История Великого мятежа - "лорд Кларендой Эдуард Гайд"

Вскоре к Плимуту подступил полковник Дигби, и в городе, потрясенном только что раскрытой изменой Кэрью, возникло замешательство: никто никому больше не верил, и все подозревали друг друга в предательстве. >

Известия о падении Эксетера (после которого победоносная неприятельская армия, развязав себе руки, могла обрушиться и на них), а также потеря Маунт-Стамфорда, единственного серьезного укрепления на суше, вместе с описанной выше историей, повергли горожан в неописуемый ужас и заставили задуматься о том, что пусть даже им и удастся продержаться и защитить город, однако, коль скоро вся округа будет занята неприятелем, они неизбежно потеряют всю свою торговлю, а стало быть, из почтенных купцов превратятся в простых солдат. Сражаться ради такой перспективы им вовсе не улыбалось, так что сам плимутский мэр был не прочь вступить в переговоры с тем, чтобы сдать город. И многие тогда полагали, что если бы принц Мориц выступил из Эксетера к Плимуту, то соглашение о капитуляции непременно было бы подписано. Впрочем, когда я говорю, что, не сделав этого, он совершил ошибку, я вижу здесь скорее беду, а не вину принца, ибо его высочество был совершенно не знаком с этим краем и потому, дав себя убедить доводами, которые казались весьма основательными, решил вначале идти на Дартмут. Считалось, что взять последний не составит большого труда, что через дартмутский порт, когда он окажется в руках короля, пойдет оживленная торговля, и что после того, как принц быстро управится с этим делом, у плимутцев поубавится отваги и желания сопротивляться. Если же нет, то приближающуюся зиму (а шла уже вторая половина сентября) гораздо лучше будет провести как раз под Плимутом, ибо в его окрестностях легко найти удобные квартиры для солдат, между тем как отыскать таковые близ Дартмута невозможно.

Приняв это в расчет, принц двинулся прямо на Дартмут, который, хотя и был из-за своего невыгодного местоположения и полного отсутствия всего того, что обыкновенно внушает обороняющимся уверенность в своих силах, совершенно не готов противостоять столь грозной армии, не обнаружил при его появлении ни малейшего желания или намерения сдаваться, так что принцу пришлось осадить город. Вскоре наступила столь отвратительная погода и пошли такие сильные дожди, что многие из его людей, вынужденных ночевать на голой земле, заболели и умерли, а еще большее их число дезертировало. Все же, после примерно месяца осады и гибели многих отличных бойцов, Дартмут капитулировал на почетных условиях, и принц, оставив в нем гарнизон, не теряя больше времени со всей поспешностью выступил к Плимуту. Последний, однако, находился теперь в ином положении, чем прежде, ибо Парламент, немедленно извещенный о том, сколь ужасным образом потеря почти всего запада подорвала дух жителей Плимута, успел послать им подкрепление в пятьсот солдат, а также офицера-шотландца в качестве коменданта. Тот освободил мэра от бывших ему не по плечу воинских обязанностей и быстро дал понять неприятелю, что ни о чем ином, кроме самой решительной обороны, в Плимуте больше не помышляют. А потому принц начал осаду — с армией, гораздо слабейшей, нежели та, с которой выступил он из Эксетера к Дартмуту, но в твердой надежде овладеть городом еще до конца зимы.

