Шелковый Путь (ЛП) - Фалконер Колин

Христианин? Значит, он больше не варвар.

Он оглянулся и увидел монаха, сгорбившегося на пони с бельмом на глазу.

— Хранитель? Я бы скорее доверил свою жизнь псу.

— Я говорю не о твоем шамане. С тобой едет человек.

Он почувствовал, как на затылке зашевелились волосы.

— Какой человек?

— У него длинные светлые, с проседью, волосы и борода, как у тебя. На нем белый плащ с красным крестом вот здесь, на левом плече. Я часто видела его, он едет позади тебя.

Человек, которого она описывала, был его отцом.

Он не сказал ему ни слова перед отъездом ко двору короля, но он знал. Жоссеран видел это в его глазах. Вернувшись из Парижа, отец сказал ему, что отказался от службы в вооруженном паломничестве короля Людовика из-за своего возраста, но через несколько дней после возвращения объявил о перемене решения. В нем обнаружилось внезапное и нехарактерное рвение помочь в освобождении Святой земли от сарацин.

Но Жоссеран знал истинную причину, по которой он взялся за оружие для короля.

Говорили, что, когда корабли короля высадились в Дамиетте, их уже ждали десятки магометанских всадников. Франкские рыцари собрались на берегу, выставив копья и уперев щиты в песок, и ждали атаки.

Его отец провел своего коня через прибой, чтобы присоединиться к ним на берегу, и вскочил в седло. Он даже не остановился, чтобы надеть кольчугу. Он прорвался мимо ошеломленных защитников и бросился на сарацин, убив троих из них, прежде чем сам был сражен ударом меча в живот. Его отнесли обратно на корабль, еще живого. Говорили, он умирал четыре дня.

Зачем он это сделал?

Жоссеран мог найти лишь одну причину для такой безрассудной храбрости своего отца.

— Христианин? — сказала Хутулун, вырвав его из задумчивости.

— Человек, которого ты описываешь, — мой отец. Но он умер много лет назад и никогда бы не поехал со мной.

— Я знаю, что вижу.

Еще колдовство! Словно и без того мало было того, что терзало душу. Это путешествие начиналось как простая миссия по сопровождению. Оно должно было занять не больше нескольких недель. Вместо этого меня втянуло в одиссею за пределы мира, и каждая моя святыня — целомудрие, долг и вера — подвергается испытанию на каждом шагу.

Что со мной происходит?

***

Часть 3

Караван-Сарай

Кашгар — Кумул

Год Обезьяны

***

XLIII

Они пересекли Крышу Мира в поисках пресвитера Иоанна и волхвов из Евангелия, но за сторожевыми стенами Кашгара нашли лишь магометан. Сказочный Катай представлялся Жоссерану совсем не таким; этот город походил на еще один город Утремера, с его ханами и базарами, арочными портиками и мозаичными куполами.

Здешние жители называли себя уйгурами. У них не было ни миндалевидных глаз, ни приплюснутых носов, как у их татарских проводников. На самом деле они были похожи на греков, и язык их был очень схож с тюркским, который он выучил в Утремере. Татары тоже бегло на нем говорили, правда, он был испещрен их собственными выражениями.

Они направились на базар. Хутулун и ее воины прокладывали путь сквозь толчею на улицах за мечетью, где на ступенях айвана сидели старики в расшитых тюбетейках, а босоногие дети играли в ручейке арыка. В воздухе висели пыль и мелкие мошки. Пот струился по его спине и покрывал лицо мыльной пеной.

Переулки, подобные кроличьим норам, расходились во все стороны, и в их тенистых лабиринтах пробивались желтые солнечные лучи. Увечные нищие стонали и протягивали скрюченные когти, прося милостыню. Цирюльники брили головы клиентов длинными ножами, кузнецы и пекари потели в черных, как пещеры, мастерских; звон металла и крики зазывал смешивались с теплым запахом свежего хлеба и вонью потрохов и нечистот.

