В эту же схему вписывается и супруга неуловимого Ряскина, которая преподавала английский В. Ф. Пучкову.
Некая путаница возникла с хозяйкой пансиона “еврейкой Мильман”. Опрошенные студенты показали, что на самом деле ее звали вовсе не Мильман, а мисс Стар (Светлана Лохова использует более правильную форму обращения – Ms. Starr, добавляя, что та была недавно овдовевшей эмигранткой, чей покойный муж слыл социалистом-радикалом, хотя в протоколах допросов не удается отыскать упоминаний о радикализме мужа). Е. Я. Буклей на допросе охарактеризовал мисс Стар следующим образом:
Она – выходец из России, приехала в Америку задолго до революции, имела очень большие связи среди старых эмигрантов, покинувших Россию до 1917 года. Называла себя сочувствующей коммунизму. В пансионе бывало много народу из местного бостонского населения, главным образом, из старой эмиграции… Связи [студентов с бостонским населением. – В. К.] установились, главным образом, при посредстве мисс Стар. У нее дома бывали американские коммунисты бостонской организации [381].
Брата мисс Стар звали Буня Грейсер (Буник Гройсер) – так что и девичья фамилия ее была не Мильман. Тут Михаил Кондратьевич, похоже, дал волю своей фантазии. На допросе 8 апреля 1935 года следователь Дмитриев (или Черток) укорял Чернявского:
Вы называете владелицу пансиона Мильман. Между тем допрошенный нами бывший советский студент в Бостоне Буклей, находившийся там одновременно с вами, рассказывает, что фамилия владелицы пансиона не Мильман, а мисс Стар. Какова же действительная фамилия владелицы пансиона? [382]
И Михаил Кондратьевич вынужден был оправдываться:
Я допускаю, что здесь ошибаюсь. Память на фамилии у меня плохая. Кроме того, все‐таки уже прошло почти 2 года с момента моего отъезда из Бостона [383].
Что касается “подрядчика” Буни Грейсера-Гройсера, то с ним тоже дружил непутевый Пучков. Но с женой его, по данным парторга Медкова, сожительствовал все же другой студент – 33‐летний Александр Петрович Брагин (которого дома тоже ждала жена, Анна Брагина). Арест, грянувший в августе 1937 года, застал А. П. Брагина в Хабаровске на должности начальника технического отдела службы пути Управления Дальневосточной железной дороги. Следователи мурыжили его почти год и повесили на него целый букет пунктов 58‐й статьи (1а-7‐8‐9‐10‐11). Брагин был осужден и расстрелян 28 мая 1938 года. Остается добавить, что арест Пучкова и Брагина был, вероятно, в какой‐то мере предопределен показаниями Михаила Чернявского, который на следствии заявил:
Я подозревал, что Пучков и Брагин связаны с американскими троцкистами. От Пучкова я слышал резко отрицательные высказывания о положении дел в Союзе, считал, что он скрытый троцкист. Брагин также делал выпады против партии. Близость Пучкова и Брагина к Ряскину поддерживала во мне уверенность, что я не ошибся в своих подозрениях об их связях с американскими троцкистами [384].
49
Вообще, командировка группы студентов в США в 1931 году по инициативе ЦК ВКП(б) для учебы в университетах – весьма интересный сюжет, который мало изучен. Как показал на допросе парторг группы Е. И. Медков,
в 1931 г. состоялось решение высших правительственных органов о направлении в Америку в разные высшие учебные заведения группы студентов и инженеров транспорта, я был отобран к поездке… Всего было направлено в Америку 65 человек, фамилии всех лиц я не смогу назвать. В Бостон из этого количества было направлено 25 человек, это Пучков, Брагин, Соловьев Иван, Буклей, Егоров и другие [385].
Американские источники из ФБР называют другую цифру:
В письме от 1 июля 1931 года юридическая фирма “Симпсон, Тэккер и Бартлетт”, расположенная по адресу 120 Бродвей, Нью-Йорк, обратилась в визовый отдел Государственного департамента с просьбой выдать визы 64 советским студентам, которым предстояло обучаться в различных технических университетах страны, 24 из которых, согласно списку, должны были учиться в Массачусетском технологическом институте. После значительной задержки визы были выданы 53 студентам, которые прибыли в Нью-Йорк 23 сентября 1931 года на борту парохода “Европа”. Из этих 53 студентов 22 были зачислены в Массачусетский технологический институт. Следует отметить, что трое упомянутых далее студентов, первоначально намеченных для обучения в Массачусетском технологическом институте, были исключены из списка фактически прибывших, и был добавлен еще один человек – Станислав Антонович Шумовский, известный советский агент [386].
Тут американский источник немного ошибается: судя по пассажирскому манифесту, студенты прибыли в Нью-Йорк 27 сентября 1931 года, было их всего 52, а в MIT отправились 23 человека, среди них двое значились инженерами (Брагин и Кондратьев). Большинство было зачислено на первый курс, и лишь несколько человек – на второй.
Остается лишь догадываться, насколько полезными и увлекательными во всех смыслах оказались эти 3 года в стране победившего капитализма, отпущенные судьбой 30‐летним советским гражданам (чьи жены, у кого они были, оставались вне досягаемости на далекой родине). Конечно, партия не переставала приглядывать за ними, и Америка не Америка, а парторг и староста в группе имелись, политический кружок функционировал и был обязателен для посещения. Но все же из протоколов допросов в НКВД мы узнаем отрывочные сведения о развеселой американской жизни. Например, Е. Я. Буклей рассказывал внимательно его слушавшему следователю Дмитриеву:
Пучков одно время очень сильно пил, и был случай, когда товарищи его увозили на машине в пьяном виде от Галфина. У этого Галфина Пучков проводил “буквально дни и ночи”… Соловьев был тесно связан с некоей Соловей, старой эмигранткой, проживавшей неподалеку от нас, в Кембридже. Эта Соловей – украинка. В период нашего пребывания в Америке у нее умер отец, являвшийся выходцем из семьи украинских кулаков. Эта Соловей имела широкие связи среди белой эмиграции. Таким образом, я допускаю, что у Соловьева имелись связи и в этой среде [387].
Понятно, что некоторые студенты, почуяв свободу, ударились во все тяжкие (даже несмотря на сухой закон) – тем более что на родине многим из них были недоступны те развлечения, которым они могли предаваться в Америке. Но самый поразительный случай рассказал на допросе бывший студент Иван Соловьев (1903 года рождения, из крестьян). Признав интимную связь с сомнительной дамочкой Соловей, Соловьев на вопрос следователя о том, какие еще связи с местным населением были у студентов, неожиданно сообщил:
Вспоминаю, что однажды мы, студенты, приняли приглашение упомянутого выше Стивенса [вместе с доктором Казаниным рекомендованного студентам в Амторге в качестве контактного лица. – В. К.] и посетили всей группой местную Бостонскую политическую тюрьму. Стивенс нам указал, что начальник тюрьмы якобы увлекается опытом карательной политики Советского Союза и организовал в тюрьме режим, аналогичный существующему в советских тюрьмах, что в тюрьме высоко поставлены трудовые процессы перевоспитания, что заключенные ходят свободные и т. д. Нас поехало 16 человек: Иванов Михаил, Буклей, Павленко и другие. Мы обедали в тюрьме, обошли все здания [388].
У Дмитриева, наверное, просто челюсть отвалилась от этого рассказа (но прилагательное “политическую” к существительному “тюрьма” он все же не забыл добавить). Поборов удивление, он вывел в протоколе:
