Локомотивы истории: Революции и становление современного мира - Малиа Мартин

Так что революция продолжилась, когда новый порядок столкнулся с двумя вопросами: во-первых, можно ли верить, что король будет выполнять соглашения, вырванные у него силой; во-вторых, стоит ли в перестройке королевства выходить за пределы политики и проводить «очищение» церкви. Из-за этих двух вопросов единодушные до сих пор парламент и нация разделились. Одну сторону представляли «умеренные» англикане, такие, как Хайд и Фолкленд, которые полагали, что Карла следует поддерживать, раз он принял новый порядок 1641 г. И Карл не преминул воспользоваться расколом уже в конце первой сессии, предложив Хайду и Фолкленду, лидерам умеренной фракции, высокие посты. Они вдобавок боялись, что реформа церкви на пресвитерианский лад будет иметь разрушительный эффект для всего общества. Данный вопрос также возник в конце первой сессии, когда радикалы предложили проект закона об отмене епископата — билль «О корнях и ветвях». Революция, по мнению умеренных, завершилась, и парламенту надлежало сотрудничать с королём. Клика Пима, впрочем, более прозорливо считала, что Карл не смирится с новым порядком и потому нужно продолжать революционное давление силами радикалов и шотландцев. В этот момент, будто в подтверждение их подозрений, Карл отправился на лето в Шотландию искать помощи в борьбе с английскими неприятностями. И в августе парламент распустил шотландскую армию. Парламент и гражданское общество поляризовались, предоставляя тем самым королю политическую базу, необходимую для попытки вернуть прежнее положение; окончиться это могло только гражданской войной. И тогда начала демонстрировать себя во всей красе логика насилия и политической интоксикации.

Когда в октябре 1641 г. парламент собрался вновь, в третьем королевстве Карла, Ирландии, разразилась собственная революция, и в Англии положение начало склоняться в сторону вооружённого конфликта. Ирландцы, чрезвычайно раздражённые «всеобъемлющей» политикой Уэнтворта и боявшиеся теперь попасть под владычество пуританского парламента, дерзнули на бунт, видя, что английское правительство разваливается в самом своём центре. В октябре ирландские католики, как джентри, так и крестьяне, с именем короля поднялись против преемника Страффорда на посту лорда-лейтенанта и в ходе бунта вырезали часть населения Ольстера, пресвитерианской «плантации», созданной при Якове. Новости о резне привели в ужас английских протестантов, доведя до паранойи их вечные подозрения насчёт «папистского» заговора против английских свобод. Пошли разговоры, что за бунтовщиками стоят Карл и его королева в надежде воспользоваться армией ирландских католиков против своих английских подданных. Эта вера в обширный иностранный заговор против свободы станет неизменной чертой революционного синдрома. Во времена американской революции колонисты были убеждены, что политика Георга III служит выражением британского заговора против традиционных свобод, в годы французской революции «патриоты» считали, что вокруг сплошные заговоры аристократов и неприсягнувших священников, стакнувшихся с Питтом и Кобургом.

В практическом отношении ирландский бунт снова поставил проблему формирования и содержания армии, а главное, возможности доверить её Карлу. Будет ли он её использовать только против ирландцев, которые, между прочим, заявляли о своей поддержке короля, или первым делом бросит против парламента? Враждебность к королю переросла чуть ли не в панику, клика Пима потребовала предъявить ему «Великую ремонстрацию», где в истерическом тоне подробно перечислялись все злоупотребления, совершённые им с самого начала царствования. Этот подстрекательский документ был принят большинством всего в 11 голосов (159 против 148), что свидетельствовало об углублении раскола в парламенте. Такое разделение подтолкнуло Карла к ответному выступлению, и в январе он попытался арестовать Пима, Хэмпдена и ещё трёх парламентариев. Когда палата общин отказалась их выдать, Карл лично пришёл за ними в палату с парой сотен солдат, но обнаружил, что «птички упорхнули». Они нашли укрытие в Лондоне, куда за ними вскоре последовала вся палата общин, создав комитет в Гилдхолле под защитой лондонцев. В итоге радикальные парламентарии прибрали к рукам городской совет Сити, очистив его от ненадёжных элементов, а также его милицию — «обученные отряды». С этого момента столица стала бастионом парламентского движения, которое получило в своё распоряжение (конечно, под соответствующий процент) её немалые богатства для финансирования армии. (Английская валюта со времён Елизаветы до девальвации 1930-х гг. в основном отличалась стабильностью, в Англии не было кризиса инфляции, какой случился во Франции.)

Карл после провала попытки, недвусмысленно обнаружившей его нежелание соглашаться с конституционной революцией предыдущего года, уехал из столицы в Йорк. Торжествующая палата общин в ответ выслала ему билли об исключении епископов из палаты лордов, явно нарушавшем «старинную конституцию», и передаче командования ополчением парламенту («Ордонанс о милиции»), что представляло собой откровенную узурпацию главной королевской прерогативы. Так как Карл забрал с собой Большую государственную печать, парламент самовластно присвоил себе право издавать «ордонансы», то есть осуществлять законодательную власть, вводить налоги и управлять всеми государственными делами без короля. Страна оказалась в патовой ситуации. В июне парламент представил королю «Девятнадцать предложений», кодифицирующих вышеуказанные изменения; король, естественно, их не принял. В июле парламент создал Комитет общественной безопасности в качестве временного исполнительного органа, действующего вместо короля, и поставил во главе армии графа Эссекса. Через месяц король поднял в Ноттингеме королевский штандарт, и противостояние переросло в вооружённый конфликт.

Война, в особенности гражданская, всегда оказывает радикализирующее действие. Она милитаризует политику и тем самым обостряет все политические и идеологические расхождения. Таким образом, по мере продолжения войны конституционные и религиозные проблемы, разделявшие английское общество, постепенно приобретали все более серьёзный характер.

Король, твёрдо убеждённый в своём божественном праве на власть и повиновение подданных, избрал тактику переговоров и, если необходимо, компромиссов ради того, чтобы выиграть время, дожидаясь раскола среди противников, каковой уже произошёл однажды в конце 1641 г. Этим объяснялось его неизбежное и неизменное двуличие, так как до самого конца он верил, что рано или поздно победит. Парламенту же гораздо сложнее было выработать стратегию. С одной стороны, он очень долго ставил целью не разгромить короля по всем статьям, а лишь заставить его утвердить тот или иной вариант «Девятнадцати предложений». С другой стороны, парламентарии в глубине души сознавали, что сама природа королевской власти, возможно, не позволит Карлу добровольно пойти на компромисс.

В спорах по вопросу о войне выделились три партии: партия «мира как можно скорее», партия «ограниченных боевых действий» и партия «войны до полной победы». Учитывая натуру короля, время играло на руку последней группе.

Страна раскалывалась медленно и неохотно, и в этом процессе не прослеживалось чётких социальных или географических закономерностей. В общих чертах юг и восток поддерживали парламент, а север и запад — роялистов, что примерно соответствовало разграничению между развитой и отсталой частями страны. Но при этом Лондон твёрдо стоял за «круглоголовых», а Бристоль, второй по значению город Англии, — за «кавалеров». В восточной Англии, регионе в основном сельском, преобладали пуритане, отчасти благодаря близости и влиянию кальвинистских Нидерландов. Представители всех социальных слоёв, от великих пэров до простых ремесленников, встречались в обоих лагерях, хотя люди «низшего сорта» играли более громкую и заметную роль на стороне парламента. Одним словом, в действительности раскол происходил по идеологическим принципам — политическим и религиозным.