История любовных побед от Античности до наших дней - Болонь Жан-Клод

Несколько иным словарем пользуется в своих рассуждениях Жаго: у него слабость к современной псевдонаучной лексике. Дескать, женская прелесть, это «постоянное излучение», проистекает из «физиологической радиоактивности», производимой вибрацией каждого атома тела красавицы. Он тоже выдумал упражнения для выработки «чарующего взгляда», соответствующего «принципу гипнотизма». При общении с глазу на глаз все, что вы говорите, сопровождая свою речь «прямым взглядом в упор», отпечатывается глубоко в памяти объекта завоевания, поскольку такой взгляд ослабляет «остроту его суждения и силу воли». Упражнения, вырабатывающие четкость артикуляции, помогут дополнить впечатление, уже достигнутое посредством взгляда, а здоровый образ жизни (рациональное питание, обильное содержание кислорода в крови и равномерность кровообращения) подкрепит успех. Привычка к вашему присутствию обернется потребностью, а мощное излучение обеспечит такую зависимость, что она просто физически «не сможет обходиться без вас».

Достижения прогресса между тем множатся, надобность выглядеть современными обязывает: от идеи телепатии приходит пора перейти к телеграфии. Волны, что транслирует мозг обольстителя, впечатляюще пронизывают мозг жертвы. «Если эти волны регулярно испускаются в течение долгого времени, — убеждает читателя Ж. Флам-бард, — им, сколь бы они ни были слабы, удастся вызвать впечатление достаточно сильное, чтобы пораженное им лицо испытало потребность любить вас, любой ценой сблизиться с вами; вам же останется лишь подождать». Эта разновидность электромагнитных волн действеннее беспроволочного телеграфа, ибо наш мозг куда восприимчивее. К тому же их можно передавать на расстоянии посредством фотографии. Самое лучшее время для этого наступает, когда пора ложиться спать. Надо только сосредоточиться и повторять: «Мой дух проникает в ваше сознание, вы восхищаетесь мной, вы не можете противиться чувству восхищения, которое я вам внушаю». Повторяйте это в течение месяца каждый вечер по часу, если же хотите соблазнить американку, не забывайте о разнице часовых поясов. После этого можно переходить к домогательствам «более конкретным». Тогда уже она сама станет добиваться вашего расположения. Вот вам и весь секрет сердцеедов и сердцеедок.

Другие авторы рекомендовали методы попроще, но столь же наивные. К примеру, произнося: «Смогу ли я иметь удовольствие увидеть вас в такой-то день и час?», по мнению Жато, надлежит в ту же самую минуту вообразить себе это свидание и просиять от счастья, которое оно вам принесет. Вибрации, которые при этом будут от вас исходить, передадутся обольщаемому существу и вызовут в его сознании приятные, соблазнительные ассоциации.

Любопытно отметить, что такой общий интерес к оккультизму, к таинственным силам совпал со взрывом популярности кинематографа. Соблазнение — своего рода маленький киносеанс для себя и преследуемой дичи. Жаго говорит о «психопроекции», Калипсо уподобляет воздействие любовного обольщения гипнозу большого экрана: «Усыпите ее доверие в магических сферах, где развертываются, словно в постоянно обновляющемся кинозрелище, страстные восторги, чарующие фразы, нежная череда многочисленных проявлений пылкой дружбы».

Каждая эпоха рождает своих актеров и актрис, служащих живым воплощением присущих ей канонов обольстительности. Промежуток между двумя войнами отмечен триумфальным успехом женщины-вамп — типа, диаметрально противоположного образу той лучезарно сияющей звезды, которую после Второй мировой энергично распропагандирует американский кинематограф. Немое кино напирало на визуальные эффекты — экзотические костюмы, преувеличенно экспансивные жесты, томные позы. Как реакция на все это, после Первой мировой войны возникла новая мода — обыгрывать взгляд. Макияж увеличивал глаза, их обводили темными кругами, чтобы оттенить блеск белков, еще более выразительный в те моменты, когда очи устремлялись к небесам. Теда Бара смертоносно стреляла глазами, Мюзидора славилась бархатистостью взгляда, что позволило обеим претендовать на звание «вамп», ибо они буквально сводили зрителей с ума.

