История Великого мятежа - "лорд Кларендой Эдуард Гайд"

Хотя король находился теперь в положении гораздо лучшем, чем это можно было с основанием ожидать в начале лета (он разбил и рассеял две парламентские армии и вернулся на зимние квартиры с победой, во главе войска, численность коего отнюдь не сократилась, а скорее даже выросла), Его Величество по-прежнему испытывал недостаток в самом необходимом, а те источники, на которые он мог бы рассчитывать для удовлетворения своих нужд, постепенно иссякали. С потерей всего Севера занятая его войсками территория сильно уменьшилась и сократилась, ибо после битвы под Йорком шотландцы повернули назад, чтобы овладеть Ньюкаслом и прочими городами, где еще держались королевские гарнизоны; теперь Ньюкасл уже был ими взят, и следовало ожидать, что, закончив и довершив свое дело в северной Англии, шотландская армия вновь двинется на юг и захватит те укрепленные пункты, до которых почему-либо не дойдут руки у самого Парламента.

В королевской же армии единодушия было меньше, чем когда-либо прежде. Старый главнокомандующий был смещен, и его пост занял теперь принц Руперт. Перемену эту одобрили немногие, ведь Брентфорд пользовался репутацией опытного военачальника, не совершал грубых ошибок при руководстве войсками, на военном совете готов был выслушать любого и всегда соглашался с самым разумным суждением; и хотя был он немногословен и туговат на ухо, в деле он сохранял живость ума и командовал отлично. Принц же, человек грубый и вспыльчивый, не любил ничего обсуждать и больше смотрел не на самое предложение, а на личность того, кто с ним выступает, а его враждебность к Дигби и Колпепперу, единственным штатским особам, участвовавшим в обсуждении военных дел, была столь сильна, что он перечил им буквально во всем. По правде говоря, вся армия с самого начала склонна была выказывать к Тайному совету презрение и пренебрежение, а король не довольно заботился о том, чтобы войска сохраняли должное уважение к его членам, чем умалял достоинство собственного сана.

Горинга, нового командующего кавалерией, принц Руперт жаловал не больше, чем Уилмота. Горинг имел все недостатки своего предшественника, но, в отличие от Уилмота, был чужд порядку и дисциплине и не пользовался уважением офицеров. Уилмот любил кутежи, но не в ущерб делу; он никогда не пренебрегал своими обязанностями и редко терпел неудачи. Горинг гораздо лучше соображал, имел более тонкий ум (и лишь во время попоек не мог сравниться острословием с Уилмотом — человеком, по этой части воистину вдохновенным); был храбрее и в минуту опасности не терял присутствия духа. Уилмот же чуял опасность раньше и, не умея вести себя, когда она наступала, так же хорошо, как Горинг, обычно предотвращал ее или с осторожностью избегал. Он никогда не пил, когда неприятель находился поблизости, Горинг же, если ему очень хотелось выпить, не мог устоять перед соблазном и не отказывался от вина даже ради победы над врагом. Однажды эта необузданная страсть овладела им настолько, что он позволил неприятельской кавалерии ускользнуть из Корнуолла; именно она стала причиной самой крупной неудачи Горинга за всю его военную карьеру. Никто из них не держал слова, не выполнял обещаний, не уважал долг дружбы; оба попирали любые законы чести и благородства; но если Уилмот нарушал их менее охотно, только ради какой-то значительной личной выгоды или преимущества, то Горинг делал это совершенно бездумно, из прихоти или ради острого словца, и ему нравились лишь такие люди, которых он мог одурачить, а затем выставить на всеобщее осмеяние. По этой причине круг друзей у него был уже, чем у Уилмота, зато компания — многочисленнее, ибо никто другой не умел так, как Горинг, покорять собутыльников своим зубоскальством. Оба имели безграничное и ненасытное честолюбие; оба удовлетворяли свои амбиции, вменяя в ничто любые законы справедливости и добродетели; однако Уилмот еще мог почувствовать угрызения совести перед лицом религии и не стал бы добиваться своих целей гнусными и порочными деяниями. Горинг же отмахнулся бы от подобных угрызений с веселым легкомыслием и ради удовлетворения самой мелкой страсти или пустой склонности, не колеблясь, нарушил бы свой долг и совершил бы любой вероломный поступок. В сущности, ему недоставало лишь надлежащего усердия (ибо он обладал остроумием, мужеством, умом и не сдерживаемым страхом перед Богом и людьми честолюбием), чтобы своей беспримерной, поистине выдающейся порочностью превзойти любого, кто жил в одно время с ним, да и в прошлые века. Из всех его блестящих достоинств подобного рода следует выделить лицемерие: он владел этим искусством с таким совершенством, что люди обыкновенно не чувствовали ни стыда, ни досады, если ему удавалось обмануть их всего лишь дважды.

