Локомотивы истории: Революции и становление современного мира - Малиа Мартин

Одновременно армейская верхушка вступила в переговоры с королём. Они привели к столь же досадно неубедительным результатам, с какими ранее столкнулись парламентарии-пресвитериане: Карл по-прежнему дожидался раскола среди противников, который докажет нации, что без его правления не обойтись. Роялистские настроения действительно нарастали, враждебность к армии и парламенту усиливалась. И конечно в стане врагов короля произошёл раскол. Парламент и шотландцы опасались, что армия заключит сделку с Карлом за счёт пресвитериан, армия ожидала от парламента и шотландцев того же за счёт индепендентов. Треугольник взаимных подозрений разрешился последним компромиссом, который предложили Карлу индепенденты и умеренные пресвитериане из парламента: «четыре билля», обеспечивающие парламенту командование армией в течение двадцати лет и позволяющие ему самостоятельно определять срок своих полномочий. Король их отверг, так как получил от шотландцев более выгодное предложение — командовать ополчением в обмен на единообразное пресвитерианство в обоих королевствах. В ответ парламент в начале 1648 г. наконец отказался от лояльности королю.

Это развязало вторую, более короткую и решающую гражданскую войну. С одной стороны, вторгшаяся в Англию шотландская пресвитерианская армия и местные роялисты, поднявшие ряд мятежей, стремились восстановить Карла на троне. С другой стороны, армия, которая снова его захватила, старалась подавить мятежи и отразить наступление шотландцев. За шесть летних недель она успешно справилась с обеими задачами. Проигравшими оказались английские пресвитериане, занимавшие центристскую позицию. За колебания во время конфликта их в декабре выгнали из парламента, когда полковник Прайд не пустил в палату общин почти половину её членов, оставив лишь индепендентское «Охвостье».

Кромвель и армия потеряли всякое терпение в отношении Карла и начали против него судебное дело за «ведение войны против собственного народа». От «Охвостья» добились создания специального Высокого суда. После упрощённой судебной процедуры короля приговорили к смерти и обезглавили 30 января 1649 г. Это было не идеологически мотивированным актом или намеренной прелюдией к установлению нового порядка, а политическим ходом, продиктованным суровой действительностью ввиду отсутствия иного способа справиться с упрямым монархом. Таким образом, без умысла кого-либо из участников революции Англия «случайно» стала республикой, когда пятьдесят индепендентов, оставшиеся от «Долгого парламента», проголосовали за отмену монархии и провозгласили Англию «содружеством».

Почему произошла великая радикализация 1647–1648 гг., и почему индепенденты одержали победу над пресвитерианами? Потому что раньше парламентские пресвитериане, совершив насилие над королём и существующей конституцией, показали армейским индепендентам, как можно то же самое сделать с ними самими. Гардинер много лет назад сказал: «В 1647 г., как и в 1642 г., была призвана сила, чтобы оказать сопротивление плохому управлению, и привычка применять силу не исчезнет, пока не будет преломлён меч руками того, кто его держит» [167]. Это положение воистину является фундаментальным законом всех настоящих революций и главной причиной, почему революционный процесс так трудно закончить.

В некотором смысле Английское содружество является радикальной кульминацией английской революции: по крайней мере, формально оно знаменовало создание нового мира — республики, основанной на народном суверенитете, и нового человека — святого воина «армии нового образца». И действительно, во многих уголках страны казнь короля расценивалась как прелюдия к концу света и второму пришествию. Соответственно в начале 1650-х гг. наступил расцвет сектантства в Англии, различные движения плодились как грибы. Левеллеры переживали упадок, зато по их стопам в 1649 г. пришли диггеры Джерарда Уинстенли, выступавшие за ликвидацию частной собственности и совместное владение землёй. Хотя Уинстенли — привлекательная личность, историки-радикалы слишком преувеличили значение его движения как предтечи современного социализма; по сравнению с радикалами-таборитами или Томасом Мюнцером диггеры вели себя смирно и на события своего времени оказали незначительное влияние [168].

Одновременно произошёл всплеск милленаристских умонастроений и распространения новых сект. Самой заметной среди них и, без сомнения, наиболее долговечной стала секта Джорджа Фокса — квакеры «внутреннего света». С точки зрения теологии, они представляют собой окончательную деконструкцию традиционного христианства: у них нет церкви, нет духовенства и практически нет доктрины. В социальном плане изначально они имели явное родство с активистами-левеллерами, но по завершении революции ушли в собственные «общества друзей», преданные идеям пацифизма, самодисциплины, делания денег и гражданской филантропии, — подобно бывшему табориту Петру Хельчицкому и его Моравским братьям. Почти столь же важную роль в то время играли «Люди Пятой монархии» — анархисты, верившие, что после победы над Антихристом — Карлом — Святые должны немедленно установить Пятое (и последнее) Царство Справедливости, как предсказано в Книге пророка Даниила [169]. На практике это означало восстание против существующего несовершенного Содружества, и движение было своевременно подавлено армией, после чего осуществило последнее безнадёжное покушение на Карла II вскоре после Реставрации. По сути, движение «Людей Пятой монархии» — последний отчаянный вздох милленаризма, прошедшего 1640-е гг. и теперь взбешенного изменой «святых», пришедших к власти. Подходящая аналогия из будущего — «Заговор равных» Гракха Бабёфа, реакция разъярённых санкюлотов на «предательство» посттермидорианских якобинцев [170].

Вместе с тем Содружество, по крайней мере, породило немного республиканского теоретизирования. Поиск преемника «Долгому парламенту», который находился у власти столько лет, что утратил львиную долю своей легитимности, встал на повестку дня со времён левеллерского «Народного соглашения» 1647 г. Наиболее яркий пример новой рефлексии — «Республика Океания» Джеймса Гаррингтона, изданная в 1656 г. Его программа носила светский и, может быть, не подлинно демократический (так как предлагала избирательное право с имущественным цензом), но во многом передовой характер. Главная новизна заключалась в том, что Гаррингтон основывал политическое право на участие в управлении республикой на собственности, а не историческом прецеденте или принципе наследования. И хотя «святые», стоявшие тогда у власти, совершенно не были заинтересованы в исполнении такой программы, она оказала значительное влияние на более поздние республиканские теории, прежде всего в североамериканских колониях Великобритании [171].

Не менее важное значение для республиканской мысли будущего имели сумбурные попытки «святых» создать новый политический порядок. Поначалу продолжало править «Охвостье», бессистемно пытаясь организовать выборы в новый парламент (актуальный вопрос со времён «Народного соглашения» левеллеров) и реформировать громоздкую и дорогостоящую правовую систему, до сих пор применявшую в судах «французское право». В 1653 г. Кромвель не захотел больше терпеть «Охвостье» и по собственной инициативе распустил этот остаток «Долгого парламента» [172]. Затем он попробовал подобрать ассамблею «святых», прозванную Бербонским парламентом по имени одного из наиболее «благочестивых» её членов, Прейзгода Бербона. Когда и эта затея не удалась, он заставил назначить себя протектором Содружества по письменной конституции (которая, как правило, считается первым документом такого рода в истории) — «Орудию управления». Появился и новый парламент, на сей раз выборный, но он тоже не работал и был распущен. Кромвелю предложили корону, он от неё отказался и продолжил управлять вместе с главными генералами. Англиканскому духовенству запретили читать проповеди, католических священников высылали за границу. Была восстановлена цензура, введены по всей стране пуританские «голубые законы». Одним словом, кульминационный момент революции, Содружество, окончился тупиком.