История любовных побед от Античности до наших дней - Болонь Жан-Клод

Освобождение женщины заставляет подвергнуть сомнению саму природу мужской стратегии любовного завоевания, коль скоро ее старинные рецепты больше не отвечают требованиям времени. Значит ли это, что феминизм лишил мужчин отваги, совершив переворот в тысячелетиями сложившихся отношениях полов? Оглянувшись назад, убеждаешься, что это общее место требует уточнения. Ведь кризис мужской идентичности — феномен не новый, он был отмечен еще на заре прошлого века, в годы первой волны феминизма. И что характерно, именно пресловутые «настоящие мужчины» вечно сожалеют о том минувшем времени, когда их хамство могло сойти за мужественность. Постепенная эмансипация женщины вынудила их в свой черед учиться обольщению; заметим, кстати, недавнюю примечательную эволюцию этого понятия: обольстить женщину ныне означает не злоупотребить ее наивностью, чтобы чуть не силой вырвать согласие, а завоевать ее убеждением и знаками внимания. Кому-кому, а женщинам на это сетовать не приходится.

В чем же специфика кризиса мужской идентичности 1970-2000-х годов и каковы его последствия в отношении кадрежа? Тут в первую очередь можно вспомнить утрату невинности в сфере информации: отныне девочка с малых лет знает, чем рискует. Ее учат избегать назойливых незнакомцев. «Вот почему кадрежники, вынужденные пускаться на самые разнообразные уловки, чтобы достичь цели, из тех же соображений должны проявлять куда большую открытость, чтобы внушить доверие», — отмечает Жюди Куриански. Но чем они откровеннее, тем очевиднее их цель, вызывающая настороженность: сближение с самого начала выглядит предосудительным. Стало быть, приходится покончить с классическим образом Дон Жуана. «Подступая к Другому, я оказываюсь вне закона. Не будучи представлен, я представляю себя сам», — пишут Паскаль Брюкнер и Ален Финкелькро. Слишком откровенное соблазнение воспринимается как агрессия: «Мужчине для начала необходимо дождаться момента, когда он перестанет внушать опасение». Он должен, «начиная, снискать себе оправдание в том постыдном факте, что начинает». Вот почему многие уклоняются от подобных встреч, предпочитая находить себе партнеров в местах, где любовному сближению предшествуют иные отношения, связанные с общими профессиональными, игровыми, культурными, политическими интересами. Там есть надежда, что дружеская связь перерастет в роман.

Паскаль Брюкнер и Ален Финкелькро проанализировали, начиная с 1977 года, новые правила игры-обольщения. Былое ухаживание являло собой этакий «бал-маскарад», где импульсы фигурировали под личиной чувств. Это позволяло признаваться в неудобосказуемом, сексуальное желание заявляло о себе прикровенно. Ныне это выглядело бы лицемерием. Но если кадрежник больше не может говорить о любви, как ему выразить свое желание? «Вытолкнутое за пределы своего прежнего традиционного кода, современное обольщение обречено на скитания и тотальный паразитизм. Коль скоро кадреж лишился своего словаря, всякий другой словарь при случае может послужить его целям». Сгодится любая тема разговора, будь то революция, экология, живопись, экзотическая кухня. Лишь бы послание дошло: «Я другой, я того стою, давай испытай мою особость!» Заговорить о любви немыслимо, равно как и расточать в подобающих выражениях похвалы прелестям своей добычи. Место всего этого заняли другие «церемонии», с виду это выглядит развязностью, сближение полов отныне происходит по другим сценариям, но мужчина и женщина раскрываются в нем смело, на равных.

Затем сексуальная революция дала женщинам возможность осознать свое право на оргазм и обязала мужчин потрудиться, чтобы они его испытывали. В общем, по замечанию Десмонда Морриса, новая «сексуальная свобода», сосредоточившись на соитии как последней стадии обольщения, сводит почти на нет предыдущие, столь важные для формирования пары.

То, что Бодрийяр назвал «эрой предписанного наслаждения», вселяло в мужчин панический ужас перед «освобожденной женщиной». По мнению этого автора, подобная смена ролей, когда дело дошло до того, что женщина, всегда служившая лишь орудием мужского удовольствия, требует наслаждения для себя, влечет за собой «изнурение сексуальной потенции», ощущаемое мужчинами как насилие. «Речь идет о насилии как подавлении, упадке, крушении завершенного мужского наслаждения, когда в былую гармонию вторгается страх перед незавершенным женским. Поисходит не насилие в полном смысле слова, оно оказывается деперсонализированным, личности насильника самой угрожает распад, потеря лица, «третий пол», где он оказывается в среднем роде». Хотя женское либидо издавна пугало мужчин (тому порукой одержимость средневековых клириков), оно до сей поры было подавляемо. Отныне же признание женского права на оргазм оборачивалось осуждением тех, кто не может довести до него свою партнершу. Немало потешались над завершающим мужские труды вопросом «Ну, тебе хорошо?», но в нем, может статься, больше тревоги, чем самодовольства.

