Локомотивы истории: Революции и становление современного мира - Малиа Мартин

По вполне понятным причинам эти меры не понравились таким знатным вельможам, как принц Оранский и граф Эгмонт, традиционно входившие в Государственный совет. По их мнению, политика Филиппа обрекала Нидерланды на абсолютную зависимость от Испании, как Милан или Неаполь. В частности, эти сановники возражали против его религиозной политики на том основании, что Филипп нарушил традиционные права страны, передав рассмотрение дел о ереси из ведения местных судов в юрисдикцию специально учреждённой инквизиции. В знак протеста они бойкотировали заседания Государственного совета, и Филипп уступил: к весне 1564 г. он вывел из Нидерландов испанские войска, а главное, отозвал Гранвеля. Столь очевидное поражение королевского абсолютизма перед лицом аристократический оппозиции вызвало общий кризис системы.

К 1564 г. Нидерланды превратились в котёл, где бурлило недовольство полувековым государственным строительством Габсбургов и все больше — репрессиями на религиозной почве. Реформация пришла в Нидерланды в 1520–1522 гг., то есть почти одновременно с её первыми вспышками в Германии и Швейцарии. Однако между Нидерландами и княжеством Саксонским, вольными городами империи или Швейцарией существовало одно очень большое различие: светский «меч» в лице Карла не только не поддержал реформу, но, напротив, приложил все усилия, чтобы её пресечь. В результате четыре следующих десятилетия нидерландская Реформация развивалась снизу, тайно и, тем не менее, активно [128].

Это движение прошло в общих чертах три этапа. На первом, в 1520-х гг., довольно нестойкое лютеранство накладывалось на христианский гуманизм, поначалу среди духовенства, но вскоре процесс затронул и класс ремесленников. К 1530-м гг. появился также весьма заразный, в основном для низов, анабаптизм. В 1535 г. его приверженцы предприняли неудачную попытку захватить власть в Амстердаме. Тысячам их собратьев пришлось бежать от преследований в северо-восточную Германию — обстоятельство, немало способствовавшее впечатляющему мюнстерскому бунту 1536 г., ведь два его главных предводителя, Матис и Ян Лейденский, были голландцами. Однако после катастрофы в Мюнстере преемники воинственного голландского анабаптизма, подобно чешским адептам Хельчицкого раньше или английским квакерам позже, укрылись по сектам, проповедующим пацифизм и богоугодные дела. Ключевой фигурой такого преображения стал Менно Симонс, основатель секты меннонитов. Третий и наиболее важный этап нидерландской Реформации ознаменован подъёмом с 1540 г. воинствующего, но притом дисциплинированного и хорошо структурированного кальвинизма. Придя в Нидерланды из Франции через валлонские провинции, он быстро распространился по всей стране, хотя кальвинисты везде поневоле действовали тайно, «под крестом», собираясь малыми группами. Наиболее ревностные из них эмигрировали в голландские «общины иностранцев» в Лондоне и Эмдене (Германия). Именно там к 1571 г. они организовали церковь по женевским канонам, с формальным символом веры и отдельной пресвитерианско-синодальной структурой, управляемую местными консисториями и региональными синодами.

Соединение воинственной религиозности с конституционными устремлениями дворянства породило восстание 1566 г. Историки-марксисты указывают, что и времена тогда наступили экономически тяжёлые, особенно для низших классов. В 1564–1566 гг. за суровой зимой последовал неурожай, так же как во Франции в 1788–1789 гг. Но «голодный год» всё же послужил усугубляющим обстоятельством, а не главной причиной революции [129]. В истории Европы бывало много голодных лет, однако не всякий из них современники нарекали «годом чудес».

Мятеж 1566 г. казался annus mirabilis («годом чудес») из-за необычайной скорости и радикальности развития событий. Это поистине один из величайших революционных годов европейской истории, потрясение, вполне сопоставимое с тем, что произошло в 1419 г. в Богемии, в 1520 г. в Германии, даже в 1640 г. в Англии, а то и в 1789 г. во Франции. По сути, нидерландская революция достигла максимальной мощи именно во время своего начального эпизода. Так что данный эпизод нужно рассматривать наиболее внимательно, месяц за месяцем.

