Вельяминовы - Дорога на восток. Книга 2 (СИ) - Шульман Нелли

— Сколько той жизни осталось, — мрачно подумал Федор, изучая копию планов минирования Кремля. Мишель передал ему бумаги утром, еще до рассвета, когда Федор подметал двор госпиталя. Он взял сына за руку и требовательно спросил: «Откуда?»

Мишель спрятал глаза и неохотно ответил: «Я здесь остаюсь, от ставки его величества, присматривать за работой инженеров».

Федор сочно выматерился, — сын покраснел. Встряхнув сына за плечи, он велел: «Чтобы и духу твоего в Кремле не было, понятно? Тебе двадцать три года, не суйся во все это».

— Я не могу, папа, — обреченно ответил капитан де Лу. «Не могу тебя одного оставить». Мишель указал на чертеж: «Ты выбери, что на воздух взлетит, а я прослежу за всем, вместе с тобой».

Федор наклонился. Забрав у Иосифа незажженную сигару, он прикурил от свечи: «Лягу, лягу, не волнуйся. Ты сегодня уезжаешь?».

— В село Троицкое, вместе с его величеством, — Иосиф присел рядом. «Давид уже там, вывозит раненых». Он замялся: «Потом я с его величеством дальше отправляюсь, к племяннице твоей».

— Ах, вот как, — только и сказал Федор. Он положил руку на плечо Иосифу: «Спасибо тебе за все. Тебе, сыну твоему…, Жене привет передавай, в Иерусалим тоже».

— Степа с весны не писал, — вспомнил Федор. «У них все в порядке было и, слава Богу. Наверное, в Санкт-Петербурге меня почта ждет. Это если я когда-нибудь, конечно, туда доберусь».

Он заставил себя не думать о ее темных, с золотыми искрами глазах, о тяжелых волосах, что падали ему на плечо, о ее низком, ласковом голосе и понял, что краснеет. «Седьмой десяток тебе, — недовольно хмыкнул Федор, — хватит, дорогой мой, не мальчишка».

Тео все равно снилась ему почти каждую ночь. В обозе, когда у него был жар, жена приходила и садилась у изголовья. Взяв его за руку, жена пела ему колыбельную — ту самую, про котика, что она пела Петеньке, когда он был еще младенцем.

— Увидеть бы сейчас ее, — тоскливо вздохнул Федор. Поглядев на Иосифа, — генерал, молча, курил, он спросил: «Вы с Джо тридцать лет женаты?»

— Тридцать два, — отозвался Иосиф. «Половину этого времени я в армии».

— Бросил бы, — сварливо велел ему Федор. «Ты мой ровесник. Сиди дома, с внуком возись. Счастливый ты, у тебя трое. А я, когда от Петьки или Мишеля дождусь — неизвестно».

— Это мой долг, — только и ответил ему Иосиф. Поднявшись, — Федор тоже встал, — обняв его, врач велел: «Береги себя, пожалуйста. Вы с утра с Мишелем встречаетесь?»

Федор только кивнул.

Иосиф улыбнулся: «К тому времени город пустой будет».

Москва и так была пустой.

Федор ходил по улицам, наталкиваясь на открытые двери уцелевших после пожара домов, заглядывая в разграбленные особняки. Под ногами шуршали рыжие, осенние листья, какие-то затоптанные письма, бумаги, валялось тряпье. Отовсюду пахло гарью. Он даже не пытался найти знакомых — да и в любом случае, это было опасно. Федор спустился вниз, к Пречистенке. Оглядевшись, он увидел на углу чудом не сгоревший, деревянный, двухэтажный трактир. Здание стояло немного в отдалении от площади Пречистенских Ворот, за деревьями. Пожар туда просто не дошел.

Наверху, над деревянной крышей, Федор заметил раскрашенный флюгер — фигурку волка. Он только усмехнулся, вспомнив родословное древо и тихий голос Питера: «Не знаю, правда, это, или нет, но видишь — написано. Предок де Лу, месье Мишель тоже русский был. Волком его звали».

Федор тогда зашел в пустынный трактир. Достав из кармана кафтана медную монету, мужчина положил ее на стойку. Он выпил стопку водки. Федор потом долго сидел, слушая страшную, бесконечную тишину покинутого города.

Сейчас, проводив Иосифа, он вытянулся на своем топчане: «Пока французы здесь стояли, хоть мародерством никто не занимался, боялись. Сейчас всякая шваль в Москву хлынет». Федор нащупал у себя под головой пистолет, — он был зашит в набитую сеном подушку. Спать все равно не хотелось. Он, поставив на земляной пол фонарь, закурив, — Иосиф оставил ему сигары, — стал в который раз изучать планы минирования Кремля.

