Питер достал из кармана сюртука изящный, парижской работы блокнот: «Посмотреть помещение в Гостином Дворе, впрочем, я выбору Теодора доверяю. Начать ремонт, съездить на таможню, проверить, что там с товарами, а потом можно и открываться. Как раз май, до августа все сделаем, пока мертвый сезон, можно никуда не торопиться»
Он вынул вложенное в блокнот письмо от старшего сына и вспомнил, как они прогуливались по берегу Темзы в Мейденхеде. Майкл приехал на венчание из Ньюкасла, по дороге захватив Рэйчел и девочек. Аарон уже год, как учился в Итоне. Питер, глядя на сына, подумал: «Время летит, конечно. Казалось бы, Мэри совсем недавно умерла, а Бен в Кембридж поступает и Майклу пятый десяток».
Питер, нежно прикоснулся к его смуглой, сильной руке: «Ты летом возьми Бена и во Францию съезди, раз тебя де ла Марки нанимают шахты в порядок приводить. Заодно мальчику Париж покажешь, с Жаном он встретится…, Они же до сих пор — лучшие друзья».
Майкл посмотрел куда-то вдаль: «Все это впустую, папа…, Она…, Элиза, она только Жюля любила, и другого человека никогда не полюбит. Да и лет нам…»
Питер присел на какое-то бревно и подождал, пока сын набьет трубку: «Три года прошло, милый. Вспомни, мне, когда я на Марте женился, пятый десяток шел, я овдовел дважды, и уже не думал…».
Майкл курил, они слушали, как плещет вода в заводи, и молчали. Питер взглянул на заходящее солнце: «Съезди. Наперед ты ничего знать не можешь, сыночек».
— И ведь поехал, — Питер развернул письмо. Сын пробыл в Париже две недели. Оставив Бена под присмотром Элизы, он отправился в Нижние Земли. «Работы много, папа, — читал Питер сейчас, — на этой равнине кто только не побывал с войсками — французы, русские, прусская армия, наши соединения. Надеюсь, к осени мы восстановим головную шахту, «Луизу», а там и за остальные примемся. Меня попросили вести занятия в горной школе. Я буду наезжать в Париж, время от времени, и, в любом случае, останусь в Европе до Рождества. Бен в сентябре отправится в Кембридж.
— И то хорошо, — смешливо пробурчал Питер, убирая письмо. «Может, и дальше останется. Он теперь дворянин, и вообще — нечего робеть, в его возрасте».
Питер в последний раз взглянул на Мойку. Пройдя вверх по набережной, он увидел блестящую золотом вывеску.
Швейцар в ливрее услужливо распахнул двери. Питер оглядел уютный вестибюль: «Не хуже, чем в Лондоне. Небольшая гостиница, почти семейная, в таких местах всегда отменно обслуживают».
— Месье Кроу, — он протянул визитную карточку портье. Тот благоговейно приподнялся. Питер щелкнул пальцами: «Багаж за мной везут, я решил от пристани пешком прогуляться. У вас удивительно красивый город».
— Благодарю вас, — портье увидел бриллиантовый перстень на пальце гостя: «Ну и камень. И запонки у него тоже алмазные. И часы, это Брегета работа, без сомнения. Сюртук так сшит, что у нас портные и не повторят этого кроя».
— Этаж готов, ваше сиятельство, — сглотнул портье. «Все, как…»
— Мистер Кроу, — сухо прервал его Питер. «Или месье, как вам удобнее». Он посмотрел на хронометр: «Пусть приготовят ванну и легкий ужин, в комнатах. Далее пришлите мальчика, ему надо будет разнести письма. С утра — все газеты, какие у вас есть, и «Ведомости», — он перешел на русский и портье открыл рот, — тоже. Что мне надо подавать на завтрак? — требовательно спросил Питер.
— Яйца, бекон, овсянку и кофе, ваше…, мистер Кроу, — спохватился портье.
— Не зря я вас предупреждал, выучили, — усмехнулся Питер. Уже поднимаясь по лестнице, он подумал: «Завтра встречу Марту с Юджинией, Теодору записку отправлю, и буду заниматься делами. А сегодня отдохну, — он улыбнулся, — почитаю».
Наверху, в пятикомнатном номере, что выходил на Мойку, он, отпустив прислугу, с мелкой монетой, присел на подоконник. Вечер был светлым. Питер вспомнил: «Здесь, как в Шотландии, белые ночи».
Он увидел в отдалении блеск золотого фонарика на крыше Адмиралтейства. Услышав чьи-то шаги, Питер посмотрел вниз, на набережную.