Хотя деблокада Глостера и битва при Ньюбери прервали череду успехов и побед короля, в целом летняя кампания чрезвычайно укрепила его положение. Ведь если раньше подвластная ему территория ограничивалась, в сущности, Оксфордширом и половиной Беркшира (каковая половина также была потеряна с падением Ридинга весной), а его сторонники в прочих графствах могли, казалось, лишь воспрепятствовать полному соединению сил его врагов, но едва ли привести эти графства к повиновению королю, то теперь он, по сути дела, стал владыкой всей западной Англии. В Корнуолле он господствовал безраздельно; во всем Девоншире ему сопротивлялся одни лишь Плимут, причем вражеские силы были прочно заперты в стенах города. Обширное и богатое графство Сомерсет (второе в королевстве) вместе с Бристолем находилось в полной его власти; в Дорсетшире в руках неприятеля оставались лишь два рыбацких городка, Пул и Лайм — все прочее стояло за короля. И в каждом из этих графств король располагал немалым числом гаваней и портов, через которые он мог получать боевые припасы, а обыватели — вести торговлю. В Уилтшире неприятель не имел ни малейшей опоры, в Гемпшире — один или два города, но никакого влияния за их пределами: тамошний народ в большинстве своем был настроен против Парламента. Весь Уэльс (исключая один или два приморских города в Пемброкшире) ревностно поддерживал короля, и лишь злосчастное упрямство Глостера не позволяло Его Величеству завладеть всей долиной реки Северн. В Шропшире, Чешире и Ланкашире Парламент был теперь ничуть не сильнее, чем в начале года. И хотя маркизу Ньюкаслу пришлось, к сожалению, снять осаду Гулля (как королю — отступить от Глостера), он по-прежнему имел полную власть над Йоркширом и гораздо большее, чем Парламент, влияние в Ноттингемшире и Линкольншире. Короля могли уже считать достаточно сильным для ведения войны — а ведь именно противоположное мнение явилось одной из важнейших причин того, что в стране не наступал мир. А потому многие полагали, что, сколько бы упорства ни выказывал неприятель теперь, зимой непременно последуют некие попытки к примирению, и что весь шум насчет грозных приготовлений в Шотландии поднят лишь для того, чтобы склонить короля к более значительным уступкам. Они также всерьез верили, что те самые особы, которые лицемерно объявляли единодушное желание народа высшим основанием для всех своих действий и клеветнически обвиняли короля в коварном умысле призвать иноземные войска, дабы устрашить подданных и сломить их сопротивление, не посмеют теперь подталкивать чужую нацию к вторжению в Англию и не дерзнут принуждать английский народ к подчинению тем переменам, которые он и в мыслях не имел принимать А прибытие графа д’Аркура, полномочного посла французской короны, открывало, по их мнению, возможность начать мирные переговоры без формальностей и предварительных условий, которые, после издания обеими сторонами друг против друга деклараций и протестов, представлялись этим людям более серьезной преградой на пути к миру, чем какие-либо действительные разногласия между королем и Парламентом.

< Король также связывал с его миссией известные надежды, ибо кардинал Ришелье, столь усердно разжигавший смуту в Англии и Шотландии, уже умер, прежние министры вышли из Бастилии или вернулись из ссылки, а регентшей стала королева-мать, которая выражала глубокую личную симпатию к английской королеве, принимала близко к сердцу бедствия короля и, как можно было подумать, ясно сознавала, что интересам и чести французской короны соответствовала бы поддержка английской монархии.

Графа встретили в Лондоне весьма торжественно (Палатам очень хотелось показать, что отсутствие короля никак не отразилось на пышности официальных церемоний), но когда он получил пропуск в Оксфорд, его карету при выезде из Лондона подвергли обыску. Несмотря на протест д’Аркура, он не получил удовлетворения за столь грубое оскорбление, а устроивший обыск офицер не понес ни малейшего наказания - из чего многие заключили, что сам д’Аркур не слишком энергично выразил свое возмущение. Король рассчитывал, что французская корона через своего посла выступит с решительной декларацией в его защиту и, если она не возымеет действия, прервет сношения с Англией, что поставит под угрозу лондонскую торговлю и произведет должное впечатление на шотландцев.

По возвращении из Оксфорда посол отправил письмо графу Нортумберленду, в котором просил сообщить Парламенту, что он довел до сведения Их Величеств искреннее желание французского короля способствовать достижению мира в английском королевстве, и предлагал свои услуги в качестве посредника.

На созванной по этому поводу конференции общины отклонили предложение лордов назначить комитет для переговоров с послом, а в своем ответе поблагодарили короля и королеву-регентшу Франции за любезное предложение добрых услуг, но указали, что если послу будет угодно сообщить им что-то еще, то ему следует обращаться не к отдельным членам Парламента, но к одному из спикеров (тем самым он по всей форме признал бы их законным Парламентом). После этого посол совершил еще несколько поездок в Оксфорд, отправил еще несколько ничего не значащих посланий Палатам и возвратился во Францию re infecta [33], ни в чем не поддержав Его Величество и не выразив ни малейшего недовольства действиями Парламента.