История Великого мятежа - "лорд Кларендой Эдуард Гайд"

В это время неприятельская кавалерия левого фланга приближалась к северному краю широкого поля, но она еще не успела его достигнуть, когда Горинг с бригадой графа Кливленда яростно ее атаковал и заставил в большом расстройстве отступить за живые изгороди; продолжая преследование, Горинг сам был атакован свежими эскадронами врага, но он и им нанес тяжелое поражение, уложив на месте множество неприятелей. Он не только разгромил и опрокинул вражескую кавалерию, но и сумел выдержать, преследуя ее, жестокий огонь трех отрядов парламентской пехоты, не понеся при этом значительного урона, если не считать графа Кливленда, который был взят в плен, когда под ним пала лошадь — потеря и в самом деле громадная. Между тем на другом конце поле боя 1200 кавалеристов и 3000 пехотинцев графа Манчестера двинулись в решительную атаку на Шоу-хаус; там держали оборону сэр Джеймс Астли полковник Джордж Лилл; саму же усадьбу защищал подполковник Пейдж. Неприятель приблизился с пением псалмов и вначале ему удалось выбить из живых изгородей сорок мушкетеров, попытавшихся остановить его своим огнем. Но сэр Джон Браун с кавалерийским полком принца тотчас же атаковал врага и нанес ему немалый урон; заметив, однако, что на него готов обрушиться другой отряд парламентской конницы, сэр Джон отступил к пехоте, располагавшейся в саду м-ра Долмена, у самого края поля. Огонь пехотинцев нанес большие потери вражеской кавалерии, та повернула назад, в сэр Джон ударил ей в тыл, перебил многих неприятелей и весь день удерживал свои позиции. Тогда же пехотный резерв под командованием полковника Телуэлла здорово потрепал парламентских пехотинцев несколькими залпами, после чего бросился в атаку и, действуя прикладами мушкетов, выбил их из живых изгородей и даже совсем прогнал с поля; отступивший неприятель оставил две небольшие пушки, несколько знамен и множество мертвых тел. В это же время крупный отряд парламентской пехоты вновь пошел на штурм усадьбы м-ра Долмена, но его доблестно встретил подполковник Пейдж, и после первой же своей атаки неприятель, оставив на небольшом клочке земли пятьсот человек убитыми, в расстройстве отошел и в конце концов отступил на все этом участке сражения, а преследовавший его Пейдж захватил две пушки.

Между тем наступила темнота, о чем не жалела ни одна из сторон. Король, находившийся в том единственном пункте, где неприятель имел успех, заключил, что его армия всюду терпит неудачу. Он собственными глазами видел, как враг полностью овладел Спином и захватил оставленные там пушки, и теперь Его Величеству казалось, что парламентская армия может еще до наступления утра легко его окружить — для чего неприятель приложил бы все усилия, если бы только был в состоянии развить свой успех.

А потому, как только стемнело, Его Величество, в сопровождении принца, находившихся весь день при его особе лордов и полка гвардии, отступил к полям близ Доннингтон-касла и решил продолжать действовать по плану, который был принят еще утром, когда стало очевидным огромное численное превосходство неприятеля, грозившее армии короля, в случае потери ею хотя бы одой из позиций, полным окружением. Согласно этому плану, армия должна была под покровом ночи уйти к Уоллингфорду, оставив еще утром весь свой обоз вместе с большими орудиями в Доннигнтон-касле; и теперь король разослал всем офицерам приказ собрать своих людей в назначенном месте для выступления в поход. Его Величество как раз получил известие, что принц Руперт уже в Бате (или будет там следующей ночью), а потому, желая, чтобы Руперт, не задерживаясь в этом городе, немедленно двинулся на соединение с его амией, Его Величество, в сопровождении принца и трехсот всадников, спешно поскакал в Бат, где и нашел принца Руперта; после чего они вместе, не теряя времени, отправились в Оксфорд. По правде говоря, положение армии не было таким тяжелым, как это представлялось королю: те ее отряды, которые стояли в поле близ Спина, прочно удерживали свои позиции, и хотя луна светила довольно ярко, неприятель, располагавшийся совсем рядом и значительно превосходивший их числом, почел за благо воздержаться от атаки и ничем их не беспокоить. Зато те парламентские войска, которым днем уже крепко досталось у Шоу-хауса, получив в подкрепление сильный кавалерийский отряд, решили вновь атаковать засевшую в усадьбе пехоту, но были снова отбиты, хотя на сей раз с меньшим уроном, ибо, не проявив прежнего упорства, они быстро отступили к холму, где и угомонились. Этот бой стал последним: около десяти часов вечера вся королевская армия — кавалерия, пехота и артиллерия — имея впереди сильные заслоны, двинулась в сторону пустоши близ Доннингтон-касла, в котором оставила все свои орудия, обоз, амуницию и большую часть раненых; после чего принц Мориц и другие офицеры в полном порядке выступили во главе авангарда к Уоллингфорду, прикрывать же тыл поручено было сэру Хамфри Беннету (блестяще показавшему себя в ходе битвы), но его кавалерийскую бригаду, замыкавшую походный порядок, никто не потревожил. Хотя ночь выдалась светлой, и враг не мог не знать об отходе королевской армии, он был только рад избавиться от противника, который так круто обошелся с ним накануне. К утру пехота и кавалерия Его Величества прибыли в Уоллингфорд и после недолгого отдыха двинулись к Оксфорду — не заметив ни одного неприятельского отряда, который наблюдал бы за их маршем.