В конечном счете традиционные решения устарели. Коль скоро в любовных делах исчезли посредники, самые робкие волей-неволей должны устраиваться сами — ни друзья, ни родители им тут не помогут. А девушки, на их взгляд, завышают планку. Прежде всего приходится уламывать их. «Вы этого, возможно, не сознаете, но эпоха, в которую мы живем, для кадрежа великолепна. Женщины еще никогда не были такими свободными и прекрасными, как в наши дни», — провозглашает Фабрис д’Арк. Невозможно ответить одними насмешками или насилием на эту мужскую растерянность перед утратой своего господства. Подобная реакция была широко распространена в начале века, когда феминизм делал свои первые шаги, затем отступила перед возникшей модой на мачо и характерным для последней четверти XX столетия комплексом фаллократа.

Фабрис д’Арк еще в 1983 году отмечал, что у женщин вызывает раздражение «профессиональный кадрежник», самонадеянный сверх меры. Предостережение, повторенное два десятилетия спустя Лионелем Пайесом и Софи Шавена: «сердцееды» больше не котируются. Агрессивность последних образчиков примечательна от противного. Боясь, как бы его мужественность снова не поставили под сомнение, мужчина тем навязчивее способен напирать на свои традиционные виды оружия, те, что описаны Шекспиром в «Укрощении строптивой». «Когда она сядет на своего конька и заведет речь о принципах, — говорит такой кадрежник, — займитесь с ней любовью, даже если вы только что познакомились. Сладострастная возня поставит все на свои места, возвратит вещам их истинные пропорции. Самец и самка предстанут в своем подлинном качестве. В постели и самая мстительная из них становится всего лишь женщиной». Подобные советы, навеянные фрейдизмом в самом низкопробном его понимании, порой доходят до карикатурного женоненавистничества: «Так что не вижу, чего вам бояться, особенно если вы собрались говорить с женщиной, которая в силу комплекса кастрации часто считает себя ниже мужчины, грезя о том, чтобы ему уподобиться, а если нельзя, то хоть сравняться с ним». Такие рассуждения, не являясь, разумеется, уделом большинства, тем не менее возникают то и дело, в итоге приводя к возврату в некоторых средах моды на мачо.

По-видимому, кризис мужской самоидентификации оказался достаточно глубоким, коль скоро в этой связи потребовалось увеличение числа психотерапевтов и консультантов по вопросам брака. Именно этой тематикой занималась Одиль Ламурер. Начиная с 1981 года она работала консультантом по брачным вопросам, а с 1986-го организовала студию для одиноких: консультации и групповые занятия в форме ролевых игр с целью восстановить потерянную уверенность в себе и научиться искренности в отношении к партнеру. По ее словам, нужно принять себя таким, как есть, быть раскованным, не впадать в уныние, понимать желания другого, найти средства понравиться. Одновременно такой психологический подход располагает к тактике, не оскорбляющей своей напористостью: кто уверен в себе, тот не испытывает потребности в подавлении другого.

Так зародился новый тип обольстителя, который не опьяняет девушек сладкими грезами, не прибегает к силе, не кадрит и не морочит им голову упоительными посулами, зато может растрогать, успокоить, позабавить. Этот парадоксально соблазнительный антисоблазн многолик. Незавидная наружность (Серж Генсбур), крайняя нервозность (Вуди Аллен), умилительная неуклюжесть (Пьер Ришар), юмор (Франк Дюбоск), притворная наивность (Жамель), нежность, пробуждающая в женщине материнский инстинкт (Ален Сушон), часто имеют успех. Мишель Сарду рассказывает, что в юности, желая покадриться, он прибегал к простейшему приему: «Я забивался в угол, скорчив унылую мину, все кидались ко мне!» Стало быть, «иди сюда, малыш, иди к мамочке на ручки!». Красавчик, плейбой во вкусе шестидесятых, латинос-любовник, соблазнитель с калифорнийских просторов отошли в область телереальности, процветающей ныне за южными границами США.