Трафальгар. Люди, сражение, шторм (ЛП) - Клейтон Тим

Кодрингтон вернулся в Гибралтар без приказа, "прежде чем лихорадка, начавшаяся среди испанцев, успела распространиться". Он беспокоился о заполненных пленными «Левиафане» и «Аяксе», которые все еще находились около Кадиса.

В день, когда он писал, 4 ноября, разыгрывался заключительный акт драмы. Адмирал Дюмануар в конце сражения направил свои четыре корабля на юг, к Гибралтарскому проливу. Но при наступлении сумерек ему показалось, что он увидел приближавшиеся корабли адмирала Луиса, и он передумал и направился на север, надеясь добраться до Рошфора. Его четыре корабля с трудом пережили шторм, а поврежденный в бою «Формидабль» был вынужден выбросить за борт с квартердека двенадцать орудий. Он был в плачевном состоянии, когда 2 ноября эскадра Дюмануара была замечена двумя британскими фрегатами. Французы отогнали их, но возле Ферроля их заметил другой фрегат, последовал за ними и затем известил сэра Ричарда Стрекана о встрече с французами. Эскадра Стрекана, блокировавшая Ферроль, была рассеяна штормом, но он отправился за Дюмануаром с теми кораблями, которые у него были. После двухдневной погони вдоль галисийского побережья его четыре корабля при поддержке четырех фрегатов настигли четверку Дюмануара у мыса Ортегаль и завязали с ними бой.

Это было неравное сражение. "Наш несчастный корабль, — писал капитан 67-го полка Гемелинг, служивший на «Дюге-Труэне», — полностью выведенный из строя и имевший водотечность, был сокрушен огнем двух линейных кораблей и фрегатов. Это была не война в том смысле, в каком ее понимают; это была бойня, страшная бойня. Три четверти моих людей лежали мертвыми вокруг меня; мой бедный лейтенант Ле Дейё лежал в нескольких футах от меня, и там было так много других!" Еще четыре французских корабля оказались в руках британцев.

Раненым испанцам и французам, прибывшим в Кадис 30 октября, повезло. А большинству британцев пришлось ждать, пока они не добрались до Гибралтара в какой-то день ноября. К чести Соланы, маркиз предложил британцам услуги госпиталя в Кадисе, но Коллингвуд отказался, возможно, чтобы дать понять, что его потери действительно невелики.

На самом деле, число раненых становилось все меньше по мере того, как росло число погибших. Некоторые погибли бы при любых обстоятельствах, но шторм не только потопил моряков. Создавая невыносимые условия на борту из-за качки и лишая их возможности быстрее прибыть на берег, он унес жизни многих раненых. На «Виктори» осколочные ранения Генри Крамвелла переросли в гангрену, и он скончался в субботу. Джозефу Гордону успешно ампутировали бедро, но в воскресенье у него случился спазм, и он умер. Мичман Александр Палмер был ранен мушкетной пулей в бедро. К счастью, пуля не задела кость, но в понедельник он умер от столбняка.

Норфолкский протеже Нельсона, Уильям Форстер, двоюродный брат Берри, скончался от полученных ран сразу после прибытия в Гибралтар 30 октября. Джек Спратт, подштурман «Дефайенса», который в одиночку поднялся на борт «Эгля» и чья нога была повреждена мушкетной пулей, был в плохом состоянии:

Уильям Бернетт сделал все, что мог. Во время шторма Спратт "испытывал сильную боль от резких рывков нашего корабля, когда бурные волны бились о корпус". Он мог слышать, а также чувствовать, как скрежещут концы костей в месте слома.

К тому времени, когда Спратт добрался до Гибралтара, он бредил, у него была высокая температура. Он двигал ногами, и кости постоянно сдвигались относительно друг друга, поэтому хирург Гибралтарского госпиталя мсье Бувье поместил его ногу в коробку. Спратт почувствовал зуд и подумал, что, должно быть, становится лучше. Когда открыли коробку и сняли повязку, Спратт увидел, что "сотни крупных красноголовых личинок длиной почти в дюйм впились в икру моей драгоценной конечности, видны были только их хвостики". Личинки, по его мнению, появились от шпанских мух, которые наводнили переполненный ранеными госпиталь. Вечно жизнерадостный Спратт позже писал, что он "все еще мог видеть выражение лица мсье Бувье, в то время как его уши были втянуты до плеч". Хирург убил личинок с помощью примочек, и в конце концов нога Спратта зажила. В результате она оказалась почти на три дюйма короче другой, но он счел, что это лучше, чем протез.

«Левиафану» не разрешалось следовать в Гибралтар до 10 ноября. Бейнтан встретил «Виктори» и «Белайл», которые возвращались в Англию, 6 ноября и передал им французских пленных и нескольких англичан, освобожденных из тюрьмы Кадиса, но его корабль оставался переполненным сотнями испанцев. Стала распространяться лихорадка. Томас Мейн, баковый старшина, оправился от ампутации и "разгуливал по кораблю в добром здравии и расположении духа". 5 ноября у него поднялась температура. "Предполагалось, — сообщал в своем рапорте хирург Шовеллер, — что его товарищи по столу дали ему слишком много выпить". Ему стало хуже, он был доставлен в Гибралтарский госпиталь вместе с другими ранеными с лихорадкой, и спустя пять дней умер.

К тому времени, когда они достигли Гибралтара, перегруженный работой хирург сообщил: "Многие из нашего экипажа страдали от болей в кишечнике, а у других малейшая травма или царапина превращалась в зловонную увеличивавшуюся язву". Распространение болезни усугублялось отчаянной перенаселенностью. На борту «Левиафана» находились 463 пленных и многочисленные британские моряки с других кораблей, а также его собственный экипаж из 618 человек. Девяносто испанских пленных "были ранены, у некоторых из них на различные конечности были наложены жгуты с момента начала операции. Прошло четыре или пять дней, следовательно, большинство конечностей находились в состоянии омертвения или приближались к нему". Шовеллер делал все возможное, чтобы помочь им: "В четырех из этих случаев я ампутировал две руки и два бедра — двое первых справились хорошо и были отправлены на берег в Альхесирасе, последний умер на третий день операции, культи омертвели".