История Великого мятежа - "лорд Кларендой Эдуард Гайд"

Некоторые полагали (и, следует признать, не без оснований), что Франция и не собиралась как-либо возместить причиненный ею ущерб; что после смерти Ришелье ее политика, направляемая теперь кардиналом Мазарини, ближайшим сотрудником и верным учеником покойного, в сущности не изменилась, и новый посол руководствовался теми же тайными инструкциями, что и его предшественник, отозванный по требованию короля.

Когда граф д’Аркур получил назначение в Англию, было решено, что в его свите, изменив внешность, отправится м-р Монтегю, тогдашний английский посол при французском дворе - предполагалось, что таким образом он сумеет безопасно добраться до Оксфорда. Но в первый же день пребывания графа на английской земле Монтегю был схвачен по приказу Парламента, препровожден в Лондон и брошен в Тауэр, и хотя французский посол изобразил по этому поводу глубокое возмущение, с формальным требованием об освобождении Монтегю он так и не выступил.

В ходе своего первого визита в Оксфорд д’Аркур предложил королю заключить с Францией наступательный и оборонительный союз. Его Величество изъявил готовность подумать об этом предложении, назначил из членов своего Тайного совета комитет для обсуждения условий договора и, со своей стороны, пожелал, чтобы французская корона предоставила ему денежный заем, прислала крупную партию оружия и боевых припасов, а также (в соответствии с одной из статей последнего договора между двумя государствами) недвусмысленно осудила действия его мятежных подданных.

Однако посол (кажется, не ожидавший такого ответа) отказался сразу же начать переговоры, поскольку ему-де необходимо известить обо всем Их Величества в Париже, а впоследствии не пожелал возвращаться к этому вопросу - под тем лицемерным предлогом, что со стороны Франции было бы неблагородно заключать союз именно сейчас, когда английский король находится в бедственном положении и, принужденный обстоятельствами, может согласиться на невыгодные для себя условия. Между тем королева-регентша и кардинал категорически заявили лорду Горингу, чрезвычайному посланнику Его Величества во Франции, что граф д’Аркур не получал инструкций заводить речь о каком-либо наступательном и оборонительном союзе. Все это привело многих к мысли, что граф был послан в Англию для того, чтобы еще сильнее раздуть, а отнюдь не погасить пламя смуты. Как бы то ни было, совершенно очевидно, что он ничем не помог делу Его Величества; Парламент к моменту его возвращения во Францию еще теснее сплотился против короля, а шотландцы приблизились к осуществлению своего замысла вторжения в Англию (ведь французский агент в Шотландии также не пытался повлиять на их настроения в выгодном для короля смысле).

Между тем лорды и общины, как никогда прежде единодушные, издали новые и еще более строгие распоряжения об обязательном принятии Ковенанта и постановили, что всякий, кто откажется его подписать, лишится права занимать какие-либо военные и гражданские должности и посты. Однако в вопросе о Большой государственной печати общины вновь столкнулись с сопротивление лордов, сославшихся на статут 25-года правления Эдуарда III, который объявлял ее подделку государственной изменой.

Оставив без внимания возражения лордов, Нижняя палата постановила изготовить Большую государственную печать, а когда в середине ноября лорды наконец капитулировали, Парламент издал ордонанс, объявлявший его Печать единственно законной Государственной печатью Англии, а всякого, кто посмеет использовать другую печать - врагом государства.

Около этого же времени, желая показать, что они обладают всей верховной властью, а не делят ее с королем, Палаты совершили еще одно дерзкое и жестокое деяние. Два королевских гонца, отправленных из Оксфорда с рескриптами к оставшимся в Вестминстере судьям Бэкону, Риву и Тревору, были схвачены, преданы военному суду как шпионы и приговорены к смертной казни. Один из них действительно был повешен; другой, уже под самой виселицей, получил отсрочку в приведении приговора в исполнение и был заключен в Бредуэлл (откуда впоследствии ему удалось бежать в Оксфорд). Чтобы еще сильнее запугать людей благонамеренных, Парламент издал ордонанс, объявлявший, что всякий, кто отправится в Оксфорд без дозволения Палат или без пропуска от главнокомандующего, или же вступит в переписку с лицами, находящимися на территории, занятой войсками короля, будет привлечен к суду как лазутчик и враг государства.

