Анатомия «кремлевского дела» - Красноперов Василий Макарович
…Враги партии и советской власти, разбитые в открытой политической борьбе, бессильные и озлобленные, прибегают к последнему белобандитскому фашистскому средству борьбы – террору. Гнусные, коварные агенты классового врага, подлые подонки бывшей зиновьевской антипартийной группы вырвали из наших рядов товарища Кирова. Они нанесли тяжелый удар партии, но пусть знают враги, что эта тяжелая утрата еще более закалит наши ряды, еще теснее сомкнет нас вокруг партии, ее ЦК и нашего любимого великого Сталина.
В довершение ко всему вскоре раздался звонок от Поскребышева, который сообщил убитой горем Татьяне Ивановне, что Сталин “в ближайшие дни” ее не примет.
У Татьяны Ивановны хватило сил написать Сталину еще два довольно длинных письма, в которых она уверяла хозяина земли советской, что Каменев невиновен, его оболгали троцкисты, и ручалась “своей жизнью и партийной честью”, что Каменев не причастен ни к каким антипартийным группам, а тем более к убийству Кирова.
Сознание того, что Каменева обвинили в столь чудовищном преступлении, было невыносимым, поскольку она чувствовала и толику своей вины – в 1933 году Каменев, находясь в ссылке в Минусинске, поручил ей отвезти в Москву свое заявление о восстановлении его в партии, а она, как мы можем узнать из ее первого письма к Сталину от 1 апреля 1933 года,
сначала захворала, а затем в дороге подверглась налету, при котором у меня – несмотря на мое решительное сопротивление – был отнят чемодан с конвертом на имя т. Енукидзе, заключавший заявление Каменева и его личное письмо к Вам [413].
Теперь, в 1935 году, ей казалось, что из‐за этого у Сталина может
создаться впечатление, что Каменев не вполне признал ошибки и что он держит камень за пазухой [414].
Однако ее чувство вины, по всей видимости, испарилось, когда газеты напечатали сообщение о суде над членами “Московского центра”, а также тщательно отредактированную стенограмму выступления на этом суде одного из подсудимых – Г. Е. Евдокимова, бывшего первого секретаря Ленинградской парторганизации при Зиновьеве [415]. Н. Б. Розенфельд на допросе 10 марта показал:
Вскоре после приговора суда в отношении Каменева у меня был разговор с Глебовой Т. И. на ее квартире. Она высказала мне свое недовольство поведением Каменева на следствии и суде, сказала, что он оказался мягкотелым, что он не должен был давать тех показаний, которые он дал, так как это его политически скомпрометировало. Оценивая судебный процесс над Каменевым и другими, Глебова сравнивала его с событиями 30 июня в фашистской Германии [416].
Конечно, безоговорочно доверять содержанию протоколов НКВД не приходится, поэтому нет никаких гарантий, что дело обстояло именно так, как зафиксировал в протоколе Г. С. Люшков (сама Татьяна Глебова на допросе сначала отрицала это показание Розенфельда, а потом частично признала). Тем более что в письме Л. Б. Каменеву, написанному Татьяной Ивановной после процесса [417], акценты по сравнению с протоколом допроса Н. Б. Розенфельда несколько смещены. В нем она бросает мужу горькие упреки, что тот лгал ей, обманул ее доверие и доверие партии. Ведь после ареста Каменева ей пришлось пройти через унизительную процедуру – ее вызвал в НКВД начальник СПО ГУГБ Г. А. Молчанов, который, отбросив “свое обычное глубоко-человечное отношение”, велел Глебовой немедленно положить партбилет на стол, да еще и потребовал от нее письменного обязательства в месячный срок покинуть Москву. Но из Москвы Татьяну Ивановну выселять пока не стали, планы чекистов поменялись, так что 7 марта 1935 года арестовывать ее пришли по прежнему московскому адресу: Карманицкий пер., д. 3, кв. 5. Переживший Большой террор сын Глебовой и Каменева В. Л. Глебов вспоминал, как
однажды мама пришла с работы, легла и сказала, что у нее страшно болит голова, поэтому она не будет готовить еду и попросит соседку сходить со мной в столовую. Как мне было интересно впервые побывать в настоящей столовой! То ли соседка была человеком знающим и поняла, что к чему, то ли мама успела ей что‐то сказать, но мы гуляли часа два. Когда вернулись, то мамы уже не было. Мне сказали, что она заболела и ее забрали в больницу [418].