Двор пребывал в настроении ничуть не лучшем, чем армия. Не получившие повышения злились на тех, кому удалось возвыситься, полагая себя более достойными соответствующих почестей. Те, кому завидовали, не находили удовольствия или удовлетворения в том, что вызывало к ним зависть у других, ведь они оставались бедными и нуждающимися, а титулы, коих добились они усердным искательством, заставляли их переживать свои стесненные обстоятельства еще острее. А потому король, жалуя милости придворным, сам не чувствовал никакой радости, ведь от него с прежней настойчивостью домогались такого же рода почестей другие особы, которые, как он знал наперед, окажутся в конечном счете так же недовольны, как и прочие, а попытка угодить одному человеку приводила в раздражение целую сотню людей. Так, возведя в звание пэра и сделав бароном Колпеппера (чьи способности и в самом деле заслуживали подобной награды, хотя, чересчур настойчиво ее добиваясь, он вел себя не слишком благоразумно), король вызвал глубокое недовольство армии и двора (военные и придворные не любили Колпеппера, ибо ум его не был украшен образованием настолько, чтобы окружающие с большей благосклонностью относились к его природным дарованиям) и побудил многих других назойливо домогаться подобных же почестей.

< Между тем перемирие в Ирландии - план, принятый после тщательного обдумывания и осуществлявшийся с большой осмотрительностью - обернулся к невыгоде Его Величества. Заключая его, надеялись добиться в конце концов прочного мира и использовать соединенные силы одного королевства для подавления мятежа в другом. Однако теперь, когда присланные оттуда подкрепления были уничтожены, король обнаружил, что заключить мир он не сможет, зато его правительство в Ирландии, лишившись многих опытных солдат и офицеров, оказалось в худшем, чем прежде, положении. По заключении перемирия Его Величество посетили сразу три депутации из Ирландии.

Комиссары конфедерации римских католиков просили короля отменить все законы против католической религии, назначить лорд-лейтенантом католика и предоставить католикам равные с протестантами права на занятие любых должностей.

Уполномоченные от ирландских властей (среди них были члены тайного совета), заверив короля в своем стремлении к миру, предложили, ради обеспечения безопасности королевства, разоружить всех католиков, исключить из амнистии и наказать по всей строгости закона тех из них, кто совершил самые страшные зверства в начале мятежа, ввести в действие все законы против католиков, особенно против иезуитов, священников и монахов, и, наконец, обязать католиков полностью возместить причиненный войной ущерб.

Комиссары от протестантов, присланные ирландским Парламентом, просили отменить перемирие, вести войну со всей решительностью и ни на каких условиях не заключать мира.

Король спросил ирландцев, неужели они думают, что он был бы в состоянии - если бы совесть позволила ему это сделать - удовлетворить их требования? И не пришлось бы ему в таком случае приобретать Ирландию ценой потери Англии и Шотландии? Более рассудительные из ирландских комиссаров признали, что при нынешнем положении своих дел Его Величество не способен пойти им навстречу, и выразили надежду, что их Генеральная ассамблея учтет это и откажется от некоторых требований, но сделать это сейчас они не уполномочены.