Анатомия «кремлевского дела» - Красноперов Василий Макарович
Но, несмотря на всю осторожность, Зиновьев был морально раздавлен. А вскоре, 1 апреля, последовала и очная ставка с Вуйовичем, где Зиновьеву пришлось уже самому отбиваться от обвинений в “террористических намерениях”. Так что, когда тюремщики 11 апреля дали ему в камеру карандаш и бумагу, он записал в своем тюремном “дневнике”, который позже, в июле 1935 года, оставит на Лубянке для передачи Сталину перед этапом в Верхнеуральский политизолятор:
Следствие объявило мне, что брат Каменева Николай Розенфельд уличен и сознался в том, что он, желая “мстить” за своего якобы невинно осужденного брата, готовил покушение на И. В. Сталина. Вот до какого ужаса, вот до какого кошмара дошло дело! От этого ужаса стынет кровь в жилах – в буквальном смысле этого слова. После убийства С. М. К. – покушение на И. В. С.! Вот уже с месяц, как следствие мне это сказало, и еще не было минуты, чтобы мысль об этом кошмарном злодеянии перестала жечь мой мозг… Оказывается, что этот человек (если его можно теперь назвать человеком) нацелился в самое сердце партии и мог причинить такие неисчислимые бедствия и несчастья, при одной мысли о которых сердце готово разорваться. Я не знаю, конечно, никаких подробностей. Знаю только то, что прочел мне из показаний Николая Розенфельда следователь. Но мне ясно, что это злодеяние, предпринятое человеком, близким к Каменеву, во всяком случае, бросит и на меня еще более зловещую тень, чем это было до сих пор. Такова логика вещей. Начав борьбу против партии, руководства, покатившись затем по к.‐р. наклонной плоскости, я через такого близкого мне прежде человека, как Каменев, оказываюсь известным образом связанным и с Николаем Розенфельдом. Такова расплата мне. Нет слов, чтобы выразить стыд, боль и ужас, охватывающие меня при мысли об этом [616].
Зиновьев старался использовать всю мощь своего литературного дарования, чтобы создать впечатление искренности раскаяния, но почему‐то все его покаянные сочинения выглядели удивительно фальшиво.
На следующий день, 20 марта, те же следователи (под руководством Г. А. Молчанова) приступили к допросу Каменева. Но допрос не получился – во всяком случае, не понравился вождю, который, конечно, ознакомился с соответствующим протоколом. Следователи особо не напирали, а Каменев лишь выдал дежурное признание:
Контрреволюционные разговоры, которые мы вели с Зиновьевым при Н. Б. Розенфельде, воспитывали из последнего врага советской власти и партии и разжигали в нем озлобление по отношению к Сталину. Я допускаю, что Н. Б. Розенфельд, который был озлоблен моей высылкой в Минусинск и чрезвычайно болезненно на это реагировал, питаясь контрреволюционными разговорами, которые я позже вел с Зиновьевым, в частности, в отношении Сталина, мог дойти до террористических намерений [617].
А мог и не дойти, кто знает… Нет, не такие формулировки нужно использовать в протоколах допроса при расследовании тягчайших преступлений против советской власти и партийного руководства! Сталин возмущенно написал на протоколе: “Дурацкий допрос Каменева”. Следователям было предложено подготовиться получше и провести следующий допрос на подобающем уровне.
76
Очередной допрос Нины Розенфельд состоялся 21 марта. Теперь вместо расспросов о стрихнине следователь Черток решил сосредоточиться на цианистом калии. Дав волю своей фантазии, следователь придумал и отразил в протоколе такую версию: Розенфельд и Муханова хотели подсыпать яд в пищу или питье Сталину, проникнув в его библиотеку лично или подослав кого‐либо еще. Но Муханова якобы “выразила опасение”, что
цианистый калий имеет серьезные недочеты: во‐первых, у этого яда резко выраженные вкусовые ощущения, во‐вторых, его (яд) легко обнаружить после отравления со всеми вытекающими отсюда для нас последствиями [618].
