— Это ничего, — после долгого молчания сказал герцог. «Ничего, Иосиф. Может быть…, может быть, мальчик…, Мишель, все же как-то придет сюда? Я бы хотел его увидеть».
— Я постараюсь, — а потом они услышали лязг засова. Жюль, устало, заметил: «А дядю Теодора он спас. И этот юноша, Мишель, спас кузена Пьера».
— Теодор был ранен, — Джон закашлялся и сплюнул на пол. «Пьеру они помогли бежать после сражения, Жюль, Наполеону просто было не с руки тогда разбираться, что произошло на самом деле, он на Москву шел. А мы с тобой, шпионы, что попались на месте преступления, так сказать. Жалко только, теперь никто не узнает, что этот газ для человека безвреден».
— В горле першит, — пожаловался Жюль. «Продуло, наверное. Все же ночь сырая была. Впрочем, — он горько усмехнулся, — какая разница, часа через три нас выведут во двор и расстреляют у стены».
— Марта о твоей жене позаботится, ты не волнуйся, — Джон опять покашлял. «И о Жане тоже. А мои, — он вздохнул, — мои все взрослые уже, не страшно».
— Главное, — думал он, чувствуя боль в горле, — главное, чтобы мальчик не погиб. Шестнадцать лет, всего шестнадцать лет…Хорошо, что я ему запретил с нами лететь, ни к чему это было».
— Джон, — услышал он голос Жюля, — сейчас, хотя бы, поговори с этим юношей, если он придет. Все же зять твой, отец внука твоего, или внучки. Какая разница, на чьей он стороне воюет?
Джон почувствовал в темноте, что Жюль улыбается.
— Не ожидал от тебя, — сказал он сдавленно — горло болело все сильнее.
Полковник тяжело вздохнул: «Опять кашлять хочется. Простыли мы с тобой. А то, что я считаю Наполеона узурпатором, дорогой мой, не значит, что надо отказываться от семьи. Что у нас есть, кроме нее? Ничего. Видишь, мне надо было до четвертого десятка дожить, и за два часа до смерти я это понял».
Они услышали скрип железа по камню, кто-то поводил свечой в темноте. Совсем молодой голос робко сказал: «Ваша светлость…»
— Красивый мальчик, — невольно подумал Джон. «Мне Марта о его матери рассказывала — он на нее похож, конечно».
— Там, наверху, — Мишель присел рядом с ним, — никто не знает, кто вы такие. И не узнают, конечно. Ваша светлость…., - он замялся, — я знаю, вы были против нашего брака, но я вам обещаю, я всегда буду рядом с Джоанной, всегда позабочусь о ней, о детях наших…, - Мишель покраснел. Герцог, вдруг, улыбнулся: «У вас сейчас как раз дитя будет, мне Иосиф говорил. Жалко, что я его не увижу».
— Мы ему о вас расскажем, — Мишель, на мгновение, коснулся руки герцога. «Или ей, ваша светлость. Обязательно. Вы простите, что….- он помедлил. Джон, превозмогая боль в горле, которая растекалась, казалось, куда-то вниз, к легким, ответил: «Ничего, милый. Это война, и мы с Жюлем знали, на что шли. Ничего».
Раздался сдавленный голос: «Джон…, Дышать…воздуха…, нет….»
— Сейчас, — Мишель подхватил свечу. «Сейчас я дядю Иосифа позову, сейчас!»
Он выбежал. Джон, тяжело задышав, с ужасом услышал хрип из темноты: «Джон…, Как больно…, Больно….»
Он и сам закашлялся, — мучительным, раздирающим все тело кашлем, — и еще успел подумать: «Мы были неправы. Этот газ смертелен для всех. Просто животные меньше весят, и умирают сразу, тем более при большой концентрации его в воздухе. А мы…., - он ощутил страшную тяжесть в груди, и уже не услышал, как Иосиф, наклонившись над ними, велел: «Немедленно наверх!»
Наполеон распахнул ставни и вгляделся в туман, что висел над лужайкой: «Дождь утих. Господи, — он внезапно поежился, — кто бы мог подумать, что Иосиф окажется прав? Если этот газ распылить на поле битвы, то она закончится уже через три-четыре часа. Нельзя так воевать…., - он покачал головой и обернулся к офицерам: «Собираемся. Нам надо быть в лагере. Все себя хорошо чувствуют?».
Они молчали. Наконец, кто-то неуверенно сказал: «Генерал Кардозо нас всех осмотрел и велел — при малейших признаках удушья или кашля, немедленно возвращаться в госпитальные палатки».
