История любовных побед от Античности до наших дней - Болонь Жан-Клод

Йолен де Лабинь возводит этот тип обольстителя к шестидесятым годам, видя в Роберте Митчеме провозвестника этой моды. С равным успехом здесь можно вспомнить Чарли Чаплина или Бастера Китона, которым удавалось сделать дурацкую неуклюжесть трогательной. Однако если судить по нашим учебникам обольщения, приходится констатировать, что феномен принадлежит скорее 1980-м. «Женщин волнует мужчина естественный и ранимый. Чувствительность и нежность мужчины наверняка пробудят в женщине материнский инстинкт». «Заштампованно-настырные» кадрежники начинают надоедать женщинам своей утомительной незрелостью и неспособностью к стабильным отношениям. Юмор становится действенным оружием обольщения, застенчивость — козырем в этой игре: ведь можно надеяться, что робкий мужчина будет верен в любви хотя бы за неимением предприимчивости.

Такая смена стереотипов удовлетворила девушек? Не всех. И не надолго. Некоторые вскоре заметили, что «брать инициативу на себя вовсе не забавно, а потому заняли выжидательную позицию». Успех Эрмины де Клермон-Тоннер, автора книги «Вежливость обязывает», отчасти объясняется пробудившейся ностальгией по обольстителю в старофранцузском духе — поклоннику, который не жалеет на ухаживание времени, делает подарки и отпускает комплименты. «Современный мужчина считает своим долгом выйти из игры, если женщина не уступит ему за двухдневный срок. Это прискорбно».

Стали возвращаться даже к приемам психологического кадрежа, унаследованным от XVIII столетия, к рецептам Стендаля, на методы которого ссылаются Йолен де Лабинь («Забавляйте женщину, и она будет вашей») и Эрмина де Клермон-Тоннер, вспомнившая его «русский способ» (притвориться, будто выслеживаешь другую добычу). Женщины жалуются, что их не понимают, одним мужчинам не хватает рвения в любви, другие действуют кавалерийским наскоком. Они готовы «дать зеленый свет», но их злит, когда мужчины не улавливают едва заметных знаков их согласия. Короче, между полами возникло стойкое недоразумение.

Марсианин и венерианка? Современный мужчина подчас и впрямь ведет себя так, будто с луны свалился. Чтобы обольщать, не будучи обольстителем, ему нужно подмешать к своим мужским достоинствам (надежности) долю женских (нежность). Он учится у гомосексуалов, сочетающих в себе менталитет обоих полов. Автор, подписавший свою книгу «Советы гомо для гетеро, как соблазнять женщин» именем Оскар, основывается на откровениях последних, поскольку они, воспринимая его как подружку, высказывались откровенно и не лукавили. Видящий насквозь оба пола подобно прорицателю Тиресию из греческих мифов, он доподлинно знает, что женщинам особенно ненавистно в мужчине, о чем они мечтают, каковы критерии их выбора. «Есть лишь один секрет (хотя талдычат о нем без конца): обращайтесь с ними, как с принцессами из сказок — и все будет хорошо».

Сказка ныне выглядит так: некоторые идут на все, только бы одолеть барьер собственной робости. За последние пятнадцать лет установилась мода на признания-сенсации вроде плаката, прицепленного на пляже к хвосту самолета, любовного объяснения прямо с телеэкрана, аренды рекламных щитов и растяжек, чтобы в День святого Валентина возвестить с их помощью о своей страсти. Только вряд ли рекламными фокусами можно устранить внутреннюю преграду, затрудняющую первый шаг. На эти выходки пускаются с убеждением, что свидетели в интимный момент признания так же необходимы, как в публичном ритуале свадьбы. С надеждой, что столь отчаянный жест исключит возможность отказа: «Вы тронуты его демаршем?» — таков лейтмотив пары ведущих Паскаля Батая и Лорен Фонтен, когда возникает опасность, что в передаче «Кроме правды, ничто не в счет» занавес может не открыться. Образ соблазнителя в своих метаморфозах от мачо к застенчивому мямле, от калифорнийского серфингиста к старомодному ухажеру на исходе XX века стал заметно сложнее. Не служит ли обесценивание учебников кадрежа верным признаком растерянности кадрежника, которому подрезали его крылья мачо? Никогда еще вопрос, как подступиться к девушке, не требовал стольких размышлений. А коль скоро здесь нужна оригинальность, оказываются вовлечены все современные дисциплины: кадреж отныне становится отраслью маркетинга, пиар-технологий, этологии, поведенческой терапии.