Многие задавались вопросом, кто же взял верх в этом сражении, и ни одна из сторон не чувствовал себя вполне удовлетворенной его исходом. Не может быть никаких сомнений, что убитыми неприятель потерял больше, чем королевская армия, недосчитавшаяся лишь сэра Уильяма Сент-Леже, подполковника в пехотном полку герцога, двух кавалерийских подполковников, Теппинга и Лика (все трое погибли), а также не более сотни рядовых солдат. Главнокомандующий граф Брентфорд был ранен в голову; кроме него ранения получили сэр Джон Кансфилд, сэр Джон Гренвилл и подполковник Пейдж, но все они впоследствии встали на ноги. О потерях среди парламентских офицеров никто не вспоминал, ведь знатностью своего рода эти люди, как правило, не превосходили рядовых солдат. Однако те, кто наблюдал битву на всех пунктах, пришли к основательному заключению, что у неприятеля легло на месте никак не меньше тысячи человек. Но поскольку королевская армия оставила ночью поле боя и удалилась, противник вообразил, будто именно он взял верх, и Парламент с обычной пышностью отпраздновал победу, хотя уже через несколько дней убедился, что никаких причин для торжества у него не было. Неприятель каким-то образом узнал, что граф Брентфорд из-за ранения в голову остался ночевать в Доннингтон-касле, и послал к нему полковника Урри; тот попытался уговорить графа сдать замок и сделал ему еще несколько щедрых предложений — все это королевский главнокомандующий отверг с подобающим негодованием. Больше о полковнике Урри мы ничего не скажем, ведь после всех своих метаний он наконец решился перейти на сторону короля и сложить голову на службе Его Величества, что, на наш взгляд, должно искупить прежние его проступки и уберечь его память от сурового осуждения.

На следующий день — иначе говоря, после того, как стало известно об уходе армии короля — неприятель поспешил занять Нью-бери, а затем, построив всю свою армию в виду Доннингтон-касла, потребовал от коменданта сдать замок, пригрозив в противном случае не оставить от него камня на камне. Комендант ответил, что он в любом случае не будет обязан восстанавливать замок, но если придется, готов, с Божьей помощью, защищать даже руины. Видя его упрямство, неприятель предложил гарнизону свободный выход с личным оружием и всем имуществом, а когда и это не подействовало, согласился, чтобы гарнизон забрал с собой пушки и амуницию. Комендант, со своей стороны, выразил глубокое удивление тем, что неприятеля никак не могут удовлетворить прежние его ответы, и заверил, что он не выйдет из замка до тех пор, пока король не прикажет ему это сделать. Уязвленный столь дерзкими речами, неприятель решился штурмовать замок, но когда офицер, командовавший посланным на приступ отрядом, и несколько его солдат были убиты, отступил и, больше не повторяя подобных попыток, спокойно сидел в Ньюбери. В лагере его царили жестокие раздоры: каждый выискивал промахи в действиях других, сурово осуждая все, что было (или не было) предпринято в ходе недавней битвы.