— Папа, папа…, - он заплакал. Федор, выйдя во двор, увидел Петю. Сын стоял, следя глазами за вороном. Птица вспорхнула с дерева и полетела на север — туда, где над равниной опять сгущались серые, тяжелые тучи.
— Дождь будет, — тихо сказал Петя, привалившись головой к плечу отца.
— Гроза, — поправил его Федор. Обняв сына, он постоял просто так, чувствуя на лице холодный, резкий ветер.
Пролог
Март 1816 года, Санкт-Петербург
Флигель-адъютант, поручик Петр Воронцов-Вельяминов вышел из Зимнего дворца. Стряхнув с шинели мокрый снег, — навигация уже две недели, как открылась, но весна была холодной, он направился к Почтамту. Петя посмотрел на свой хронометр: «Ладно, время есть еще. Отнесу домой письма, если есть какие-нибудь, выпью чаю с родителями, а потом и к Никите надо». Отец после Пасхи уезжал на уральские заводы. Федор смеялся: «Как я теперь окончательно и бесповоротно штатский, так ты за меня будешь служить, Петруша. И чтобы генералом стал!»
— Стану, — пообещал себе Петр, проходя мимо Медного Всадника. Он посмотрел в упрямое лицо императора: «Давид на этом острове, Святой Елены, вместе с Наполеоном, дядя Иосиф — на семейном участке, в Амстердаме лежит, а о Мишеле, со времени Ватерлоо, так ничего и не известно. Как ни пытались узнать — непонятно, куда они с Джоанной отправились. Знаем, что у них мальчик родился, как раз, когда мы при Ватерлоо сражались, об этом Давид написал. Тоже Мишелем назвали. И все. Пропали, как сквозь землю провалились».
В окошечке иностранной почты его ждали три конверта — из Вены, Лондона и Бостона. «Коллекцию марок надо начать собирать, — усмехнулся Петя. Выйдя на улицу, он сказал себе: «Может быть, все-таки удастся уговорить его величество пойти на принятие конституции. Мы с Никитой уже и проект составили…, Не хотелось бы, конечно, чтобы кровь пролилась».
Он вспомнил ледяной голос Никиты Муравьева: «Никаких полумер, никакой конституционной монархии. Незачем скатываться в прошлое. В Южной Америке генерал Боливар не собирается становиться королем, хотя мог бы. Он будет законно избранным президентом. Так же и у нас, Петя, — Муравьев затянулся трубкой, — республиканское правление будет установлено путем военного восстания».
— Во Франции, — ядовито заметил Петя, обрезая сигару, — тоже было восстание. Можешь спросить моих родителей, чем это все обернулось. И столь любимый тобой Боливар установит диктатуру, еще увидишь.
— Диктатура, Петенька, необходима, — Никита поднялся и легко прошелся по комнате. В окно била метель. «Во время переходного периода, разумеется. Потом состоятся демократические выборы».
Петя внезапно разъярился.
— Какие выборы, Никита! — нарочито спокойно ответил он. «Посмотри на солдат, кто из них читать умеет? На страну нашу посмотри — тонем в невежестве. Я не зря почти год в Англии прожил, до Ватерлоо. Там рабства уже шестьсот лет, как нет. Ты бы видел фермеров — люди с прямой спиной, гордые, все в школах учились…, Неграмотных и не встретишь почти. А у нас…, - Петя махнул рукой: «О технике я и не говорю. На уральских приисках руками вагонетки толкают, а в Англии, чуть ли ни на каждой шахте — локомотивы».
— Да знаю я это все, — горько сказал Никита. «Я помню Германию, Францию…, Только все равно, Петенька, нельзя ждать. Ты, как флигель-адъютантом стал, после этих завтраков ежемесячных с государем императором, осторожничать начал».
Петя раздул ноздри: «Если хочешь знать, его величество — просвещенный человек».
— Нельзя быть просвещенным человеком и управлять страной рабов, — Никита выбил трубку: «Впрочем, то, что ты флигель-адъютант, Петенька, нам только на руку. Ты ведь наедине с его величеством завтракаешь?»
— Да, — недоуменно ответил Петя.
— Вот и славно, — сладко улыбнулся Никита. «Значит, ты с ним можешь беспрепятственно разговаривать».