Сын, конечно, рисковал головой — узнай кто-нибудь об этом, Мишеля бы сразу же расстреляли. Федор прикусил зубами сигару. Он, мрачно, буркнул себе под нос: «Для вида, конечно, надо, что-нибудь взорвать. Например, эти сараи вокруг колокольни Ивана Великого. А вот башни… — он вздохнул, — башни, конечно, мы потеряем, некоторые. Нас двое будет, — я и Мишель, — а французских инженеров, как он говорил, чуть ли не пять десятков. Ничего, — Федор надорвал зашитую на скорую руку холщовую наволочку, и сунул планы в сено, — что потеряем, то восстановим, после войны».

Он заснул и снился ему веселый, жаркий летний полдень на Москве. Колокольня поднималась белой свечой к облакам, сверкала золоченым куполом, вокруг нее еще стояли леса. Федор увидел копошащихся на них рабочих. «Дух захватывает, — подумал он, — там ведь почти сорок саженей высота». Звонили, звонили колокола кремлевских соборов. Он услышал веселый голос: «Федор Савельевич, ваша последняя буквица, как положено».

Высокий мужик, с побитыми сединой русыми волосами, поднялся, — он сидел на лесах, глядя куда-то вдаль, на запад. Он принял от десятника горшочек и кисть. Буквы огибали колокольню и Федор прочел: «Изволением святыя Троицы повелением великого государя царя и великого князя Бориса Федоровича, всея Руси самодержца и сына его благоверного великого государя царевича, князя Федора Борисовича всея Руси сий храм совершен и позлащен во второе лето государства их».

Зодчий закончил раскрашивать букву червонным золотом. Повернувшись, он подмигнул Федору, погладив белый камень: «Ты присмотри за моим творением, тезка, ладно?»

Федор проснулся. Глядя на тусклый рассвет за окном, он прошептал: «Присмотрю».

Наскоро умывшись, спрятав, как следует планы и пистолет, Федор вышел на улицу. Холодный ветер нес по мостовой обрывки каких-то бумаг. Федор вздохнул: «Особняк графа Мусина-Пушкина тоже сгорел. Я ходил на Разгуляй, смотрел — один остов от него стоит. Может быть, коллекцию свою он успел вывезти. Он мне показывал — каких рукописей только там не было».

Федор спустился вниз, к Воздвиженке и сразу увидел сына. Мишель стоял, — невысокий, стройный, откинув назад белокурую голову, рассматривая купола со снесенными крестами. Крестовоздвиженский монастырь был разорен, во дворе стояли пустые фуры. Мишель, повернувшись к отцу, мрачно сказал:

— Вчера полы вскрывали, золото искали. И нашли, — он вздохнул и подумал о возке императора, что ночью отправился в село Троицкое, под охраной гренадеров. Два сундука были полны золотом, — сорванными с икон окладами, кубками, изукрашенными драгоценными камнями. Остальное, — еще сотня возов, — уже покинула Москву.

— Мы тебя будем ждать, с генералом Кардозо, — напомнил ему Наполеон, садясь на лошадь. «Как закончишь все, — он повел рукой в сторону Кремля, — приезжай, сразу же».

Федор остановился рядом с сыном. Положив ему руку на плечо, мужчина помолчал. «Здесь, — сказал он, указывая на угол Крестовоздвиженского переулка, — усадьба Вельяминовых стояла, во время оно. Потом, как царь Петр столицу основал, предок наш туда переехал, продал земли московские». Федор отчего-то вздохнул: «Вельяминовы здесь со времен Ивана Калиты жили. Пять сотен лет».

— И дальше жить будут, папа, — твердо ответил Мишель. Они пошли к Троицкому мосту. Кремль вздымался над ними, уходя вверх, в еще туманное, неяркое, небо. Федор подышал себе на руки: «Главное, чтобы целы стены остались, что на Красную площадь выходят. Если Троицкая церковь погибнет, этого я себе никогда не прощу».

Мишель вспомнил разноцветное сияние куполов: «Это как если бы собор Парижской Богоматери взрывали. Что за варварство».

— Не погибнет, — пообещал он отцу: «Значит, как и договорились, если все хорошо будет, на том же месте и встречаемся».

Ворота Троицкой башни были распахнуты настежь. Федор спросил: «А меня никто не остановит?»

Сын только усмехнулся: «Некому, папа. Кроме инженеров, ставки Мортье и меня — ни одного француза в Москве не осталось». Мишель показал на запад: «Мортье уже у Поклонной горы, думаю, там, где его величество ключи от города ждал».