Нагнав страху на врагов, Палаты позаботились и о том, чтобы мерами особой строгости внушить должное уважение к своей власти друзьям и союзникам. После успешной обороны Глостера потеря Бристоля воспринималась Парламентом еще болезненнее и вызывала все более суровое осуждение в обществе. Не выдержав этих упреков, бывший комендант Бристоля полковник Финнз изъявил готовность ответить за свои тогдашние действия перед военным судом. Полагаясь на свой авторитет в Палате общин и на влияние своего отца, он с основанием рассчитывал на благоприятный исход дела.

Истцами выступили некий м-р Уоллер, богатый сомерсетширский джентльмен, находившийся в Бристоле во время осады и потерявший все свое состояние, что и привело его в ярость против коменданта, а также известный м-р Принн, движимый главным образом неугомонностью своего нрава. Оба они, изображая великую ревность о благе отечества, обвинили полковника в трусости и предательстве. Финнз, человек образованный и даровитый, пользовавшийся уважением Палаты общин и, как один из вождей враждебной королю партии, прекрасно осведомленный о всех тайных замыслах и интригах своих единомышленников, не скрывал своего презрения к обвинителям, а также к тем, кто, как он подозревал, стоял за их спиной - и прежде всего к м-ру Уильяму Уоллеру, чье поражение при Раундуэй-Дауне и повлекло за собой падение Бристоля, и который теперь пытался представить его потерю следствием единственно лишь малодушия и неумелого командования Финнза.

Несмотря на все это, военный суд в Сент-Олбансе, где находилась тогда главная квартира графа Эссекса, после многодневных слушаний приговорил полковника Финнза к смертной казни через отсечение головы - за то, что «он защищал Бристоль не так хорошо и не так долго, как должен был». И хотя впоследствии главнокомандующий его помиловал, смыть позор приговора было уже невозможно, и Финнз покинул Англию. >

Всего сильнее короля тревожили в то время полученные им из Шотландии известия, что там уже собрали армию и приняли решение вступить в Англию зимой. Как раз теперь подобное вторжение представляло особенно страшную угрозу, ведь армия графа Ньюкасла (недавно возведенного в достоинство маркиза) была вынуждена, столько же из-за ропота и недовольства офицеров, сколько по причине дурной погоды, отказаться от планов овладения Гуллем и отступить в Йорк, а гулльский гарнизон, всерьез беспокоивший округу дерзкими вылазками и набегами, успел разбить несколько эскадронов Ньюкасла, так что шотландцы могли найти в этом обширном графстве довольно сильную поддержку. Тем не менее маркиз выслал к границе крупный отряд кавалерии, чтобы следить за их передвижениями, а едва узнав о том, что шотландская армия выступила в поход (начавшийся в январе месяце, когда выпал снег и ударил сильный мороз), лично двинулся ей навстречу в епископство Дарем.

< Для выхода из столь затруднительного положения королю предложили два средства. Во-первых, все лорды, находившиеся в Оксфорде и служившие в армии короля, должны были подписать письмо к шотландскому Государственному совету, из коего явствовало бы, что пять шестых английской знати и членов Верхней палаты поддерживают Его Величество и сурово осуждают незаконные действия английского Парламента - таким образом некоторые надеялись вразумить шотландцев (хотя все изложенное в письме было отлично известно людям, совратившим этот народ с пути истинного). Тайный совет одобрил подобную меру; письмо было составлено, подписано и с трубачом маркиза Ньюкасла отправлено в Эдинбург.