Он проводил взглядом широкую спину поручика, что спускался по лестнице, и пробормотал: «И не только разговаривать, конечно. Впрочем, время терпит. Надо, чтобы Петр Федорович сам вызвался убить тирана. Ничего, — Никита запер дверь и вернулся в тепло гостиной, — мы подождем».
По дороге домой Петя зашел в Демутов трактир. Заказав у стойки чашку кофе, он развернул «Санкт-Петербургские ведомости».
— Из Вены сообщают, — читал Петя. «При дворе императора Франца с огромным успехом выступает новая звезда европейской музыки — пианистка, мадемуазель Эжени Кроу. По слухам, после своего австрийского триумфа, мадемуазель Эжени приглашена выступать к прусскому и датскому дворам».
Он вспомнил: «Из Вены как раз от кузины Эжени письмо пришло, — Петя почувствовал, что краснеет, и оборвал себя: «Черным по белому написано, «новая звезда европейской музыки». А ты всего лишь поручик инженерных войск. Она, может быть, за принца замуж выйдет. Не по себе, Петенька, дерево клонишь».
Петя отпил кофе и вернулся к газете. «Генерал Боливар собирается покинуть Гаити и высадиться со своей армией на берегах Венесуэлы. По сведениям, он планирует отмену рабства в испанских колониях. Впрочем, как нам сообщают, Венесуэла уже пылает. Восстание пеонов, поднятое их предводителем, неким Лобо, охватило всю западную часть страны».
Петя расплатился: «Никита прав, без армии нам будет не обойтись. Но ведь солдаты и слова такого, — конституция, — не знают. Значит, надо их обучать, — он вышел из трактира. Уже на Пантелеймоновском мосту, Петя заметил какого-то человека, по виду моряка, что рассматривал окна их квартиры.
Завидев Петю, прохожий резко развернулся и пошел к набережной Невы. Петя поднялся наверх и застыл. Под дверью лежал захватанный жирными пальцами, грязный конверт. Почерк был уверенным, незнакомым. Он прочитал по-французски: «Месье Теодору Корнелю, в собственные руки».
Петя отчего-то перекрестился. Спрятав письмо, он дернул ручку звонка.
Они читали письма, сидя за чаем. Конверт от кузины Эжени Петя спрятал, намереваясь раскрыть его в своей комнате. Он сначала отдал родителям то, что получил на почтамте. Письмо, что принес моряк, жгло его карман, но Петя твердо решил оставить его на потом.
За окном был прозрачный, совсем весенний вечер, распогодилось. Он сидел с родителями за круглым столом орехового дерева. Мать, разлила чай: «Читай, Петенька».
— Дорогие Тео и Теодор, — начал он. «У нас все в порядке. Мартин уехал на два года в колонии — сначала в Бомбей, а потом в Кантон. Я потихоньку начинаю смотреть в сторону европейских рынков, раз риска войны уже нет. Марта и Юджиния сейчас в Вене, они вам отдельно напишу. Из Австрии они отправляются в Берлин, Копенгаген и Стокгольм. Марта заодно присматривает помещения для представительств «Клюге и Кроу». Слава Богу, с Америкой война закончилась. Тедди в следующем году переезжает в Вашингтон, и становится самым молодым членом Верховного Суда. С американским представительством мне будет помогать Натаниэль.
Элиза, после траура, вернулась во Францию, к своему посту фрейлины. Ее Жан стал кадетом в Сен-Сире. Бен отлично учится, а Майкл получил потомственное дворянство, за свои заслуги в промышленности. Он теперь сэр Майкл Кроу. Его светлость хотел уйти в отставку. Он, к сожалению, теперь инвалид. Они с Мадлен живут в Саутенде — врачи рекомендуют ему морской воздух. Впрочем, судя по всему, они скоро поедут на тот самый остров, где обретается Бонапарт — принц-регент не склонен отпускать Джона на отдых. Так что его светлость встретится там со своей сестрой и племянником. К сожалению, где Мишель и Джоанна, нам неизвестно, и его светлость тоже ничего не знает, — мать вздохнула. Петя горько подумал: «А если тот конверт…, если в нем что-нибудь о Мишеле. Господи, пожалуйста, убереги их, где бы они ни были…»
В гостиной пахло розами. Два букета, белый и винно-красный, стояли на каминной полке. Тео, перекрестившись, повторила: «Не известно. Давай мне из Америки письмо».
Федор, усмехнувшись, указал на «Ведомости», что лежали на столе: «Что-то мне кажется, мы скоро из Южной Америки весточку получим».