Невысокий юноша, — легкий, с вьющимися, темными волосами, — остановился. Подняв голову, он довольно бесцеремонно спросил, на отменном французском языке: «Нравится вам эта книга, месье?».
Второй этаж был низким, юноше было хорошо видно название на обложке. Питер полистал «Элегии» Марселины Деборд-Вальмор, и честно признал: «Не читал еще, месье».
— Обязательно прочитайте, — велел молодой человек. Он был в простом, но изящно скроенном сюртуке, с небрежно, пышно завязанным галстуком. Юноша улыбнулся: «Послушайте».
— Ступайте с миром, милый враг.
Довольно Вы меня терзали —
то поднимали, то бросали.
Ступайте же, мой милый враг.
Вас больше нет, пусть будет так, — он опустил руку. Питер, внезапно, требовательно, сказал: «А теперь давайте свое».
Юноша совсем зарделся и пробормотал: «Я, месье, большей частью на русском пишу».
— А я понимаю русский, — хмыкнул Питер. «И даже говорю, с акцентом, правда. Читайте, читайте, я вижу, что вы поэт».
Питер замер. Темные глаза юноши заиграли золотыми искрами, он откинул назад изящную голову, и медленно, завораживающе начал:
— Любви, надежды, тихой славы
Недолго нежил нас обман,
Исчезли юные забавы,
Как сон, как утренний туман;
Но в нас горит еще желанье,
Под гнетом власти роковой
Нетерпеливою душой
Отчизны внемлем призыванье.
Мы ждем с томленьем упованья
Минуты вольности святой,
Как ждет любовник молодой
Минуты верного свиданья…., - юноша смешался. Питер, после долгого молчания, незаметно вытер глаза: «Спасибо. Спасибо вам. Месье…»
— Александр, — молодой человек поклонился. «Месье Александр. Спокойной вам ночи, простите что…, - он повел рукой. Питер, все еще слыша его голос, — взволнованный, высокий, — ответил: «Что вы. Вам спасибо, месье Александр. А книгу я обязательно прочитаю».
Он уходил вверх по Мойке, к Летнему саду. Посмотрев на простые, стальные часы, перейдя Пантелеймоновский мост, юноша улыбнулся — на балконе квартиры Воронцовых-Вельяминовых кто-то курил сигару.
— Пьер! — негромко позвал Пушкин. «Спускайся, грех сидеть дома в такой прекрасный вечер». Петя был в штатском. Быстро выйдя на набережную, посмотрев сверху вниз на Пушкина, он рассмеялся: «Стихи читал».
— Совершенно незнакомому человеку, — развел руками Александр. «Ты знаешь, у меня такое бывает. А теперь тебе хочу почитать».
Они вышли к Неве. Петя, глядя на коричневые, мощные стены крепости напротив, тихо сказал: «Я и сам, Alexandre, могу».
— Товарищ, верь: взойдет она,
Звезда пленительного счастья,
Россия вспрянет ото сна,
И на обломках самовластья
Напишут наши имена! — Петя замолчал: «Он прав, конечно. Непременно напишут».
— Это я ему и читал, — усмехнулся Пушкин. «Иностранец какой-то, у Демута остановился. Но по-русски понимает».
— Надеюсь, не до конца читал, — озабоченно сказал Петя. Пушкин расхохотался, показав белые, красивые зубы: «Не дурак же я. Пойдем, Петенька, — он подтолкнул друга, — пойдем ко мне, на Фонтанку. У меня хоть и не Демутов трактир, но бутылка вина найдется, и табак тоже».
Петя вдохнул свежий, вечерний, напоенный запахом речной воды, воздух: «Кузина Эжени приезжает. Надо будет ее с Пушкиным познакомить, она ведь поэзию любит».
— Пойдем, — согласился Петя. Они, миновав Пантелеймоновскую церковь, направились к Фонтанке.
Корабль медленно входил в дельту реки. Капитан, взглянул на рыжеволосую девушку, что стояла у борта, зачарованно рассматривая панораму города: «Это и есть Санкт-Петербург, фрейлейн».
Пахло солью, распустившейся, ранней листвой, над тихой водой реки еще висел легкий туман. Юджиния невольно сжала в пальцах бархатный мешочек и покраснела: «Увижу кузена Пьера». Он писал аккуратно, каждые две недели, сначала на французском, а потом, когда Юджиния ответила, что учит русский — на родном языке. Он терпеливо исправлял ее ошибки. В последнем письме девушка прочла: «Я очень рад, кузина Эжени, что вы проведете лето в Санкт-Петербурге. Мы с вами давно не виделись, уже три года. Я уверен, что нам есть о чем поговорить».
