История Великого мятежа - "лорд Кларендой Эдуард Гайд"

Все это время принц оставался в Париже под надзором матери, державшей его в такой строгости, что хотя Его Высочеству уже исполнилось восемнадцать лет, он никогда не смел надевать шляпу прежде королевы; сверх того, любое участие принца в государственных делах и даже ясное понимание им несчастного положения королевского семейства находили нежелательным. Суммы, ассигнованные французской короной на содержание принца, включались в ежемесячное пособие, выдаваемое королеве; она сама их получала и по собственному разумению расходовала на приобретение платья для принца и на удовлетворение прочих его нужд. Таким образом Ее Величество хотела дать понять, что принц живет исключительно за ее счет, и что положение пенсионера французского двора несовместимо с достоинством принца Уэльского. А потому никто из слуг Его Высочества не решался просить для себя денег, каждый довольствовался тем, что дадут — давали же им весьма не щедрой рукой, и сам принц никогда не имел даже десяти пистолей, которые он мог бы израсходовать по собственному желанию. Главным должностным лицом при королеве был лорд Джермин, который и распоряжался всеми денежными поступлениями; он настолько любил изобилие и роскошь, что упорно не желал от них отказываться, как бы ни страдали от этого другие особы, успевшие привыкнуть к довольству сильнее, чем он. Людям, близким к принцу, приходилось прямо-таки умолять Джермина о денежном пособии, и сам принц не мог ничего получить иначе, как через его посредство. Поэтому все люди чести из числа англичан, вынужденных покинуть родину — а в изгнании оказались тогда многие представители знати и высшего джентри — предпочитали селиться не в Париже, где находился столь несвободный в своих действиях принц, а в других местах, например, в Кане или Руане. Такого рода экономия производила скверное впечатление на французов, да и сам принц не пользовался тем уважением, на какое он мог бы рассчитывать, если бы вел более подобающий своему сану образ жизни и в большей мере занимался собственными делами.

КНИГА XI

Глава XXVI

(1648)

Если бы всеобщее недовольство и ропот трех наций, почти столь же повсеместная ненависть к Парламенту и армии и страстное желание заслужить забвение всех своих прежних грехов и безумств, вернув королю все, что было у него отнято, и восстановив ту благословенную систему правления, коей они сами себя лишили, могли бы помочь реставрации Его Величества, то никогда еще англичане не чувствовали подобной решимости поднять из руин и заново отстроить здание, ими самими с таким злобным остервенением низвергнутое и разрушенное. В Англии глубокое возмущение овладело людьми всех званий и состояний. Многие офицеры и солдаты, которые служили Парламенту с самого начала войны, убедительно засвидетельствовали свою храбрость и преданность, но с созданием армии Нового образца были уволены, с презрением смотрели на новую армию, полагая, что она пожала плоды их трудов и получила за них незаслуженную награду, а потому они всюду говорили о ней и против нее соответствующим образом. Аристократы и джентльмены, которые некогда поддержали Парламент против короля и таким образом подняли его авторитет и влияние, теперь обнаружили, что ими совершенно пренебрегают, а на все ответственные и доходные должности назначают людей самого низкого происхождения.

Пресвитерианские священники вели громкие речи, а партия их казалась весьма многочисленной; надежда на выступление в Шотландии и помощь оттуда, а также гневные и настойчивые требования из Ирландии о присылке денег и солдат для борьбы с чрезвычайно усилившимися мятежниками ободряли всех недовольных, побуждая их устраивать сходки и совещания и яростно поносить армию и офицеров, ее развративших. Самым распространенным упреком в адрес Парламента было обвинение в том, что он отказывает в подкреплениях Ирландии и, не имея перед собой неприятеля, не желает, однако, послать даже часть своей столь многочисленной армии для спасения этого королевства. Довод этот вновь возбудил жаркие споры в Палате общин. Те, кто до сих пор хранил молчание, не выказывая более возмущения дерзостью и наглостью армии, сломившей Парламент и подчинившей его своей воле, теперь снова осмелели, стали решительно требовать скорейшей помощи Ирландии, а в видах ее оказания вошли в тщательное расследование текущих расходов, дабы установить, откуда поступают и каким образом употребляются столь громадные суммы. Здесь перед ними открылось широкое поле, и следы на нем вели к дверям многих из тех самых людей, которым они желали отомстить.

