Анатомия «кремлевского дела» - Красноперов Василий Макарович

В доносе Л. Е. Бурковой утверждается, что А. П. Иванов был приговорен к десяти годам лишения свободы, “причем при допросе он скрыл привоз долларов из заграничной командировки. Муханова говорила, что при обнаружении этого факта ему грозил расстрел. Эти доллары прятала Муханова у себя и у брата в квартире в грязном белье. И, смеясь, говорила, что ни один чекист не подумает искать зашитые доллары в грязных тряпках” [541]. Однако в чекистской справке, предваряющей протокол допроса Г. М. Ивановой, о ее муже сказано следующее: “В 1928 г. был арестован по делу к.‐р. организации в цветной металлургии; по отбытии наказания освобожден в 1931 г., сейчас работает профессором института цветных металлов в Москве”. По-видимому, муж, освободившись из заключения, проживал отдельно от жены. К следствию по “кремлевскому делу” не привлекался. Дальнейшая судьба его неизвестна.

Как уже говорилось, по сведениям Бурковой, мать Мухановой “жила у Галины [Ивановой] в продолжение ряда лет… У Галины Мариановны до ареста ее мужа производились банкеты и вечера, где Муханова с сестрой и братом участвовали”. Да кто только не жил у Галины Мариановны! Она, особенно в отсутствие мужа, зарабатывала на жизнь, сдавая угол жильцам. До 1932 года у нее в квартире жили Владимир и Людмила Чернозубовы; в бытность их там в той же квартире 2–3 недели жил и хороший знакомый Екатерины Мухановой Г. Б. Скалов. В квартире также проживал артист Камерного театра Илья Львович Неусихин, с которым Галина близко сошлась после ареста мужа. Сама Галина Марьяновна происходила из дворянской семьи. Ее отец, Мариан Седельницкий, был убит на дуэли, и мать вторично вышла замуж. По некоторым данным, до ареста у Галины Марьяновны было две дочери, Марина и Галина. По итогам “кремлевского дела” Г. М. Иванова была приговорена ОСО к трем годам лагеря (одновременно мать с отчимом были выселены из Ленинграда как “бывшие люди”). По сообщению ее дальней родственницы, в лагере она родила ребенка, который скоро умер. После лагеря это уже был другой человек – “потрясающе несгибаемая, высокая, худая, с прямой спиной, строгая и аскетичная”. К сожалению, мы не располагаем данными о том, сколько лет Галина Иванова провела в заключении.

5) Михайлов Михаил Михайлович. Константин Муханов охарактеризовал его как доктора Боткинской больницы, рентгенолога (Буркова именовала его гинекологом). Чекисты, наметив его как возможный источник яда для убийства Сталина, готовили его арест. Подготовка облегчалась тем, что Константин в своих показаниях изобразил Михайлова в довольно неприглядном свете:

По малограмотности следователей Гендина и Бриччи характеристика эта выглядела несколько комично (Михаил Михайлович вряд ли стал бы “одевать” шпоры вместо того, чтобы их надеть), но ситуация сложилась довольно серьезная – медработнику, вполне преуспевшему на профессиональном поприще, чья вина перед советской властью сводилась всего лишь к недостаточной осмотрительности при выборе объектов своих амурных устремлений, будущее не сулило ничего хорошего. Михаил Михайлович родился в Воронеже в 1896 году (то есть был на два года старше Екатерины Мухановой). Он окончил Киевский медицинский институт и до ареста работал приват-доцентом 2‐го Московского медицинского института и старшим государственным санитарным инспектором. В эту должность он вступил уже после начала “кремлевского дела”, 1 марта 1935 года, с подачи брата жены сталинского секретаря Поскребышева М. С. Металликова, бывшего начальника Лечсанупра Кремля, а на тот момент заместителя главного санитарного инспектора СССР. В новой должности ему не суждено было долго пробыть. Скорее всего, по итогам допроса Константина Муханова Михайлов был арестован. В архиве Ежова сохранился лишь один протокол допроса Михайлова от 31 марта [543], где тот признался в знакомстве с Мухановыми и некоторыми из упомянутых выше лиц из их окружения. Под давлением следователей (а в работу его взяла верхушка СПО ГУГБ в лице Молчанова и Люшкова и их подручных Кагана и Сидорова) пришлось ему охарактеризовать Екатерину Муханову как “антисоветски настроенного человека”, “не нашедшего места в советской действительности”. Но, по сути дела, допрос нужного результата не дал. Михаил Михайлович признал, что Екатерина действительно просила у него какое‐то лекарство с содержанием кокаина, но отрицал, что она пыталась достать у него яды [544]. Следователи долго препирались с ним, пытаясь всеми правдами и неправдами выжать из него признание, но у них ничего не получилось. Дальнейшая судьба Михайлова загадочна. В спецсообщении Ягоды Сталину от 12 мая 1935 года [545], где нарком внутренних дел предлагал меры наказания фигурантам “кремлевского дела”, М. М. Михайлова предлагалось пропустить через ОСО и приговорить к пяти годам концлагеря. Однако в опубликованной в 1989 году справке Прокуратуры и КГБ СССР [546] среди приговоренных ОСО фамилии Михайлова уже нет, равно как нет и указания на его смерть во время следствия (как в отношении М. Я. Презента). Можно было бы предположить, что его решили освободить “за недоказанностью обвинения”, но это крайне маловероятно. В сообщении от 12 мая Ягода действительно предлагал освободить трех фигуранток дела “за недоказанностью”, но в итоге Сталин на это не согласился, и всем намеченным наркомом к освобождению дали по 2 года ссылки. Так что Михаил Михайлович просто пропал, исчез, растворился в воздухе, как будто и не существовал вовсе. Возможно, его судьбу удастся установить по документам, сохранившимся в архивах Лубянки.

