История Великого мятежа - "лорд Кларендой Эдуард Гайд"

Впоследствии настали столь худые времена и дела у короля пошли так скверно, что уже не было возможности призвать к ответу ни одну из этих знатных особ за то, что они тогда сделали или сделать не потрудились. Сами же они не сочли за нужное изложить сколько-нибудь обстоятельно мотивы своих действий или причины своих неудач, чтобы хоть как-то оправдать свои поступки в глазах короля. Впрочем, принц Руперт, уже после злодейского убиения монарха, показывал друзьям письмо, написанное собственной рукой Его Величества и полученное им на марше из Ланкашира к Йорку. В нем Его Величество сообщал, что дела его находятся в столь отчаянном положении, что если его высочество лишь освободит от осады Йорк, но не разобьет шотландскую армию, то этого будет недостаточно. Принц истолковал это как прямой и категорический приказ дать врагу бой при любых, сколь угодно неблагоприятных обстоятельствах; невыгоды же его положения, ввиду явного превосходства неприятеля в числе, добавлял Руперт, были таковы, что не следует удивляться тому, что он проиграл битву. Но ведь письмо короля не заключало в себе такого смысла, так что главнейшей причиной неудачи явилось опрометчивое решение принца вступить в бой тотчас же по отступлении вражеских войск от Йорка, без какого-либо совещания с маркизом Ньюкаслом и его офицерами, которые, уж конечно же, гораздо основательнее его высочества знали неприятеля, а следовательно, и то, как всего лучше иметь с ним дело.

< До начала битвы принц и маркиз смогли обменяться лишь краткими приветствиями, но если бы сражение отложили на следующий день, то полководцы успели бы основательно обсудить свои планы, а их солдаты и офицеры - лучше познакомиться друг с другом, что позволило бы питать разумные надежды на более счастливый исход дела. С другой стороны, смуты и несогласия, царившие в лагере врага (единственное оправдание для немедленного вступления с ним в бой) не утихли бы, а, напротив, разгорелись бы еще сильнее. Ведь часть шотландской армии уже успела пройти шесть миль в северном направлении, когда внезапное известие о том, что принц намерен драться, вынудило ее повернуть назад, вновь присоединиться к англичанам и действовать с ними заодно. Только это и ничто другое могло заставить врагов короля на время забыть о собственных раздорах, и если бы опрометчивость принца не подарила им такой счастливой возможности, то на другое утро шотландцы наверняка продолжили бы марш на север, графу Манчестеру пришлось бы отступать в пределы своей ассоциации, и тогда принц Руперт мог бы спокойно решить, которую из неприятельских армий атаковать и уничтожить.

Те же войска, с которыми принц поспешно удалился от Йорка на другое же утро после битвы, постепенно растаяли без сколько-нибудь крупных сражений, не принеся делу короля особой пользы, а их офицеры погибли большей частью в мелких стычках. Похоже, о намерении Ньюкасла сесть на корабль и покинуть Англию принц узнал еще до того, как маркиз послал ему об этом сказать; охваченный гневом Руперт велел сообщить маркизу, что он уходит со своей армией. Но если бы в ту минуту рядом с принцем и маркизом оказался какой-нибудь честный и благоразумный человек, то ему, вероятно, удалось бы их успокоить и помирить; во всяком случае он убедил бы их отложить свои намерения и хорошенько поразмыслить о том, что следует делать дальше. К несчастью, все произошло слишком быстро, и об их безрассудном намерении стало известно лишь после того, когда оно было исполнено. >

В оправдание же маркиза можно сказать лишь одно: он был настолько утомлен службой и образом жизни, совершенно противным его характеру, природным наклонностям и воспитанию, что уже не задумывался о допустимости тех действий и средств, которые могли вывести его из такого положения и навсегда освободить от подобных забот. И изумляться здесь следует скорее тому, что маркиз так долго переносил тяжкие труды и невзгоды войны, нежели тому, что он избавился от них таким безрассудным образом. Он был утонченный джентльмен, деятельный и храбрый, обожал верховую езду, танцы и фехтование и, как подобает человеку благородного воспитания, в совершенстве владел этими искусствами. Сверх того он был влюблен в музыку и поэзию, коим и посвящал главным образом свое время, и ничто на свете не могло бы заставить маркиза сойти с пути наслаждений, по которому он, обладатель обширного состояния, безмятежно шествовал, кроме чувства чести и пылкого желания послужить королю, когда он увидел его в беде, покинутого большинством тех, кто удостоился высочайших милостей от короля и в наивысшей степени был ему обязан. Маркиз любил монархию — как источник и основание его собственного величия; церковь — как учреждение, способное поддержать блеск и обеспечить безопасность короны; и религию — ибо она защищала и отстаивала принцип порядка и послушания, столь необходимый для первых двух, но он оставался равнодушным к особым мнениям, возникшим в ее лоне и расколовшим ее на партии, кроме тех случаев, когда замечал в них что-либо, способное нарушить общественный мир.

< Он питал глубокое уважение к особе короля и с теплым чувством относился к принцу Уэльскому, ибо в свое время удостоился чести быть его воспитателем (не обладая, впрочем, всеми качествами, необходимыми для такой роли). Хотя маркиз оставил высокие должности и, не в силах более выносить зложелательство враждебных ему вельмож, удалился от двора, но когда королю понадобились солдаты и крепости, он мгновенно откликнулся на призыв Его Величества: овладел Ньюкаслом (это был первый английский порт, оказавшийся в руках короля) и, опираясь на собственный авторитет и влияние своих многочисленных друзей на севере, набрал несколько полков пехоты и кавалерии, нимало при этом не обременив казну Его Величества, неспособную выдержать подобные расходы.

Когда же после битвы при Эджхилле мятежники, усилившись в Йоркшире, стали угрожать из Гулля Западному и Восточному Ридингу, и королю срочно потребовалось назначить главнокомандующего в северных графствах, его выбор, как и следовало ожидать, пал на Ньюкасла (граф Камберленд был всецело предан Его Величеству, но упадок душевных и телесных сил сделал его непригодным для такого поста). Совершив со своими эскадронами стремительный марш в разгар зимы, Ньюкасл освободил Йорк, после чего участвовал во многих сражениях и во всех (исключая последнее) одерживал победы. >

Ему нравились неограниченная власть главнокомандующего, великолепие этой должности, и он в полной мере соблюдал приличествующее ей достоинство. Что до внешних ее атрибутов, пышности и торжественности, то здесь он умел произвести самое лучшее впечатление, и вдобавок был необыкновенно любезен, обходителен, великодушен и щедр — в начале войны это сослужило маркизу хорошую службу, снискав ему на время искренние симпатии людей всякого звания. Однако в том, что относится к важнейшим обязанностям и заботам полководца, он решительно ничего не смыслил (будучи совершенно неопытен в военном искусстве), да и не желал принимать их на себя, препоручая подобные дела своему генерал-лейтенанту. Тем не менее он всегда присутствовал на поле боя, и ни одно сражение не прошло без личного его участия; при этом в минуту опасности маркиз всякий раз выказывал неколебимое мужество и бесстрашие, а порой, рискуя жизнью на глазах своих дрогнувших было солдат, даже изменял ход битвы. По окончании же боевых трудов он спешил вернуться в круг милых его сердцу собеседников, к музыке и иным мирным радостям, и предавался этим удовольствиям с такой страстью, что, не желая как-либо отвлекаться, не позволял себя тревожить даже по самым важным поводам. Иногда он по два дня кряду не допускал к себе старших офицеров своей армии, от чего проистекали многие неудобства.

< По-солдатски убежденный в том, что руководство всеми делами должно принадлежать военным, он не выказывал ни малейшего уважения к членам Тайного совета и яростно противился любым мирным предложениям, а после того, как в Йоркшире высадилась и провела известное время королева, стал даже пренебрегать приказами из Оксфорда; когда же король, предполагавший после взятия Бристоля идти на Лондон с запада, велел Ньюкаслу двинуть свои войска на юг, в пределы ассоциированных графств,тот не исполнил волю Его Величества: уверенный в скором захвате Гулля, он уже видел себя владыкой всего Севера, и ему очень не хотелось, чтобы его затмил принц Руперт. Но когда сам Ньюкасл, оказавшись в беде, заперся со своей армией в стенах Гулля, и выручить его мог лишь принц, он отправил письмо к королю, в котором изъявил полную готовность повиноваться внуку короля Якова. И если бы принц ответил на его доброе расположение любезностью,то он нашел бы в лице маркиза верного сподвижника.