Отзыв Филиппом Гранвеля в 1564 г., по-видимому, сигнализировал грандам из Государственного совета, что они могут осуществить свою программу; в сущности, по всей стране королевская власть стала терять позиции. В декабре вельможи обратились к королю с предложением смягчить религиозные преследования, в феврале 1565 г. отправили графа Эгмонта в Мадрид отстаивать своё дело. Эгмонт наивно полагал, что убедил Филиппа, хотя в действительности тот всего лишь согласился продолжить теологические консультации, и по возвращении сообщил об этом соратникам. В мае теологическая комиссия, избранная советом, рекомендовала проявлять умеренность. Однако реальная политика Филиппа оставалась прежней. Все иллюзии развеялись в ноябре с появлением знаменитых «Писем из лесов Сеговии», в которых монарх подтвердил жёсткую позицию в отношении ереси, занятую им ещё в 1559 г. Перед дворянством встал выбор: повиноваться или нет. Однако страна так сильно жаждала перемен, что, если бы совет не оказал сопротивления, его авторитет мог сильно пошатнуться.

Осенью высшая знать и мелкое дворянство (среди последнего часто встречались кальвинисты) обсуждали планы сопротивления. Ряд мелкопоместных дворян во главе с Филиппом Марниксом составили «Компромисс дворян» — документ о создании конфедерации или ковенанта (соглашения) против инквизиции. Всего под ним подписались около 400 чел. Сановники, занимавшие государственные должности, не могли этого сделать, хотя, например, принц Оранский в январе 1566 г. сложил с себя полномочия штатгальтера (губернатора), не желая выполнять новые приказы короля. Мелкие дворяне, посовещавшись с вельможами, решили представить свою программу в виде «просьбы» правительнице. 5 апреля барон Бредероде с тремя сотнями вооружённых конфедератов совершили почти неприкрыто мятежный поступок: демонстративно ворвались в Брюссель и силой проложили себе путь во дворец правительницы, чтобы передать ей обращение. Один из придворных презрительно назвал прибывших «гёзами» (нищими), но конфедераты подхватили эту кличку и стали носить её с дерзкой гордостью. Правительнице, которой лишний раз показали её бессилие, не оставалось ничего иного, кроме капитуляции. Спустя несколько дней она издала манифест об «умеренности», смягчавший применение законов против ереси. Хотя большинству населения страны он пришёлся по душе, сановники, защищая свои конституционные прерогативы, продолжали добиваться расширения полномочий Государственного совета и в конце апреля отправили в Испанию новую делегацию.

Одновременно с расколом в высших правящих кругах в схватку вступили низы общества, причём в гораздо более радикальной манере. Кальвинисты «из-под креста» вышли на люди и в мае принялись проповедовать «под живой изгородью», то есть под открытым небом в деревне и городских предместьях. Из Лондона и Германии возвращались обученные изгнанники. К лету сотни, а потом тысячи людей слушали проповеди (presches) Евангелия и пели псалмы в полях близ крупнейших городов. 30 июня 1566 г. под Антверпеном собралось порядка 30 тыс. чел. Вельможи и конфедераты Бредероде уже не контролировали движение, которое сами же спровоцировали. Атмосфера во Фландрии и Брабанте напоминала милленаристское лето 1419 г. в Богемии или Мюльхаузен при Мюнцере летом 1525 г.

С 10 августа массовый «энтузиазм» привёл к самой мощной вспышке расправ со святыми образами за всю эпоху Реформации. «Иконоборческое бешенство» весь август охватывало город за городом. В некоторых местах оно вспыхивало стихийно, но в сердце восстания, на юге Нидерландов, являлось «делом рук очень маленькой банды решительно настроенных людей… от пятидесяти до ста человек, многие из которых недавно вернулись из изгнания» и не намеревались больше покидать родину. Некоторых «нанимали за плату кальвинистские консистории из Антверпена и других крупных городов»; в конце концов, страна переживала экономическую депрессию [130]. Впрочем, хотя это «бешенство» в значительной мере было результатом «заговора» меньшинства, стоит отметить, что желающих защищать церкви находилось очень мало.