Анатомия «кремлевского дела» - Красноперов Василий Макарович

Я знал от самого Ряскина, что он является троцкистом, и открылся ему в том, что также являюсь троцкистом. Кроме того, Ряскин склонил меня принять задания для ведения контрреволюционной работы в СССР по возвращении из Америки… В середине 1932 г., после сравнительно непродолжительного взаимного прощупывания, мы открылись друг другу, что являемся троцкистами. Этому предшествовал ряд бесед по вопросу о положении в СССР, положении в ВКП(б), в которых мы одинаково отрицательно охарактеризовали работу руководства партии во главе со Сталиным. Ряскин рассказал мне, что пытается наладить троцкистскую работу среди советских студентов, что имеет в этой работе некоторый успех [398].

Ряскин рассказал, что он входит в бостонскую организацию американской коммунистической партии, но, будучи троцкистом, остается в ней для ведения троцкистской работы, что на таком же положении находится не он один, что он имеет специальные задания по находящемуся в Бостоне советскому студенчеству. Ряскин проявлял фанатическую преданность Троцкому. Он отзывался о нем с восторженностью. Не стеснялся он присутствием посторонних людей и часто говорил при отдельных советских студентах, что ВКП(б) совершила большую ошибку, изгнав Троцкого из СССР, что Троцкий – человек, беззаветно преданный коммунизму [399].

Повторяю, я с Ряскиным не знаком. Вспоминаю такой случай, в какой‐то компании, когда это было, я точно не помню, одно лицо из бостонского населения, фамилию я его не знаю, действительно выступало с защитой Троцкого. Я возражал. Допускаю, что этим лицом мог быть Ряскин. Этим лицом не могли быть ни Чесскис, ни Халфин, по‐видимому, это и есть Ряскин [400].

До нашего сближения встречи происходили в пансионе Мильман, после сближения – Ряскин многократно бывал у меня дома по Стрит Биглоу, д. № 6. Здесь мы проводили почти все имевшие между нами [место] политические беседы. В этих беседах Ряскин выявил себя законченным врагом ВКП(б), резко отрицательно отзывался о положении внутри страны, состоянии сельского хозяйства, продовольственном положении и т. д. Все его высказывания были заострены против личности Сталина, он говорил, что Сталин монополизировал в своих руках всю власть, что высылка Троцкого есть результат сведения Сталиным личных счетов с Троцким, что Сталин ведет Россию к гибели и т. д. [401].

Ряскин заявил, что в СССР троцкисты имеют ценные кадры, что в стране имеется благоприятная обстановка для развития троцкистской деятельности. В 1933 году Ряскин говорил мне, что для России перед троцкистами стоит задача возможно большего развития отдельных групп сочувствующих [402].

Примерно в мае 1933 г. Ряскин заговорил со мной о том, что наряду с указанной выше работой надо создавать кадры людей, способных на самые решительные и крайние формы борьбы с ВКП(б). Он объяснил мне, что считает необходимым создание террористических групп для убийства Сталина и других руководителей ВКП(б), что эта деятельность может явиться наиболее действительным средством к возврату Троцкого в СССР, к кормилу правления. Я робко возражал против доводов Ряскина, стараясь собрать в себе все, что было во мне честного, чтобы противостоять Ряскину [403].

Как я, так и мой бывший муж Розенфельд Н. Б. не скрывали друг от друга свою враждебность к Советской власти, ее руководителям, особенно к Сталину, и в то же время свое большое сочувствие к Зиновьеву и Каменеву. В 1932 году во время высылки Каменева в Минусинск я указала Розенфельду, что очень сочувствую Зиновьеву и Каменеву и что я для того, чтобы облегчить их положение, готова пойти на убийство Сталина, которого я считаю виновником их высылки. Думаю, что эти мои намерения Розенфельд передал Каменеву Л. Б. Примерно в середине 1933 года Розенфельд у меня дома напомнил мне про этот разговор и заявил, что единственный выход для изменения тяжелого положения Каменева и Зиновьева – это убийство Сталина, в котором, как это подчеркнул Розенфельд, “все зло”. Розенфельд мне тогда заявил, что на это есть прямая директива Каменева Л. Б. [405].