Поэтому было решено заняться поиском других ядов, “которые не имели бы вкуса, запаха и которые не оставляли бы после себя никаких следов”. Где же взять такие яды? А у доктора Михайлова – ведь у рентгенолога этих ядов пруд пруди, можно закрывать все секретные чекистские лаборатории. Правда, Нина Александровна, по ее словам, так и не узнала, достала ли яд Муханова, и как Черток ни старался, прояснить этот вопрос ему не удалось.
На следующий день, 22 марта, Черток продолжил допрос, зафиксировав в протоколе показание Н. А. Розенфельд о том, что Муханова как‐то раз (в 1933 году) посетила дачу Куйбышева благодаря своему знакомству с его первой женой, Александрой Клушиной, которую хорошо знала еще по Самаре. Поскольку Куйбышев сравнительно недавно (25 января) умер, протокол допроса выглядел как составленный с дальним прицелом. Брат Екатерины, Константин, на допросе 13 марта уже дал показания следователям Гендину и Пассову о том, как Екатерина презрительно отзывалась о недавно скончавшемся члене Политбюро. Теперь Черток, в свою очередь, постарался зафиксировать в протоколе как можно больше негативных отзывов Мухановой о Куйбышеве – это в будущем помогло бы приписать Мухановой убийство или как минимум покушение на Куйбышева, если бы решение о таком повороте сюжета было принято начальством:
Муханова резко отрицательно отзывалась о Куйбышеве. Она рассказывала о нем антисоветские анекдоты и в клеветническом духе говорила о его личных качествах. Помню, что Муханова мне рассказывала, что в один из приездов Куйбышева в Самару знакомые Мухановой обратились к Куйбышеву с какой‐то просьбой. Муханова при этом со злобой подчеркнула, что Куйбышев отказал им в этой просьбе. Муханова мне также передавала клевету о том, что Куйбышев пьянствует и развратничает и что на его даче происходят кутежи… Муханова, говоря о Куйбышеве, всегда отзывалась о нем с большой злобой. Как‐то она мне говорила, что она настолько озлоблена против Куйбышева, что готова принять личное участие в его убийстве [619].
Кровожадность Мухановой поистине не знала границ! Насупив брови, следователь строго спросил Розенфельд, предпринимала ли Муханова какие‐либо меры к убийству Куйбышева, но Нина Александровна ответила, что ничего об этом не знает, а после смерти Куйбышева Муханову уже не видела (Нина Александровна была арестована через день после этого прискорбного события).
В итоге с убийством Куйбышева чекисты решили повременить и, как известно, обвинили в нем уже самого Енукидзе (посмертно) вкупе с Ягодой на “бухаринском” процессе. На утреннем заседании 8 марта 1938 года “врач-убийца” Л. Г. Левин показал, что Ягода вынудил его подготовить и осуществить убийство Горького и Куйбышева:
Это было в ту беседу в 1934 г., когда он [Г. Г. Ягода. – В. К.] говорил мне о Валерьяне Владимировиче Куйбышеве и Алексее Максимовиче Горьком. Он сказал мне, что через несколько времени меня вызовет, чтобы я подготовился, а поэтому просил зайти к Авелю Сафроновичу Енукидзе… Я пришел к нему на другой день в Кремль, и он ко мне обратился примерно с такой же речью, которую я передавал. Он также меня спросил о том, кого я могу взять, и был очень разочарован, услышав, что я говорю только о Куйбышеве. Он сказал: “Ну, что же, начинайте с этого” [620].
77
Тему с ядом чекисты развивали в ходе допроса Антонины Шараповой 25 марта 1935 года. Та дала обличительные показания о Нине Розенфельд. Начав с того, что Розенфельд
говорила… что Калинин не принимает никакого участия в руководстве страной. Она говорила, что Калинин занимает почетный пост, но фактически не играет никакой роли. О Куйбышеве Розенфельд говорила, что он, как и большинство руководителей ВКП(б), бездарный человек, а такие талантливые люди, как Каменев и другие, изгнаны и устранены от руководства [621].
Похожие книги на "Анатомия «кремлевского дела»", Красноперов Василий Макарович
Красноперов Василий Макарович читать все книги автора по порядку
Красноперов Василий Макарович - все книги автора в одном месте читать по порядку полные версии на сайте онлайн библиотеки mir-knigi.info.