— И очень правильно велел, — Наполеон, натянув шинель, засунул руку в карман: «Письма сжечь. Сейчас все уедут, и сожгу. При Жозефе и Мишеле это можно сделать, они ничего не скажут. Жозеф меня опять спас, в который раз уже».
— Ваше величество, — спросил один из адъютантов, — а что это были за люди?
— Англичане, — коротко отозвался Наполеон, — а больше о них мы ничего не узнаем, тем более теперь. Идите, и не болтайте о том, что видели, понятно?
Он проводил взглядом офицеров, и прислушался. Крики, доносившиеся из-за двери столовой, куда отнесли отравленных, стихли.
Наполеон закрыл глаза и вспомнил бьющихся в судорогах людей, их синие, опухшие губы, раздирающий, высокий крик: «Больно! Дышать, дышать нечем….». Одного из них стало рвать красноватой пеной, запахло кровью. Иосиф, удерживал рвущегося, хватающего воздух человека: «Он скоро умрет, ваше величество. Отек легких, у него вся кровь в организме сейчас туда хлынула».
Второй, — тот, что был пониже, — лежал, скорчившись на полу, с мертвенным, серым лицом. Мишеля держал его за руку. Майор де Лу поднял голубые, чуть покрасневшие глаза: «Он просто впал в забытье. Пульса нет совсем».
Наполеон распахнул дверь столовой и увидел, как Иосиф и Мишель укладывают рядом трупы. Генерал Кардозо, повернувшись, развел руками: «Оба мертвы, ваше величество. У этого, — он указал на русую, в седине голову, — легкие разорвались. У второго, — Иосиф взглянул на светловолосого мужчину, — сердце встало».
Наполеон посмотрел на испачканный пеной и кровью пол: «Они так и не сказали — кто они?»
— Нет, — ответил генерал Кардозо. «Не сказали».
— Мишель, — велел Наполеон, — дай кресало, и надо седлать лошадей. Пять утра, через час я хочу начать артиллерийскую подготовку. Мы их здесь оставим, — он взглянул на трупы, — нет времени рыть могилу. Иди, Жозеф, — он потрепал генерала по плечу, — поспи хоть немного, скоро у вас начнется горячее время. И спасибо тебе, — он вздохнул, все еще всматриваясь в лица мертвецов.
Когда Иосиф с Мишелем ушли, Наполеон чиркнул кресалом. Раскурив сигару, император приложил ее к уголку верхнего письма. Он увидел, как пропадают в огне ровные строки. Вытерев одной рукой глаза, он бросил горящую пачку на пол.
Тлеющие обрывки бумаги закружились по комнате. Наполеон, нагнувшись, закрыл простыней трупы. Положив руку на пистолет в кармане шинели, он вышел во двор. Над равниной Ватерлоо уже поднималось слабое, тусклое солнце, туман еще не рассеялся. Наполеон, сев в седло, взглянул на небо: «Все равно дождя не миновать».
Они выехали из ворот фермы и направились на запад, к шатрам французского лагеря.
Проваленная крыша маленькой церкви серого камня пылала, разбитая ядрами колокольня была разрушена, на крохотном кладбище — разбросаны трупы гренадеров. Наполеон сидел на груде камней, скинув мундир, ожидая, пока Иосиф перебинтует ему руку. «Ерунда, генерал Кардозо, — он поморщился, — просто осколком зацепило».
— Пятый раз деревня из рук в руки переходит, — мрачно подумал Наполеон. «Три батальона гвардии осталось, не больше. Они с места не сдвинутся, меня защитят. Надо было мне не медлить с кавалерийской атакой, не ждать, пока земля высохнет, она, все равно, так сырой и осталась. И артиллерийская подготовка была неудачной, а все из-за этого дождя…, Остерегайся воды, — вспомнил он. Подняв глаза к серому, туманному небу, Наполеон увидел черного ворона, что кружил над языками пламени.
Мишель соскочил с взмыленного жеребца. Обернувшись на горящую деревню, он вспомнил шепот Иосифа: «Просто положи его рядом с Жюлем, и все».
— А если он пошевелится? — Мишель чувствовал под пальцами пульс — редкий, прерывистый.
— Не пошевелится, — угрюмо ответил Иосиф, глядя на распухшее, посиневшее лицо герцога. «Отравление проявляется по-разному. Он тоже умрет, ему недолго осталось, просто, — Иосиф вздохнул и закрыл мертвые, серо-голубые глаза Жюля, — он, хотя бы, не будет мучиться».
