Локомотивы истории: Революции и становление современного мира - Малиа Мартин

Всё это, конечно, стоило дорого, и в результате после двухсотлетнего процветания выборных штатов (собраний сословий) в большинстве стран Европы монархии в начале XVII в. стали отдавать предпочтение более послушному и стабильному постоянному бюрократическому аппарату. При Якове I стремление к такому новомодному абсолютизму проявлялось скорее в риторике, чем на практике. Он громко заявлял о божественном праве королей и упорно не поддавался давлению пуритан, желавших «завершения Реформации», которое на деле означало пресвитерианское, то есть выборное, управление церковью — такую систему он знал по Шотландии и верно понимал её несовместимость с идеей сильной монархии. В области реальной политики Якову не удался честолюбивый замысел объединить Англию и Шотландию в королевство Великобританию с единым парламентом. Что касается остального, то он вышел из затяжной войны с Испанией, начатой его предшественницей, и отказался ввязываться в Тридцатилетнюю войну после 1618 г., хотя большинству его подданных она представлялась борьбой за протестантство против контрреформации, а его зять был главной, причём терпящей поражение, силой на стороне протестантов. В результате Англия не присутствовала при основополагающем событии европейской дипломатии — заключении Вестфальского мира в 1648 г. Единственное преимущество подобной политики заключалось в том, что она не требовала больших расходов и тем самым позволяла избегать конфликта с парламентом из-за введения новых налогов, хотя периодически возникали разногласия по вопросу монополий и, разумеется, религии.

Дело пошло к кризису, когда на престол в 1625 г. вступил Карл I. Во-первых, он совершил ошибку, ввязавшись одновременно в две войны — с Испанией и Францией, что, разумеется, привело к увеличению расходов. В то же время он прикладывал наибольшие усилия в сфере государственного строительства не в центре своей власти, то есть в Англии, а на периферии монархии — в Ирландии. Там при лорде-лейтенанте Томасе Уэнтворте, будущем Ришелье Карла, беспокойное население было твёрдо подчинено контролю Дублина, парламент приведён к покорности, основана регулярная армия для подавления инакомыслящих католиков — Уэнтворт с полным правом называл такую политику «всеобъемлющей». Другой её аспект в Англии осуществлял новый архиепископ Кентерберийский, Уильям Лод. «Всеобъемлющая» политика здесь означала насаждение религиозного единообразия в церкви — стандартная абсолютистская политика того времени, но особенно рискованная в Англии, поскольку подразумевала активную кампанию против давно усвоенных пуританских взглядов, что, конечно, воспринималось как преследование. Политические меры Лода значительной части населения казались тем более оскорбительными, поскольку влекли за собой отказ от основной догмы протестантства — идеи предопределения — в пользу арминианской доктрины свободной воли («ереси», по мнению кальвинистов) и литургические нововведения в духе «высокой церкви», например перенос алтаря в восточную часть нефа и отделение его перилами, что попахивало «папизмом». В придачу королева Генриетта-Мария была католичкой и содержала во дворце католическую часовню. Всё вышеуказанное вызывало подозрения, будто король и Лод участвуют в «папистском заговоре».

На обоих направлениях своей политики Карл находился в невыгодных условиях из-за того, что ему связывали руки традиционная система налогообложения и государственное устройство. Король должен был «жить за собственный счёт», то есть за счёт традиционных сборов и доходов с королевского домена. Помимо них он получал субсидии, вотируемые парламентом при восшествии короля на престол. Все дополнительные расходы, например на войну за пределами страны, оплачивались специальными дотациями от парламента, регулярной армии Англия не имела. Не располагал король ни постоянным поземельным налогом вроде французской «тальи», ни возможностью собирать средства с помощью французской системы «продажи должностей». В результате этих ограничений и Тюдоры проводили очень скромную, преимущественно оборонительную внешнюю политику, и Яков I едва ли мог сделать больше.

Когда Карл I взошёл на трон, парламент не выдал ему обычных субсидий, но король самовластно собрал подати. В 1627 г. для финансирования проигрышной войны он прибег к принудительному займу у подданных под угрозой судебного преследования. В 1628–1629 гг. парламент отказался давать ему деньги, пока он не удовлетворит возникшие претензии. Вспыхнули большие беспорядки, и Карла вынудили принять составленную парламентом «Петицию о правах», подробно расписывавшую, что члены парламента считали своими правами по «старинной конституции». Парламент был немедленно распущен, его наиболее активные лидеры заключены в тюрьму по королевскому приказу, а Карл поклялся никогда впредь не созывать парламентов.

В течение одиннадцати лет Карл пытался управлять страной единолично, как Мария Медичи, будучи регентом при Людовике XIII, после 1614 г. правила без созыва Генеральных штатов. Чтобы добыть новые средства, ему приходилось перетолковывать правила взимания старых податей и пошлин. Главным примером такого рода стали «корабельные деньги» — налог, изначально собираемый только с портовых городов, но теперь распространённый на всё королевство под предлогом, что раз весь остров получает выгоду от морского флота, то и города, расположенные внутри страны, должны оплачивать его содержание. Некий Джон Хэмптон отказался платить и был отправлен в тюрьму; в 1637 г. суд подтвердил приговор. Этот случай приобрёл характер серьёзного конституционного прецедента, так как со временем «корабельные деньги» могли превратиться в постоянный налог наподобие французской «тальи», тем самым устраняя необходимость в парламенте. Прерогативные суды все больше посягали на традиционную сферу деятельности судов общего права. С политической точки зрения это означало, что парламентская, приверженная общему праву оппозиция правлению королевской «прерогативы» выступала не за рациональное улучшение существующего положения дел, а за возврат к непреходящей легитимности «старинной конституции» (понятие, основанное главным образом на неверном толковании «Хартии вольностей» и других средневековых статутов), якобы нарушаемой последними «нововведениями» необузданной королевской тирании [161]. Удалось бы Карлу безнаказанно гнуть свою «всеобъемлющую» линию бесконечно? Может быть, и да, но при одном обязательном условии: избегая любых военных авантюр, которые потребовали бы сбора новых налогов.

Настоящий кризис был спровоцирован религиозным вопросом. В 1638 г. Карл, стремясь к религиозному единообразию во всём королевстве, попытался ввести англиканскую «Книгу общей молитвы» в пресвитерианской Шотландии. Результатом стали национальный мятеж, отражённый в «Торжественной лиге и Ковенанте» пресвитерианской партии, и падение во всей Шотландии королевской власти. Карл повёл на своё северное королевство английскую милицию, набранную из всякого сброда, но закончилось это позорным перемирием в Бервике. В разгар кризиса он отозвал Уэнтворта из Ирландии и сделал его графом Страффордом. Весной 1640 г. королю пришлось созвать новый парламент, дабы изыскать средства. Тот отказался голосовать за налоги, пока не будут рассмотрены его претензии и проведена реформа. Король не подчинился и распустил орган, вошедший в историю под названием «Короткого парламента».

К лету 1640 г. в Англии воцарилось нечто близкое к анархии. В Лондоне вспыхивали бунты, дворец Лода подвергся нападению. Население перестало платить «корабельные деньги». Чувствуя слабость монарха, шотландские ковенантеры вторглись в северную Англию, одержали верх над королевскими войсками и потребовали 850 фунтов стерлингов в день (огромная сумма по тем временам), пока их требования не будут официально удовлетворены. В столь затруднительном положении Карлу не оставалось ничего иного, как созвать новый парламент и на сей раз вести с ним переговоры.