Калипсо уже описала их в разделе, посвященном «нервической» обольстительнице, самой опасной по своей неотразимости: «Глаза лихорадочно сверкают, поступь лунатическая, движения порывисты, все в ней выдает нарушение психического равновесия». Кинематограф тоже был затронут модой на телепатию: актеры «хорошо понимали экспрессивную власть взгляда, эту тонкую телепатию зрения, они пользовались этим, чтобы разнообразить и усиливать свою игру», — писал один из кинокритиков того времени. Обольщение — это искусство, актеры служат ему образцами. Если в 1880-х молодые люди рыдали, как Тальма, а сто лет спустя передергивали плечами, как Альдо Маччоне, в 1930-м они смотрели, как Пьер Френе.

Роковая женщина, сладострастная, порочная или обманчиво невинная, разрушительница-вамп ввела в моду прямой пронизывающий взгляд, в то время как классический театр и кинематограф 1900-х все еще обязывали женщину во время любовных сцен опускать очи долу. Впрочем, у вамп не было монополии на опасную игру глаз — достаточно вспомнить завораживающий взгляд Рудольфо Валентино, который начиная с «Шейха» (1922) вплоть до своей смерти в 1926-м околдовывал женщин всего света.

ОТ ТАНГО К ХИП-ХОПУ

Если вальс стал символом романтической экзальтации, вскружившим голову и примерным девочкам, и всевозможным мадам бовари, разочарованным в своем браке, танцы, вошедшие в обиход после Первой мировой войны, имели скорее касательство к плотскому возбуждению. Танго, появившееся в 1880-х в Буэнос-Айресе и Монтевидео, в начале нового века достигнув Европы, вызвало скандал. Тела танцующих оказались в столь близком контакте, что чувства партнера стали вполне явны; прерывистый ритм танго тоже пошатнул традицию, требовавшую скользящих движений. Катрин Поцци вспоминает, как в феврале 1904-го танцевала танго с художником Лотом: «Мы долго смотрели в глаза друг другу, потом я танцевала — цыганка проснулась во мне, мое тело пробудилось, Лот что-то мне говорил, но я даже не вспомню что». Тогда танго еще не затронуло никого, кроме самой раскованной части верхушки богемы. В 1920-х оно проникло во все слои парижского населения. Андре Мальро, танцуя танго, очаровал свою будущую жену Клару, позже в своих мемуарах она описала это странное ощущение: «Центр тяжести моего тела сместился, и от этого я внезапно стала чужда себе самой». Танго — это потеря себя, раздвоение личности или души, отчуждаемой от тела, оправдание услад, которые дарят друг другу словно за скобками.

Услады эти весьма определенны. Моник, героиня «Холостячки», два года спустя после своего разрыва с семьей начинает появляться всюду в обществе звезды мюзик-холла Никетгы. Подруга так ревнива, что позволяет ей танцевать исключительно с мужчинами. Она не предвидела, что «в конце концов от этих легких повторных соприкосновений может возникнуть какой-то нечаянный электрический контакт». Тем, кто, сам того не желая, «включил ток», оказался Бриско: во время «равномерного раскачивания», этой «симуляции, откровенно напоминающей о половом акте», Моник чувствует, что от прикосновений ее тела партнер напрягается. «Она зажмурилась и прильнула к нему еще теснее. Сжимая объятия, они извивались, чуть не сливаясь воедино. Их пальцы сплелись, ладонь льнула к ладони, в воображении вдруг мелькнула картина: они оба нагишом». После этого танго оба посматривали друг на друга несколько ошарашенно. Танго, «яванский» (жава, особенно его вариант, прозванный «самое оно», когда руки кладут на ягодицы) — это танцы, дающие столько свободы телам, что в словах уже нет надобности. Они выражали желание с грубой прямотой, их язык был для многих непривычен. Тридцать лет спустя подобная же сцена появляется у Бориса Виана в романе «Сколопендр и планктон». Однако там несвоевременная эрекция не столько волнует, сколько смущает персонажа. Антиох, прижав к себе Зизани, вынужден ослабить объятия, «поскольку она прильнула щекой к его щеке, и тут у Антиоха возникло весьма отчетливое предчувствие, что его трусы не выдержат напора». Когда музыка умолкла, ему удалось спастись от конфуза, осторожно засунув правую руку в карман брюк. Переглядывание и телесный контакт суть преамбула к признанию, за которым следует приглашение выпить по рюмочке, да и пойти посидеть в автомобиле. Марсель Сегаль в своих воспоминаниях так описывает возвращение из дансинга: во время пути рука легонько трогает твою коленку; если ты затем откажешься зайти к молодому человеку, значит, задавака, если же оттолкнешь его позже, в момент, когда он станет валить тебя на диван, — стерва. Если же позволишь довести дело до конца, ты «славная девчонка, в доску своя, простецкая милашка», с тобой можно распрощаться, небрежно бросив: «Я тебе позвоню».