Анатомия «кремлевского дела» - Красноперов Василий Макарович

В разглашении партийных “тайн мадридского двора” Енукидзе и не думали обвинять, но Горький на всякий случай забежал вперед паровоза.

Тут Горький, пытаясь оправдать контрреволюционные и террористические настроения легкомыслием и даже недомыслием, якобы извечно свойственными молодежи, попал, что называется, пальцем в небо. “Террористке” Мухановой было 36 лет, “террористке” Розенфельд – и подавно 49. Да, была и молодая “террористка” – Лёна Раевская, но как работница Кремля она как раз находилась в довольно привилегированном положении, исключавшем слишком уж “тяжелые материальные условия”. Большинство остальных членов “террористических” групп тоже нельзя было назвать молодыми или плохо обеспеченными материально. Правда, в деле фигурировала группа “золотой молодежи”, но о ее якобы плохом материальном обеспечении говорить не приходится.

Закончил Горький письмо крепким рукопожатием. Но вряд ли в тот момент можно было верить в искренность его верноподданических излияний. В том же 1935 году, по воспоминаниям И. C. Шкапы (одного из секретарей писателя), Горький, которому, по словам Шкапы, “врачи” не позволяли “выбирать маршруты своих поездок”, пожаловался (в отсутствие П. П. Крючкова): “Окружили… обложили… ни взад, ни вперед! Непривычно сие!” Шкапа добавляет:

94

Ближе к концу марта Н. И. Ежову было поручено Сталиным провести в Кремле партсобрания с разъяснением истинных причин отстранения Енукидзе. 19 марта Ежов вместе с Кагановичем просидели в кремлевском кабинете у Сталина 5 часов (в кабинет с ними зашли Молотов и Агранов, но уже через час вышли) [719]. Возможно, на этом совещании Ежов получил ценные наставления, которые записал на листках в виде плана выступления, сохранившегося в его архиве [720]. Судя по этому плану, Ежов должен был начать свое выступление с прошедшего недавно обсуждения закрытого письма ЦК об уроках убийства Кирова – мол, письмо это, хоть и обсуждалось на партсобраниях, но должных выводов сделано не было, и мер никаких принято тоже не было. Затем, перейдя к событиям нынешним, Ежов должен был рассказать о засоренности аппарата ЦИК, порочной системе подбора работников и, как следствие, о появлении террористических групп в сердце пролетарской диктатуры. Недаром же по Кремлю гуляли вражеские сплетни, и вот что из этого вышло – три группы террористов! 1) Библиотекарши – Розенфельд (урожденная княжна Бебутова), Муханова (белогвардейка, дворянка и сотрудница чешской контрразведки) – вдохновлялись Каменевым и Зиновьевым и имели связь с иностранным посольством; да еще и филиал у них был в лице Барута из Оружейной палаты! 2) Военные из комендатуры Кремля – Дорошин, Поляков, Павлов, Лукьянов, вахтер Синелобов… этот вахтер-порученец – один из ответственных за охрану зала заседаний Политбюро! У военных – связи вне Кремля с троцкистской группой, возглавляемой Козыревым. С первой группой – связь через Муханову. 3) Группа троцкистской молодежи, организована по поручению Розенфельд ее сыном Борисом, члены группы – Нехамкин, Белов, Азбель и сын Троцкого Сергей Седов. Группа готовила теракты вне Кремля. Но все же основным планом террористов было проникновение в квартиру вождя, это брали на себя библиотекарши, которые пытались через Минервину устроиться на работу в личную библиотеку Сталина, но вождь почуял неладное и отказался от их услуг. И что же получается: собрались вместе зиновьевцы, троцкисты, белогвардейцы, шпионы иностранные – и сплелись в один ядовитый клубок. Вот, товарищи, чем опасно благодушие и ротозейство! Ведь враг, лишившись массовой поддержки, прибегает к самым отчаянным мерам – к террору. Двурушничает, клевещет, в отдельных случаях прикрывается партбилетом! А некоторые коммунисты, например Енукидзе, почили на лаврах былых побед, морально разложились. И объективно сделались проводниками врага в революционный штаб партии! А вывод из всего этого такой – не хныкать, а бороться!

С этой нехитрой речью, в общих чертах повторяющей содержание сообщения Политбюро “Об аппарате ЦИК СССР и тов. Енукидзе”, Ежов в конце марта – начале апреля выступил на трех собраниях: на закрытом собрании парторганизации ЦИК СССР, ВЦИК, Совнаркомов СССР и РСФСР и гаража особого назначения; на объединенном собрании парторганизаций Управления Кремля, специальной охраны и отдельной роты охраны; на объединенном собрании парторганизации школы ВЦИК (здесь Ежов выступал 5 апреля). Выполнив таким образом поручение вождя, Ежов направил ему докладную записку [721], в которой сообщил, что на собраниях присутствовало до тысячи человек (причем туда не пустили ни кандидатов в члены партии, ни членов ВЛКСМ), и поделился настроениями коммунистов. Об арестах в Кремле знали и раньше, но причины их были людям неведомы. Узнав о причастности к планировавшимся терактам Каменева и Зиновьева, многие (особенно курсанты школы ВЦИК) призывали расстрелять их. Удивлялись мягкости наказания Енукидзе, предлагали исключить его из партии. Нападали и на коменданта Кремля Петерсона, который пока оставался на своем посту, и на ответственных работников Секретариата Президиума ЦИК. Вообще, почувствовав, что запахло жареным, коммунисты тут же принялись доносить на упомянутых в “сообщении” лиц, снабдив Ежова большим количеством разнообразного компромата. В конце докладной записки Ежов проинформировал вождя о привлечении к партийной ответственности Терихова, Сотскова и Зайцева и испросил разрешение на привлечение к ответственности Петерсона. Последний был вскоре (9 апреля 1935 года) снят с поста коменданта Кремля. Через два года его ждал арест, обвинение в принадлежности к террористической организации и расстрел.

95

А следствие шло своим чередом. 27 марта начали допрашивать недавно арестованного Леона Евграфовича Хосроева. Хосроев, как уже говорилось, был знаком с Ниной Розенфельд еще с детства. А муж Нины, Николай Борисович Розенфельд, по странному стечению обстоятельств после развода с Ниной Александровной женился на Елене Легран, бывшей супруге Хосроева, с которой тот развелся в 1916 году. Следователь Славатинский начал с расспросов о встречах Хосроева с Розенфельдами и об обстоятельствах этих встреч. Хосроев упрямиться не стал и дал подробные ответы на все вопросы, не забыв упомянуть посылку, полученную Н. Б. Розенфельдом для брата “Жени” от его бывшей жены Зинаиды Меренблюм, и даже какую‐то девушку Бориса Розенфельда, с которой тот намеревался поехать на отдых в Крым. Узнав, что Хосроев присутствовал при разговорах Нины Розенфельд и Екатерины Мухановой, следователь поинтересовался их содержанием. В протоколе в очередной раз была зафиксирована “клевета” о личной жизни вождя. Хосроев с возмущением рассказывал: