с ним уже обошлись достаточно сурово. Однако сам Уилмот, после того как его старого смертельного врага Горинга назначили на более высокую должность, пришел к выводу, что он уже не сможет ни поправить собственное положение, ни отомстить сопернику, и потому попросил дозволения удалиться во Францию. Уилмоту тотчас же выдали паспорт, коим он немедленно воспользовался и покинул Англию, после чего у многих развязались языки, ведь офицеры были уверены, что Уилмот не совершил никаких проступков, заслуживавших подобного наказания, но стал жертвой придворных интриг.

Несколькими днями ранее король нашел возможность проверить, способен ли граф Эссекс, уязвленный оскорбительным (и для всех очевидным) отношением к нему Парламента или же ввиду отчаянного положения, в котором оказались ныне он сам и его армия, решиться на совместные действия с Его Величеством. Лорд Бошан, старший сын маркиза Гертфорда, изъявил желание уехать для поправления своего пошатнувшегося здоровья во Францию, для чего получил от своего дяди графа Эссекса для себя, своего воспитателя-француза месье Ришота и двух слуг пропуск, с которым должен был взойти на корабль в Плимуте; находясь же тогда при особе короля, Бошан не мог не проследовать через расположение армии графа. Он и должен был передать письмо, которое Его Величество изволил написать собственной рукой.