КАДРЕЖ КАК МАРКЕТИНГ

Кадреж-маркетинг обещает нам многое в эпоху, когда в экономике доминирует сфера обслуживания. Явление это не новое. Фенуйе в 1924 году уже ссылался на политическую экономию, чтобы объяснить, что, «если товар редок, это само по себе еще не делает его ценным, нужно еще желание покупателя», а его вызывает реклама. Этот феномен очень ощутим в Америке, где женщина должна выработать «свой стиль»; французам с их опасением «жениться на вывеске» это не слишком свойственно. Но кое-какие правила маркетинга уже привились и здесь. К примеру, прямая самореклама: чем хвастаться своей страстью к теннису или любовью к детям, лучше найти женщину, которую можно соблазнять на корте, попутно вытирая сопливый нос ее маленькому братику. Любовное сближение можно сравнить с предприятием: если вы не мастер-кустарь, самолично создающий свое супружество, тогда оно куется в домашней мастерской (родителями) или проходит через маленькую фабрику (салоны свах) или крупный завод (светские балы).

Но первая аналитическая работа на эту тему принадлежат Андре Бежену и Микаэлю Поллаку, она опубликована в 1977 году. По их мнению, с того момента, когда оргазм сделался предметом взаимных расчетов между партнерами (что стало возможным благодаря успехам послевоенной сексологии), образовалось подобие сексуального рынка, где, исходя из стремления к равновесию выдаваемых и принимаемых «разнородных истечений», соматических выделений и фантазмов, совершается свободный обмен удовольствиями. Идеальный оргазм не что иное, как платежная единица этого рынка, призванного заменить капиталистическую хозяйственную систему секса.

Этот тезис не остался без развития, он оказал влияние на концепцию кадрежа: последняя «весьма часто опирается на маниакальное принуждение, чьи проявления до странности схожи с некоторыми социальными практиками, способствовавшими экспансии капитализма», как писали те же авторы. Этот «тревожный поиск эффективности и экономичности» настоятельно требует равновесия между целью и средствами: всякий потребитель внимательно следит, чтобы качество соответствовало цене. Он ищет одновременно «максимальной отдачи» (в данном случае — умножения числа партнерш и оргазмов) и «минимизации издержек» (риска встретить прямой отказ, боязни столкнуться с проявлениями импотенции или фригидности). Этим объясняется успех газетных объявлений, которые, ограничивая риски, предлагают множество контактов, сообщая подробности внешности, сексуальные пристрастия, все затем, чтобы свести к минимуму возможность разочарований. При непосредственном кадреже те же заботы выражаются в значимых деталях одежды и в понятных жестах (скажем, таких, как стереотипное подмигивание), также практикуется назначение свиданий с учетом «места и времени, особо благоприятных для получения положительного результата».

По мнению Поллака, в период воцарения свободы нравов гомосексуальный кадреж стал в известной мере образцом. Свобода ведь и впрямь генерализует характерные элементы связи между мужчинами: отделение сексуальности от продолжения рода, понимание оргазма как цели отношений до такой степени, что в хозяйстве любви он превращается в «платежную единицу». Можно было бы прибавить сюда также разграничение сексуального желания и эмоциональной склонности. К тому же необходимость сохранять тайну вынуждает подходить к ситуации рационально, сводя к минимуму риски и сугубо заботясь об эффективности. Места, известные как приюты кадрежа (гриль-бары, сауны, задние комнаты), позволяют экономить издержки (потраченное время) и получать максимальную отдачу (повысить число оргазмов). Опознавательные сигналы позволяют избегать отказа. «Изощренность коммуникации во время кадрежа указывает не столько на погоню за количеством контактов, сколько на выборочности контактов и страх отказа».