Пресвитериане добились назначения заместителем лорда-лейтенанта Ирландии сэра Уильяма Уоллера — ввиду его заслуг и достоинств и уже выказанной им преданности их делу, но главным образом потому, что он мог бы быстро собрать офицеров и солдат, которые ранее сражались под его знаменами, затем были уволены из армии, а теперь с охотой вновь пошли бы служить под командой своего бывшего генерала. Кромвель поначалу не возражал против этого предложения и даже согласился с ним, ибо мечтал избавиться и от самого Уоллера, и от готовых отправиться с ним в Ирландию офицеров, которые, как он отлично знал, вовсе не являлись его сторонниками и только ждали удобного момента, чтобы свести с ним счеты. Убедившись, однако, что Уоллер настаивает на выделении ему крупных сил (а он имел для этого все основания), и сообразив, какими последствиями может обернуться для него самого и для всех его планов наличие под командой Уоллера столь хорошо оснащенной и дисциплинированной армии, а также подобных офицеров, Кромвель переменил свое мнение. Первым делом, используя своих клевретов, он воспрепятствовал передаче в распоряжение Уоллера запрошенных им военных сил и денежных средств — поскольку-де сэр Уильям желал получить больше солдат, чем требовалось для экспедиции, и больше денег, чем мог бы оторвать от прочих своих нужд Парламент. Расстроив таким образом задуманное Уоллером предприятие, Кромвель добился того, что в начальники ирландского похода был предложен Ламберт — человек, упорно добивавшийся тогда тех же целей, что и сам Кромвель, и вдобавок пользовавшийся большим уважением в армии. Кромвель так долго размышлял и колебался, что Ирландия вновь осталась без всякой помощи, и дела в этом королевстве находились, по-видимому, в плачевном состоянии.

Шотландцы так много разглагольствовали о собственных замыслах (еще до того, как их комиссары покинули Лондон) и с таким постоянством и уверенностью извещали о пылком желании своих земляков поскорее взяться за оружие в защиту короля — хотя сами отнюдь не спешили с приготовлениями к подобному походу — что и пресвитериане, их главные корреспонденты в Англии, и королевская партия решили, что им также следует думать о подготовке к выступлению; при этом одни хотели искупить прошлую свою вину, а другие — не только принять деятельное участие в освобождении короля из плена, но и оказаться затем в состоянии уберечь его от принятия каких-либо пресвитерианских условий, которые, как они по-прежнему опасались (даже не подозревая о заключенном на острове Уайт договоре), шотландцы могли бы попытаться ему навязать.

Граф Голланд замыслил искупить прошлые свои вины, еще раз и весьма решительно выступив на стороне короля. Благодаря знатному происхождению и тесным связям с пресвитерианами он пользовался большим авторитетом, был посвящен в планы шотландцев и получал регулярные известия о принимаемых ими мерах. Брат его, граф Уорвик, как и прочие пресвитериане, имел известные причины считать себя обиженным, поскольку лишился прежнего влияния в морских делах — хотя все еще занимал, в соответствии с ордонансом Парламента, пост верховного адмирала, а в свое время оказал Палатам громадные услуги. Он не пытался умерить или сдержать недовольство графа Голланда, но еще сильнее его разжигал и даже пообещал присоединиться к нему; так вели себя тогда многие члены этой шайки, в убеждении, что всю работу сделают за них шотландцы, а они затем сумеют получить свою долю заслуг.