6) Головский Владимир Янович упомянут был Константином Мухановым отдельно, так как с ним он встречался не в квартире Галины Ивановой, а у своей сестры Марии (об этом Константин показал на предыдущем допросе 15 марта [547]). Владимир Янович был арестован очень скоро после попадания его фамилии в чекистские протоколы. Уже 21 марта он давал показания следователю, но протокол этого допроса Сталину и Ежову не высылался, и текст его нам пока недоступен. Родился Головский в 1895 году в г. Воловце (ныне в Закарпатской области Украины). В чекистской справке указано, что он уже однажды арестовывался ОГПУ в 1927 году, а на момент второго ареста являлся студентом архитектурного института. Но это был не простой студент. Константин Муханов назвал его “художником-архитектором, проживающим в доме Правительства” [548]. Например, Владимир Янович был хорошо знаком с архитектором Б. М. Иофаном и часто бывал у него в гостях. Дядя Головского, Б. Н. Иванов, жил в том же Доме на набережной, в 1935 году в звании бригинтенданта (позже – дивинтенданта) работал начальником Отдела стандартизации НКО СССР и к тому же был награжден знаком “Почетный работник ВЧК-ОГПУ” (расстрелян в 1938 году). Именно он, по показаниям Мухановой, посодействовал возвращению Головского в СССР из эмиграции [549]. Возможно, на первом допросе Головский подробно показал о том, что на самом деле его зовут Владимир Алексеевич Голощапов, а также о находящемся за границей брате и о своей “службе в Корниловской дивизии армии Деникина, Врангеля, об эвакуации в Галлиполи, о последующем пребывании в Болгарии и возвращении в СССР через Организацию Советского Красного Креста в Болгарии” [550]. Наверняка рассказал и о первом аресте (позже он признался следователю, что Мухановым сообщил вымышленную версию). В какой‐то период, судя по некоторым данным [551], работал за границей в полпредстве СССР. По показаниям Екатерины Мухановой, с Головским ее познакомили Рудневы. По тем же показаниям, первой женой Головского была Марина Николаевна Гриценко, внучка основателя Третьяковской галереи П. М. Третьякова (по материнской линии). В биографии М. Н. Гриценко указывается, что в 1927 году она “перенесла тяжелую болезнь, длившуюся несколько месяцев и оставившую серьезные осложнения на долгие годы” [552] (возможно, у этой болезни имеется связь с арестом мужа органами ОГПУ). Как и многие другие заключенные, Головский готов был подтвердить “контрреволюционность” своих подельниц, но категорически отрицал обвинения, связанные с осведомленностью о чьих‐либо террористических намерениях. По итогам “кремлевского дела” Головский получил от ОСО три года лагерей. Срок заключения отбывал на воркутинском лагпункте Воркута-Вом [553]. Владимир Янович оказался одним из фигурантов дела, переживших Большой террор. Из лагеря, где он занимался проектной работой, удалось освободиться в 1937 году. Он остался в Воркуте, продолжая трудиться на ниве архитектуры и занимая руководящие должности; в конце концов он надолго стал главным архитектором Воркуты (в 1946 году он выступил в роли архитектора памятника С. М. Кирову в Воркуте работы скульптора М. Г. Манизера – пуля, убившая ленинградского вождя, задела Головского лишь по касательной).