Жоссеран видел много арабских рынков в Утремере, но ничего подобного этому. Со всех сторон их теснила толпа. Он видел все оттенки кожи, от светлой до орехово-коричневой, и всевозможные наряды: торговцы с дубленой кожей в тюрбанах, как у сарацин; обветренные всадники в шапках на меху, с овчинами, хлопающими по высоким сапогам; таджики в высоких черных шапках. Уйгуры выделялись своими черными халатами до колен, а их женщины либо носили яркие шелковые платки, либо были укутаны в толстые коричневые шали, такие длинные и бесформенные, что, когда они стояли неподвижно, невозможно было понять, в какую сторону они обращены.

Деревянные двухэтажные дома теснились со всех сторон. Иногда он поднимал голову и видел за узорчатой оконной ставней лицо под чадрой, которое тут же исчезало. Жоссеран глазел по сторонам, как крестьянин на ярмарке. Здесь были рулоны шелка выше человеческого роста, раздутые мешки с гашишем и огромные бязевые мешки со специями — оранжевыми, зелеными и перечно-красными; самодельные декоративные ножи сверкали нефритом и рубинами; с обветшалых стен смотрели дымчатыми глазами вареные козьи головы, а в чанах кипели жирные овечьи легкие. На резных деревянных балконах чайхан седобородые старцы в длинных халатах потягивали зеленый чай и курили булькающие кальяны.

Рынок был настоящим зверинцем: верблюды, грозного вида рогатый скот, который они называли яками, ослы, лошади и козы. Запах был удушающим; их помет был повсюду. Рядом заревел верблюд, оглушив его; осел пронзительно закричал сквозь коричневые зубы, качаясь и прогибаясь под чудовищной ношей. Их прижала к стене повозка, доверху груженная дынями, капустой и бобами, а возница кричал: «Бош! Бош!», пытаясь пробить себе дорогу сквозь толпу.

Бородатые киргизские всадники скакали и кружили по майдану, поднимая густые облака пыли, пока другие торговались с коневодами. У петушиного ринга собралась толпа; свирепые мужчины с ястребиными глазами кричали и толкали друг друга.

Хутулун, ведя коня в поводу, невозмутимо шла впереди. Даже в этой сарацинской толпе она выглядела экзотично в своем пурпурном дээле, с длинным шелковым шарфом, туго обмотанным вокруг головы. Лишь длинная коса, спадавшая на плечо, выдавала в ней женщину. Когда она наконец добралась до загонов для скота, то ввязалась в яростный спор с одноглазым торговцем верблюдами.

— Что она делает? — спросил Уильям.

— Она говорит, мы должны обменять наших лошадей на верблюдов. Отсюда мы пересечем великую пустыню, чтобы добраться до Каракорума.

— Теперь пустыня? Как далеко они еще нас поведут?

— Поскольку поворачивать назад уже слишком поздно, возможно, лучше нам этого и не знать.

Жоссеран чувствовал, как на них смотрят со всех углов базара. Он представлял, каким нелепым зрелищем они кажутся в своих самодельных татарских одеждах. Нищий потрогал рукав Уильяма; монах выругался, и тот отпрянул. Один из татар накинулся на калеку и хлестнул его кнутом.

Тем временем Хутулун схватила торговца верблюдами за халат.

— Ты пытаешься нас обокрасть! — прорычала она. — Чтоб у тебя на срамном уде выросли язвы и он сгнил, как мясо на солнце!

— Это хорошая цена, — возразил одноглазый, все еще улыбаясь, как безумец, — можешь спросить кого угодно! Я честный человек!

— Если ты честный человек, то в пустыне растет рис, а мой конь может читать суры из Корана!

И так продолжалось дальше: Хутулун выкрикивала оскорбления, а торговец верблюдами вскидывал руки в ужасе каждый раз, когда Хутулун предлагала ему цену ниже. Если бы Жоссеран не видел подобной торговли тысячу раз в мединах Акры и Тира, он мог бы подумать, что Хутулун и торговец вот-вот сцепятся в драке. Хутулун сплюнула в пыль и потрясла кулаком перед носом торговца, а тот воздевал руки к небу и умолял своего бога заступиться за него, пока его не разорили.

Но в тот день на базаре не было ни насилия, ни разоренных жизней. Вместо этого, час спустя, Хутулун и ее татары покинули Кашгар с вереницей верблюдов вместо лошадей и с ухмыляющимся одноглазым торговцем в качестве проводника.

***

XLIV