На допросе 11 марта 1935 года Татьяне Ивановне снова пришлось встретиться с Георгием Молчановым, который и в этот раз, увы, не спешил проявлять “свое обычное глубоко-человечное отношение”. К тому же теперь он орудовал в паре с Люшковым. Опытные чекисты умело подвели Татьяну Ивановну к даче нужных признаний. Поскольку Глебова не стала с ходу очернять своего мужа и его брата, следователям пришлось напомнить ей о контрреволюционном пасквиле-рисунке, который, по только что полученным показаниям Н. Б. Розенфельда, якобы висел на стене их квартиры до середины 1934 года. Пришлось Глебовой согласиться, что рисунок этот “отражал контрреволюционные настроения” Каменева и Розенфельда (правда, она упорно отрицала, что рисунок висел именно на стене, настаивая, что тот стоял в рамке на столе у Каменева). Далее следователи, опираясь на показания Каменева по делу “Московского центра”, стали доказывать наличие у Льва Борисовича “контрреволюционных” настроений, а также винить Глебову в том, что она о них знала и при этом скрывала от партии. Татьяна Ивановна как честный коммунист подтвердила, что ей было известно о “контрреволюционных” настроениях мужа до 1932 года и что она действительно никуда не сообщила о них, ограничившись “резкой отповедью лично самому Каменеву”. В итоге, усиливая нажим на Глебову, следователи в протоколе зафиксировали (и убедили Татьяну Ивановну подписать) следующую фразу:
Признаю, что мое поведение в отношении партии было двурушническим и предательским, что я этим способствовала к.‐р. деятельности Каменева и других [419].
Сделав такое признание, Глебова решила больше не уступать следствию и категорически отрицала, что ей было известно о “террористической деятельности” мужа и его единомышленников после возвращения Каменева из минусинской ссылки в 1933 году. Отрицала она и разговор с Н. Б. Розенфельдом, в котором проводились параллели между Сталиным и Гитлером. Но и следователи не ослабляли нажим:
Вы в начале сегодняшнего допроса отрицали какую бы то ни было свою осведомленность о к.‐р. намерениях и деятельности Каменева и его единомышленников. Затем вы признали, что вы были двурушником и предателем в партии и способствовали к.‐р. деятельности Каменева и других до конца 1932 г. Пытаясь обмануть следствие, вы сами запутались [420].
Татьяна Ивановна держалась, не уступала. Следователи дали ей протокол на подпись. И вдруг, уже после подписания, Татьяна Ивановна попросила дополнительно внести в него еще одно признание:
Вспоминаю, что вскоре после ареста Каменева по делу убийства тов. Кирова ко мне на квартиру зашла Ольга Равич [гражданская жена г. Зиновьева. – В. К.], которая выражала тревогу за судьбу арестованных. Она высказывала опасение, что с ними расправятся, и приводила в пример события 30 июня в фашистской Германии. Я реагировала резко отрицательно на возможность сравнения положения в стране с фашистской Германией. Допускаю, что я передала этот свой разговор с Ольгой Равич Н. Б. Розенфельду [421].
Автором столь “удачного” (можно даже сказать – “ударного”) сравнения был, конечно, сам Григорий Евсеевич Зиновьев. После ареста Бакаева и Евдокимова, смертельно испуганный, он примчался к Каменеву и “бросил ему фразу”, что боится, “как бы с делом убийства Кирова не получилась такая же картина, как в Германии 30 июня, когда при расправе с Рэмом заодно был уничтожен и Шлейхер” [422].
Похожие книги на "Анатомия «кремлевского дела»", Красноперов Василий Макарович
Красноперов Василий Макарович читать все книги автора по порядку
Красноперов Василий Макарович - все книги автора в одном месте читать по порядку полные версии на сайте онлайн библиотеки mir-knigi.info.